Юрий Козлов - Реформатор
Те, кто делал на этом деле деньги.
Была выведена и мясная птица — что-то среднее между индюком, страусом и динозавром. Она, в отличие от мирной скотинки, обнаружила немотивированную воинственность — долбала чудовищным (генные инженеры тут сплоховали) клювом (иной раз до смерти) персонал. Да и вид у «чудо-птицы» был отвратительный — сатанинский какой-то вид, как если бы она прилетела (выползла) на землю из-под земли, то есть прямиком из ада. Свирепую, красноглазую, ее нельзя было показывать по телевизору. Объявленный было судьбоносным для человечества продовольственный (птичий) проект незаметно сошел на нет, как будто и не было никакой чудо-птицы, а была только безропотная скотинка.
Реклама в канун Великой Антиглобалистской революции сделалась «тотальной». Она занималась уже не столько товарами и услугами, сколько организацией, регламентацией, непосредственным управлением процессом человеческой жизни. Реклама в виде блоков новостей, клипов, сериалов, музыкальных и прочих программ, включая весьма интеллектуальные и интересные, адаптировала, препарировала реальные события, превращала их в заданную телевизионную версию, которая, материализовавшись на экране, становилась единственной и правильной. В данном случае версия была такова: мясо новых животных стерильно и абсолютно безопасно для человека, а если где-то в мире случаются эпидемии, то они никак не связаны с употреблением в пищу этого мяса.
Отныне на каждый удар судьбы человечество отвечало ударной же рекламной компанией, в результате которой удар представал чем угодно, точнее тем чем было нужно: досадной случайностью, спланированным заговором, а то и… достижением, благом.
Причинно-следственная связь вещей размыкалась легко, как бутафорская цепь. Человечество, таким образом, окончательно вырвалось «из-под ига Божьего Промысла», как писали тогда передовые мыслители, обрело виртуальное (в том смысле, что между жизнью и смертью господствовала новая телевизионная версия реальности) бессмертие. Жизнь конкретного человека теперь протекала внутри этой версии, но никак не внутри Божьего Промысла.
Помнится, Савва как-то заметил, что может быть это и есть тот самый третий путь, который так долго ищут социологи и политологи — ни жизнь, ни смерть, но клип!
А тут еще зашатался, взялся падать в цене относительно всего, что имело хоть какую-то цену, доллар — главнейшая мировая валюта. Причем, упал он не сразу (вместе с Empair state building, Tower и Собором святого Петра), а как-то внезапно-незаметно, как скатился с пологой горки. Только что важно ходил поверху, а вот уже валяется внизу, да не на льду, а в полынье. Все знали, что век доллара близится к концу, но последний, точнее предпоследний, или даже пред- предпоследний, потому что он несколько раз поднимался, оживал, его день, как «день Помпеи» застал человечество врасплох.
Фондовый рынок, биржи, банки и прочие финансовые институты вдруг предстали перед изумленным человечеством обреченными структурами старого мира, которые сметала невидимая революционная метла. Никто, однако, не мог понять, что это за революция, какая у нее программа, кто ее вожди?
Никому почему-то не приходило в голову, что ее вождями были: униженные и оскорбленные (то есть весь мир за вычетом Северной Америки и Европы); СПИД; «коровье бешенство»; повальные умственные и сексуальные расстройства; клонированные животные и (тайно) люди; доведенные посредством «тотальной» рекламы до абсурда, до собственной противоположности основополагающие (евангельские) критерии бытия.
Видимо, речь шла о чистоте жанра, соблюдении неких правил игры. Действительно, большинство основополагающих понятий, таких как, к примеру, «добро», «зло», Бог, «свобода», «честь», «совесть», «долг» и так далее было к тому времени виртуализировано и препарировано.
Однако было и единственное исключение — «деньги».
Это понятие, напротив, вместило в себя все существующие, приобрело универсальную, можно сказать, равновеликую смыслу жизни, Божьему Промыслу сущность.
Никита подозревал, что крах случился из-за мании величия невидимых людей, повелевающих деньгами. Это они посредством денег превратили мир в один большой рекламный сюжет, музыкальный клип. Они уподобили деньги Вавилонской башне, дотянули ее почти до Марса, забыв, что в конечном итоге происходит с Вавилонскими башнями и их подобиями. Все в мире имеет свой срок, даже то, что кажется вечным, что заменить нечем. Деньги, как футболист, слишком долго играли на поле без замены. Их век иссяк, а может, деньги просто не выдержали тяжести трех вмещенных в себя сущностей — жизни, смерти и тотальной рекламы.
Но людям даже в моменты крушения Вавилонских башен кажется, что дело не в самих башнях, а в каких-то деталях, досадных архитектурных недоработках. Сама башня безупречна, а вот последний этаж плох, потому он и разваливается. Надо просто его переделать, и все будет в порядке. Так больной СПИДом человек истово лечит… простуду, регулярно посещает дантиста.
По всей земле люди тупо совали в банкоматы пластиковые карточки, носились с пачками цветной бумаги, на которую все труднее было что-то купить. Понимания что, собственно, происходит, не было ни на уровне отдельных обладателей цветных бумаг, ни на уровне правительств, международных организаций. Вдруг, подобно цунами, летел слух, что отныне и вовеки веков шведская крона (португальское эскудо) — самая крепкая валюта, что будущее за шведской кроной (португальским эскудо). Недобитые дилеры на агонизирующих валютных биржах и электронных торгах истерично кидались скупать и куда-то вкладывать эти самые кроны и эскудо. Они не понимали, что доллар давно вместил в себя и евро, и юань, и рупию, и рубль, и даже крону с эскудо, что, в сущности, все это разные имена единого бога, и что этот бог если и не окончательно умер, то определенно утратил прежнюю силу.
Вскоре валютные биржи, электронные торги исчезли за ненадобностью, так как безналичные (виртуальные) деньги исчезли, остались (в основном, в городах) только наличные.
Люди там теперь охотились за мешками с химическими удобрениями, костной мукой, цементом, с чем угодно, чтобы, значит, по весне обменять их в сельской местности на еду.
У Никиты Ивановича живо встали перед глазами сюжеты давних ТВ-новостей. Озверевшие, потерявшие сбережения, в одночасье сделавшиеся нищими и соответственно злобно-свободными, но, прежде всего сумасшедшими, потому что рухнуло то, что прежде считалось главным, что двигало землю и светила, люди громили офисы финансовых компаний и банков. Вышвыривали из окон стеклянных, как граненые стаканы, небоскребов компьютеры, оргтехнику, а то и несчастных клерков в строгих темных костюмах и тонких как ветки акации, жасмина или жимолости секретарш в черных юбках и белых блузках, как будто именно они были виноваты в крахе денежной цивилизации.
Как только разорвалась пуповина, связывающая его с деньгами (рекламой), ТВ начало сворачивать вещание. Без денег виртуальная версия жизни утратила смысл. Выяснилось, что не информация, но деньги были живой кровью, циркулирующей по жилам ТВ. Без них оно превратилось в опустевший улей с издыхающими, вяло ползающими (по экрану) пчелами. Некоторое время, впрочем, (в угасающем режиме) ТВ еще вещало, насыщая мир ужасом. Пожалуй, это был единственный (краткий) период в истории ТВ, когда информационная составляющая возобладала над (отсутствующей) денежной. Но люди быстро устали от известий о бесчисленных смертях, страданиях, катастрофах, повсеместном разорении и отчаянье. Плохие новости — не те новости, которые хочется видеть и слышать. Больному нельзя все время твердить: ты болен, болен! Демонстрировать ему на дисплее танковую атаку раковых клеток на его внутренние органы, черную тучу «коровьего бешенства», застилающего его мозг. Такой дисплей хочется взять да к чертовой матери расколошматить, чтобы он ничего не показывал, не злил.
Глобализация, еще недавно провозглашавшаяся неизбежной и вечной (как некогда коммунизм) вернула человечество к извращенному (с научно-техническими излишествами и прочими пережитками компьютерной «цивилизации») натуральному хозяйству. Безмерно дорожало все материальное, не виртуальное — нефть, лес, золото, алмазы, прочие ресурсы, а также недвижимость, инструменты — одним словом, то, что можно было пощупать руками, использовать в хозяйстве, обменять на другие нужные вещи.
Деградация, которую Савва определял как «…когда новое хуже старого», впрочем, шла как-то смазано, неочевидно, по принципу «шаг назад, два шага вперед». Совершенно неожиданные беды, подобно волнам, накатывались с такой силой и в таком темпе, что у людей просто не было времени осмыслить происходящее, принять какие-то решения. Логические цепи рвались на всех уровнях, хлестали железными обрывками по харям отдельных граждан и целым странам. И, тем не менее, многим казалось что это — временные трудности, которые можно (если поменять президента, правительство, принять те или иные законы, расстрелять тысячу-другую антиглобалистов, закрыть границы, выслать всех негров, арабов и т. д.) преодолеть. Люди, как водится, обманывали себя, принимая общее за частное, неизбежное за временное, следствие за причину.
