Артур Хейли - На высотах твоих
– Даже и в этом случае, я бы сказал, ваши усилия принесли прекрасные плоды.
– Это точно, – к ним присоединилась Шерон. Она успела снять пальто и шляпку и осталась в мягком шерстяном платье. – А Элан был просто замечателен.
Элан, смирившись, улыбнулся. Протестовать, похоже, было бесполезно.
– И все равно, – отметил он, – нам еще далеко до того, когда Анри Дюваль будет принят в качестве иммигранта.
Старик не торопился отвечать. Взгляд его вновь устремился на расстилавшийся перед ними морской берег. Обернувшись к окну, Элан увидел вспененную ветром воду залива, тучи брызг от набегавших и разбивавшихся о камни волн. Из порта выходил низко осевший сухогруз, судя по надписи на борту, японский. С острова Ванкувер приближался паром, вздымавший по носу длинные белые усы, вот он начал широкий плавный поворот, направляясь к причалу. Повсюду сновали прибывшие и отплывавшие суда: мелькали люди, бочки, ящики, мешки с грузом – обычная суета оживленного глубоководного порта.
– Ну что ж, – произнес после долгой паузы сенатор, – мы, конечно, можем и не достичь нашей конечной цели. Можно выигрывать сражения, но проиграть войну. Но никогда не следует, мальчик мой, недооценивать важность боев местного значения, особенно в политике.
– Мне казалось, что мы с вами это уже обговорили, сенатор, – решительно возразил Элан. – Я делаю все, что могу, для моего клиента, а политика здесь ни при чем.
– Все это так, кто же спорит! – в голосе старика впервые зазвучали раздраженные нотки. – Надеюсь, вы согласитесь, что не теряете ни малейшей возможности это подчеркивать. Иногда, если можно так выразиться, нет ничего более утомительного, чем нарочитая праведность юнца.
От такого укора щеки Элана залились краской.
– Но вы ведь простите ветерана политических схваток, – продолжал сенатор, – если он порадуется растерянности и замешательству, которые ваши умелые действия вызвали в определенных кругах.
– Думаю, никакого вреда от этого не будет, – Элан постарался, чтобы голос его звучал шутливо. Он испытывал неловкость оттого, что был резок со стариком без всякой необходимости.
Позади них раздался телефонный звонок. Бесшумно появившийся официант снял трубку. Элан отметил, что он двигался по апартаментам с привычной уверенностью, словно хорошо изучил установившиеся здесь обычаи и не раз обслуживал сенатора прежде.
Сенатор обратился к Шерон и Элану:
– А почему бы вам, молодые люди, не перекусить? Кажется, вон там, на столе позади вас, найдется все необходимое.
– Ладно, – согласилась Шерон. – А ты, дедушка, разве есть не будешь?
Сенатор Деверо покачал головой:
– Не сейчас, дорогая моя. Может быть, попозже. Официант положил трубку на столик и подошел к сенатору.
– Вы заказывали Оттаву, сэр. На линии мистер Бонар Дейтц. Будете говорить отсюда?
– Нет, пройду в спальню, – старик поднялся на ноги, потом, словно на это ушли все его силы, вновь рухнул в кресло. – Вот это да! Что-то отяжелел я сегодня.
Встревоженная Шерон бросилась к нему на помощь. Сенатор, опираясь на ее руку, встал.
– Позвольте, сэр? – Элан предложил ему свою руку.
– О, нет. Благодарю вас, мальчик мой. Я еще не инвалид. Мне просто нужна пустячная помощь, чтобы преодолеть земное притяжение. А ходил я всегда своими ногами и впредь, надеюсь, буду.
С этими словами он прошел в смежную комнату и прикрыл за собой дверь.
– С ним все в порядке? – с сомнением в голосе спросил Элан.
– Не знаю, – Шерон продолжала смотреть на полуотворенную дверь. – Даже если и нет, он мне все равно ничего не позволит делать. Ну почему некоторые мужчины так упрямы?
– Я вот не упрямый, – похвалился Элан.
– Ну да, конечно, – рассмеялась Шерон. – Ладно, давай поедим.
В меню ленча входили суп по-вишийски <От названия французского города Виши.>, креветки в горшочке, карри <Блюдо с острой индийской приправой.> из крылышек индейки и заливное из языков. Официант поспешил к столу.
– Спасибо, – сказала ему Шерон. – Мы сами справимся.
– Слушаю, мисс Шерон, – почтительно склонив голову, официант плотно прикрыл за собой двустворчатые двери, оставив их одних.
Элан разлил суп по чашкам и передал одну Шерон. Стоя, они начали по глоточку прихлебывать горячий суп.
– Когда все это кончится, – с внезапно заколотившимся сердцем спросил Элан, – я смогу иногда с тобой видеться?
– Очень надеюсь, – улыбнулась ему Шерон. – Иначе мне все время придется проводить в залах судебных заседаний.
До него донесся едва слышный знакомый аромат ее духов. В глазах Шерон светилась веселая радость и, возможно, еще что-то.
Элан поставил свою чашку с супом.
– Давай-ка сюда твою, – очень решительным тоном потребовал он.
– Так я еще не доела, – запротестовала Шерон.
– Ну и что? Давай! – он взял у нее чашку и поставил на стол.
Протянул к ней руки, и Шерон прильнула к его груди. Близко-близко от себя он видел лицо Шерон. Губы их встретились. Элана охватило блаженное, захватывающее дух чувство, будто он парил в каком-то неведомом пространстве.
Он застенчиво коснулся ее волос и шепотом признался:
– Я так этого хотел еще с самого Рождества.
– Я тоже, – счастливо проворковала Шерон. – Чего же ты так долго ждал?
Они поцеловались. Словно из другого мира через приотворенную дверь из спальни до них доносился приглушенный голос сенатора Деверо: “…Самое время нанести удар, Бонар.., естественно, вы и поведите палату… Хауден ушел в защиту.., отлично, мальчик мой, отлично…” Сейчас Элану казалось, что эти бессвязные обрывки фраз не имеют к нему никакого отношения.
– Успокойся, – шепнула Шерон. – С Оттавой дед обычно говорит часами.
– Молчи. – попросил он ее. – Теряем время. Через десять минут голос смолк, и они отпрянули друг от друга. Спустя некоторое время из смежной комнаты к ним медленной шаркающей походкой вышел сенатор Деверо. Он осторожно опустился на софу. Если сенатор и заметил, что блюда на столе остались буквально нетронутыми, комментировать этот факт он не стал. Отдышавшись, сенатор объявил:
– А у меня прекрасные новости. С трудом возвращаясь на землю, надеясь, что его голос звучит вполне нормально, Элан спросил:
– Неужели правительство сдалось? Дювалю разрешили остаться?
– Нет, не то, – старик покачал головой. – По правде говоря, если бы это произошло, то нарушило бы все наши стратегические планы.
– А что же тогда? – Элан уже вновь обеими ногами стоял на грешной земле. Он подавил в себе раздражение тем, что политика по-прежнему оказывалась на первом плане.
– Давай же рассказывай, дедушка, – поторопила сенатора Шерон. – Не тяни, пожалуйста.
– Завтра в Оттаве, – торжественно возвестил сенатор Деверо, – парламентская оппозиция откроет в палате общин дебаты в поддержку нашего молодого друга Анри Дюваля.
– Вы думаете, это принесет какую-нибудь пользу? – усомнился Элан.
– Но и не повредит, не так ли? – резко бросил сенатор. – К тому же имя вашего клиента останется в самом центре внимания.
– Да, верно, – согласился Элан. Он задумчиво кивнул. – В таком смысле это нам, конечно, поможет.
– У меня нет в этом сомнений, мальчик мой. Так что во время вашего специального расследования помните, что в столь благородном деле рука об руку с вами работают и многие другие.
– Спасибо, сенатор. Я не забуду. – Элан взглянул на часы и понял, что ему надо спешить. Он направился к стенному шкафу, куда официант повесил пальто.
– Да, кстати, по поводу сегодняшнего расследования, – вкрадчиво произнес сенатор Деверо. – У меня только одно маленькое предложение.
– Слушаю, сэр, – повернулся к нему Элан, надевая пальто.
В глазах старика плясали веселые искорки.
– Было бы очень неплохо, – предложил он, – если бы до начала слушания вы как-нибудь нашли все-таки время стереть с лица губную помаду.
Глава 4
Без пяти четыре клерк вежливо пригласил Элана Мэйтлэнда пройти в один из кабинетов здания иммиграционной службы, где должно было состояться специальное расследование по делу Анри Дюваля.
Небольшое – футов пятнадцать в ширину и около тридцати в длину – помещение, отметил Элан, имело чисто функциональное назначение. Стены до потолка были обшиты деревянными панелями. Центр кабинета занимал простой конторский стол, вокруг которого были аккуратно расставлены пять деревянных стульев. На столе перед каждым стулом лежали стопка бумаги и остро заточенный карандаш. По всей длине стола были симметрично и с равными промежутками поставлены четыре пепельницы. На небольшом приставном столике стояли стаканы и графин воды со льдом. Другой мебели в помещении не было.
