Энтони Капелла - Брачный офицер
— Я только что прибыл!
Офицер смерил его насмешливым взглядом:
— Да неужели?
Лицо у него было черно от копоти и грязи.
— Куда мне?
Младший офицер указал сигаретой в яму под ногами.
— Вон сюда.
Опустившись в яму, Джеймс обнаружил, что та выводила посредством многочисленных ступенек и лестниц в подземное помещение. Штабные офицеры орали в телефонные трубки, стол с картой стоял посреди, освещенный парой фонарей «молния». Пока Джеймс все это разглядывал, над головой затряслось, и струйка сажистой земли просыпалась сквозь деревянные балки прямо на карту.
Наконец Джеймс нашел человека, который объяснил, куда ему идти, и он отправился на поиски минометного расчета, куда был направлен. Скользкая от грязи тропинка вела к передовой. Мало того, что он плохо соображал куда идти, еще примерно десяток дизельных генераторов изрыгали по ветру маслянистую, едкую завесу, не говоря уже о том, что в темноте написанные от руки указатели были едва различимы. Многие, вероятно, отдавали юморком, которого он, как новичок, не понимал: «Отель ‘Береговой Плацдарм’ — двести ярдов отсюда — особые расценки для вновь прибывших»; «Упокоение Уогоннера — место беспокойное»; «Явился к нам — долго не задержишься». Постепенно надписи стали носить все более зловещий характер: «Стой — обстрел — мокрого места не оставит!» и «Отсюда категорически ЗАПРЕЩЕНО ездить со светом». Обстрел временно прекратился, и теперь кругом разливалось громкое пение соловьев.
Внезапно сигнальная ракета осветила небо над головой. Стрекот пулемета в непосредственной близости вывел Джеймса из оцепенения, он инстинктивно бросился на землю. Прикинул: похоже, он сейчас всего ярдах в ста от линии фронта, достаточно близко, чтобы схлопотать шальную пулю в затылок. Он по-прежнему понятия не имел, куда ему идти. Внезапно привиделось, будто он, по ошибке забредя на нейтральную полосу, уже застрелен, не успев прибыть на место назначения. Как вдруг Джеймс увидал лесенку, ведущую в окоп, и указатель от руки, гласивший «Лондонская Подземка — это сюда!» Он протискивался еще футов пятнадцать по узким лабиринтам окопов, забитых людьми с впавшими глазами, с лицами сплошь в саже. Джеймс продвигался мимо них, — как опоздавший в театре, вспугнувший целый ряд зрителей, — пока не очутился в маленьком блиндаже, освещенном чадящей лампой, сооруженной из жестянки из-под сигарет. Сержант козырнул ему, капитан протянул руку. Робертс с Херви торчали тут уже четыре недели, не считая краткой передышки в сосновом бору на побережье — куда все равно долетали снаряды; и оба дружно соглашались в одном: Анцио — сущий ад на земле.
— Здорово, что хоть место для меня нашлось, — сказал Джеймс, обнаружив угол посуше и кладя туда свое снаряжение. И тотчас понял свою оплошность.
— Простите. Не подумал…
Понятно, он занял чье-то место. Херви кивнул.
— Это Стивенса, — сказал он спокойно. — Погиб от разрыва противопехотной мины позапрошлой ночью. Мы похоронили его за ручьем.
Херви провел Джеймса обратно по окопу, показывая, какие позиции занимает их батарея. Откуда-то прямо напротив них кто-то что-то прокричал по-немецки. Херви гаркнул:
— Rhue da, wir können nicht schlaffen!
— Что ты сказал? — спросил Джеймс.
— Чтоб заткнулись, спать не мешали, — ответил Херви.
Судя по всему, продолжительность жизни корректировщиков огня у артиллеристов была невысока. Каждую ночь они по очереди выползали на нейтральную полосу, перебираясь с одного наблюдательного пункта на другой, сдерживая от действий тех, кто был под их началом, и вызывая минометный обстрел в местах активности немцев. День проходил в попытках уснуть, в ловле лобковых вшей — рекорд по блиндажу составлял восемьдесят пять штук за день, — в написании писем, в забавах с гонками жуков и в ожидании ночи, когда в продовольственных грузовиках прибывала единственная за день пища. Во вторую ночь своего пребывания Джеймс уже полз по грязи нейтральной полосы, как вдруг увидел немецкую каску, осторожно ползущую на фоне горизонта. Через мгновение голова слегка приподнялась. Вытащив пистолет, Джеймс прицелился. Голова немца маячила прямо перед ним. Оставалось лишь нажать курок. Мгновение, и он нажал бы его. Но все же одумался. На данный момент приказ был не убивать, наблюдать. Стоит выстрелить, и он лишит семью сына, или, возможно, жену ее мужа, при этом Джеймс вовсе не был уверен, что это как-то скажется на ходе войны. На самом деле, выстрел попросту выявил бы его местонахождение, за что он получил бы заслуженное возмездие от немецких минометчиков.
Через мгновение Джеймс отпустил предохранитель и вложил пистолет обратно в кобуру. Он должен делать свою работу, и если для этого потребуется убить человека, он это сделает. Но убивать без разбора он не станет.
Шли недели, а обещанное наступление все откладывалось, и мир Джеймса сузился до той поры, пока блиндаж и узкое поле битвы не заполнило все его думы и помыслы. Где-то в глубине сознания смутно сквозила мысль, что хорошо бы рвануть за тот мост, за ту реку, и сражаться там, за теми прекрасными бело-голубыми холмами, видневшимися вдали, прорываясь к Риму. Его жизнь с Ливией была иная жизнь, и если он и думал о ней, то это был какой-то мираж, неясная, отчаянная тоска по жизнерадостному смеху, нежности и аромату дымящегося fettuccine al limone — собственно, по всему тому, где нет этой непролазной грязи, вшей и крови.
Джеймс подполз на локтях назад к блиндажу, и обнаружил, что Робертс укладывает снаряжение.
— Слыхал? Снимаемся, — бросил он.
— Куда?
— По-видимому, в Чистерну.
У Джеймса забилось сердце. Чистерна была на пути к Риму.
— Так значит — прорыв?
— Похоже. Черт побери, пора уж, верно?
Собрались вместе всей батареей и направились к месту сбора.
Двигаться от линии фронта было странно и непривычно. Прежде всего потому, что сначала шли пригнувшись, как в окопе. Потом, чем дальше отходишь из зоны влияния немецкого снайпера, уже слегка выпрямляешься, кажешься выше, и к тому моменту, как достигаешь тыла, впервые за долгое время шагаешь нормально, и тебя переполняет чувство радостного ликования, едва ты сознаешь, что теперь, в этот самый момент, уже никто не пытается тебя убить.
В тылу был оборудован пункт снабжения, куда свозились из гавани все боеприпасы. При виде его Джеймс даже присвистнул. В последний раз, когда он был здесь, груда боеприпасов была величиной с сарайчик. Теперь она стала высотой с церковь, и явно была еще громадней, пока не начали выбирать свое имущество артиллеристы.
— Отличный запас, ничего не скажешь, — пробормотал Робертс.
Сначала их накормили. Потом все стояли и чего-то ждали. Кругом царила обычная перед атакой неразбериха, — то натыкались друг на дружку, то не там стояли, где надо, то кому-то срочно требовалось за чем-то, что вовсе не требовало крайней срочности. Когда проходили мимо грузовика с продовольствием, Робертс толкнул в бок Джеймса:
— Гляди! Фляги с водой! Можно позаимствовать парочку. Насчет наступления мне известно одно: пить хочется.
На них никто не смотрел. Они подхватили еще по одной фляге, припрятав их за спиной среди амуниции.
Херви, не тратя времени даром, писал своей девушке письмо. Написав, передал Джеймсу, чтоб прочел и пометил своими инициалами. Каждое письмо подвергалось цензуре, и если хотелось отправить его поскорей, надо было отдать на проверку кому-нибудь, с кем рядом воюешь. К тому моменту про Кэролайн, работавшую в конторе в Уайтхолле, Джеймс знал практически все. Он пробежал письмо глазами: «Дорогая Кэс, когда ты получишь это письмо, уже будет известно, что грандиозного у нас произошло. Тут все только этого и ждут. Я все же надеюсь, что не подведу своих товарищей. Очень рад, что Гулд и Робертс со мной вместе, ты же знаешь, я могу полностью на них положиться. Надеюсь, что недоразумение с твоим боссом рассосется. Напишу, как только смогу, но не волнуйся, если это будет не очень скоро, убежден, что и почта протянет время еще на несколько дней». Проставив свои инициалы, Джеймс передал письмо Херви. Самому ему писать не хотелось. Писал он только родителям, а что он мог написать им о своей теперешней жизни? Они с Робертом коротали время, замазывая лица грязью.
Должно быть, атаковать придется скоро; надо будет освободить плацдарм для Пятой бронетанковой дивизии, которая медленно продвигается вперед вместе с войсками особого назначения.
— Значит, будем ждать, когда рассветет, — сказал Робертс.
Джеймс кивнул: общеизвестно, что танкам при наступлении благоприятней передний обзор, даже если при этом они рискуют напороться во тьме на внезапную атаку.
Наконец их подразделение получило приказ выступать. Они стояли по двое друг за дружкой в переполненном окопе, ожидая дальнейших действий. За спиной у Джеймса какой-то солдат болтал, что, мол, итальянки предпочитают, чтоб сзади, а англичанкам нравится больше стоя. В окопе шла беспрерывная болтовня. Но вот, прямо перед рассветом, начался заградительный огонь, и уже было не до разговоров. Три четверти часа все тяжелые орудия берегового плацдарма полоскали огнем немецкие позиции.
