Дэвид Митчелл - Облачный атлас
Я спросил, поч’му бы ему прост’ не убить Мероним самому. «Поч’му-поч’му?» — п’редразнил меня Старый Джорджи. Мне надо, шоб это сделал ты, вот и все тебе «поч’му». Вишь, если ты не п’рережешь эту веревку, то в пределах трех лун вся твоя д’рогая семья умрет, клянус’ тебе! Клянус’, так оно и будет. Так шо у тебя есть выбор. С одной ст’роны, у тебя есть Храбрая Ма, Сильная Сусси, Смышленый Джонас, Милая Кэткин, все мертвые. Закри-Трус будет жить дальше, и до самого смертного часа его будет терзать-когтить раскаяние. С другой ст’роны, у тебя одна мертвая чужеземка, по к’торой никто не будет плакать. Четверо любимых против одной нелюбимой. Могу даж’ поколд’вать и привести Адама от Конов.
Мне было не отвертеться. Мероним должна была умереть. Ей, тебе не отвертеться, парень. Считаю до пяти…
Я достал свое лезвие. Сквозь корку, покрывавшую мою память, пробилос’ семя, и семенем этим было слово, к’торое то’ко шо произнес Джорджи, предсказание.
Быстро-резко швырнул я свое лезвие вслед за гарпуном и вз’лянул этому дьяволу прямо в его ужасные глаза. Он был удивлен-озадачен, а в умирающей его улыбке таился целый ворох темных смыслов. Я плюнул в него, но плевок мой вернулся ко мне бум’рангом. Поч’му? Я шо, обезумел-ополоумел?
Старый Джорджи допустил, вишь, рок’вую ошибку, он напомнил мне о первом предсказании, полученном мной в Ночь Сновидений. Если руки горят, оставь эту веревку, не разрезай. Решение мое было, вишь, предопределено: руки у меня горели, стало быть, это и была та веревка, к’торую Сонми в’лела мне не разрезать.
Лезвие со звоном ударилос’ о землю, время сдвинулос’ с мертвой точки, и мильоны рук и воплей этой дьявольской вьюги колотили-разрывали меня, но не могли сбросить с ограды, не, каким-то образом мне уд’лос’ втянуть наверх Мероним, а потом спуститься с другой стороны и помочь спуститься и ей тож’, да так, шо все кости у нас осталис’ целыми. Опираяс’ на эту яростную, смешивающую тьму с белизной снежную бурю, мы пробиралис’ обратно к поселку ’строномов, мы шаталис’ и еле в’лочили ноги, и, когда дошли, были скорее замерзшими, чем живыми, но, милостью Сонми, там нас ждала огромная вязанка сухих дров, и мне как-то удалос’ развести костер, и этот костер, клянус’ вам, еще раз спас нам жизнь. Мы растопили лед, а воду довели до кипения, отогрели свои кости и, как то’ко могли, просушили свои меха-одежды. Г’ворить мы совсем не разг’варивали, слишком уж заледенели и утомилис’. Сожалел ли я, шо оттолкнул Старого Джорджи?
Нет, ни тогда, ни теперь. С какой бы целью ни восходила Мероним на эту проклятую вершину, я не верил, шо она когда-ни’удь предаст хоть кого-ни’удь из жителей Долин, а то, шо с Долинами сотворили Коны, случилос’ бы рано аль поздно по-любому. В ту первую ночь после вершины это пребывало в области будущего. После еды моя подруга достала нам из своей сумки по лечебному камешку, и мы погрузилис’ в лишенный сновидений сон короля ’строномов.
В общем-то, возвращение в Долины тож’ не было безмятежной прогулкой, не, но се’дня вечером не хватит времени, шоб рассказать обо всех приключениях. Мы с Мероним почти не разговаривали, нас теперь связывало шо-то вроде доверия-понимания. Мауна-Кеа приложила все свои проклятые силы, шоб нас убить, но вместе мы устояли против нее. Я п’нимал, шо Мероним находилас’ далеко-далеко от своей собственной семьи, от своего племени, и у меня сердце кровью обливалос’ из-за такого ее одиночества. На третий вечер нас в своем гарнизонном жилище приветствовал Авель, и тут же была послана весточка в Бейли, шо мы вернулис’. У всех был один-единственный вопрос: Шо вы там видели, наверху? Там, г’ворил я, стоят замки с утраченной Смекалкой и костьми, заброшенные и безмолвные. Но я ни словом не обмолвился ни о короле ’строномов, ни о том, шо рассказала мне Мероним о Падении, ни в особенности о своей стычке со Старым Джорджи, не, не раньше чем прошли годы и годы.
Я понимал, поч’му Мероним не г’ворила всей правды об острове Предвидения и о своем племени. Люди верят, шо мир устроен так, и если ты г’воришь им, шо он устроен не так, то обрушиваешь кровлю им на голову, а может, и на свою собственную.
Старушка Молва разнесла новость, шо Закри, к’торый спустился с Мауна-Кеа, уже не тот Закри, к’торый на нее поднимался, и, полагаю, вполне справедливо, не бывает таких путешествий, шо не меняли бы т’я хотя бы отчасти. Кузей Коббери признался мне, шо па и ма по всем Девяти Долинам предостерегали своих дочерей, шоб они не шалили с Закри из жилища Бейли, пот’му шо они считали, шо я, наверное, заключил сделку со Старым Джорджи, шоб ускользнуть из того ядовитого места, сохранив свою душу в черепе, и это предположение, хоть и не было совершенно прави’ным, не было и полностью неверным. Джонас и Сусси больш’ не посмеивалис’ надо мной, как раньше. Но Ма, увидев нас дома, расплакалас’ и обняла меня — Маленький мой Закаман, — и козы мои мне обрадовалис’, и Кэткин ничуть не изменилас’. Она и ее приятели по школьной придумали новую игру, Закри и Мероним на Мауна-Кеа, но Аббатисса велела им в нее не играть, пот’му шо в наши времена притворство может п’ресилить сущность. Чудесная была игра, сказала Кэткин, но мне ничуть не хотелос’ знать ее правил и чем она заканчивается.
Мало-помалу набухла последняя луна Мероним в Девяти Долинах, и пришла пора Обмена в Хонокаа, самого большого собрания народов Наветренной стороны, всего раз в год оно назревает под луной урожая, так шо на протяжении многих дней мы усердно работали, ткали одеяла из козьей шерсти, к’торые в нашем жилище были лучшим предметом обмена. Теперь, с тех пор как убили моего Па, мы добиралис’ до Хонокаа группами по десять человек и более, но в том году нас было вдвое больш’ из-за особого добра Предвидящих, к’торое мы получили бла’одаря тому, шо у нас гостила Мероним. Для всего сушеного мяса, кожи, сыра и шерсти имелис’ ручные тележки и вьючные мулы. Уимоуай и Розес собиралис’ разжиться травами, к’торые не росли в окрестностях Долин, но к тому времени Розес миловалас’ с Коббери, и меня это вполне устраивало. Я желал своему кузею удачи, пот’му шо он оч’ нуждался в удаче, а также в кнуте, железной спине и всем таком прочем.
На п’реправе у Слуши мне пришлос’ вынести зрелище того, как ездоки возлагают свежие камни на курган моего Па, таков был наш обычай, а у Па была целая куча другов-братеев, к’торые по-настоящему его любили. А вверху на Мауна-Кеа тот дьявол правил свои когти на точильном камне, шоб угоститься этим трусливым лжецом, ей. После Слуши следовал зигзаг на Квиквихеле. Одна ручная тележка сломалас’ и накренилас’, продвижение было таким медленным-томи’льным, ей, шо давным-давно миновал полдень, прежде чем мы достигли заброшенной деревушки в дальнем конце. Мы, молодые, взобралис’ на кокосовые деревья, шоб подкрепиться, и, ясный пламень, все были рады этому молоку. Когда мы направилис’ на юг по раскрошившейся дороге Древних к городу Хонокаа, океанский бриз посвежел и настроение у всех улучшилос’, и мы, шоб скоротать время, рассказывали друг другу разные истории, притчи и небылицы, причем рассказчик усаживался задом нап’ред на идущего вп’реди осла, шоб все могли его слышать. Род’рик развлек нас сказкой о Рудольфе с красным обручем, угонявшем коз, и страшной пике железного Билли, а Уолт спел любовную песню «О Салли из Долин-от», хотя мы забросали его палками, пот’му шо он жутко обошелся с этой веселой мелодией. Потом дядюшка Биз попросил Мероним познакомить нас со сказками Предвидящих. Такт-другой она пок’лебалас’ и сказала, шо сказки Предвидящих слишком уж изобилуют сожалением и чу’с’вом утраты, а пот’му не будут добрым предвестием для такого погожего денька накануне Обмена, но она может рассказать нам сказку, к’торую слышала от жителя выжженной земли в далекой-далекой ст’роне под названием Панама. Мы все согласилис’, вот она и уселас’ на п’реднего осла и рассказала нам короткую и милую сказочку, к’торую сейчас я вам п’рескажу, так шо все заткнитес’ и п’редайте свежую чашку выпивки, пот’му шо в глотке у меня все п’ресохло, горло так и горит.
Давным-давно, когда случилос’ Падение, люди забыли, как доб’вать огонь. О, ужасно плохо пошли у них дела, ей. Наступает ночь, люди нич’о не видят, приходит зима, они нич’о не могут согреть, занимается утро, они нич’о не могут пожарить. Так шо племя отправилос’ к Мудрецу и попросило: О Мудрец, помоги нам, вишь, мы забыли, как доб’вать огонь, и, о, горе нам и все такое.
И тогда Мудрец призвал к себе Ворона и пов’лел ему так: Полетай через этот безумный-бурный океан к Могучему Вулкану и на его лесистых склонах найди длинную палку. Возьми эту палку в клюв, полетай в жерло Могучего Вулкана и опусти ее в озеро пламени, к’торое пузырится-плюется в том огненном месте. Потом принеси горящую палку обратно сюда, в Панаму, шоб люди снов’ вспомнили огонь и вспомнили, как его доб’вать.
