Ольга Славникова - 2017
Тамара, хмурясь, наблюдала за переменами в лице Крылова, и видно было, что какая-то задняя мысль ставит ее откровенности жесткий предел.
– В общем, ты не зря сюда прибежал такой взъерошенный, опасаться этого типа действительно нужно, – сообщила она, убирая шпиона с экрана. – Почти невероятно, что он работает на большого заказчика, такие, как он, не проходят фейс-контроля. Скорее всего, два родственника решили банально ограбить вас с профессором и тоже ждут, когда Анфилогов выйдет из леса. Но именно по глупости и жадности они могут, например, пырнуть ножом. Сам ты вряд ли справишься, но на всякий случай я тебе сейчас все сброшу на кассету. Хотя нет, ты же отказался от лэптопа, который я тебе пыталась подарить. Ладно, сделаю распечатку…
Тамара покружила «мышкой», и из плоского принтера выпали, сворачиваясь в воздухе, несколько страниц. Крылов нагнулся их собрать и, в тесноте стола, подлокотника, маленького измельчителя бумаги, полного курчавой трухи, неловко задел Тамарино бедро, крупно вздрогнувшее под кисеей и чешуей. Поспешно вернувшись с разлохмаченной добычей в гостевое кресло, он увидел, что угрюмые глаза Тамары наполнились слезами.
– Подожди, еще не все! – воскликнул он, предупреждая ее попытку резко встать и направиться к выходу. – Меня интересует второй человек. Та женщина, худая блондинка в очках. Ну, ты понимаешь, о ком я говорю…
– Что?! – Глаза Тамары моментально высохли и стали двумя неодинаковыми пятнами. – Да, я понимаю, о ком ты говоришь! Запись, которую мне принесли, не оставила сомнений в характере ваших отношений! И ты спрашиваешь у меня, кто она такая?
– Вот чем хочешь клянусь, – замороженным голосом проговорил Крылов, – не знаю ни имени ее, ни фамилии, ни телефона, ни адреса. И она ничего не знает про меня. Мы потерялись на площади и теперь не можем друг друга найти.
Тамара глядела на Крылова так, как смотрят на катастрофу. Снизу, через приоткрытую оконную панель, донесся размывчивый гомон голосов и сразу – шипучий пышный взрыв и свет. Алая ракета, вычерчивая фосфористый след, мерцая огненной сердцевиной, низко прошла над ошпаренным садом и погасла в темноте, будто уголь в воде. Должно быть, гости, позабыв об официальном трауре, добрались до запаса фейерверков. Звонко лопнула разбитая посуда.
– Даже не знаю, что тебе сказать. – Тамара, не обращая внимания на беспорядки, сидела очень прямо, в фараоновой позе, где была совершенно лишней ее высокая женская грудь. – Крылов, ты сумасшедший. Правда. Это противоестественно, это хуже всего, что ты проделывал раньше. Даже не могу сообразить, в чем тут гнусность, но ты издеваешься не только надо мной. Как будто тебе мало жизни… Вот и доигрался!
– Хорошо, я гнусный, я подлец, – раздраженно согласился Крылов. – Только я знаю одно: ты собрала информацию на эту женщину. Понимаю, как все это тебе неприятно. Извини. Но отказать мне, скрыть от меня ее адрес, хотя бы адрес, ты не сможешь.
Тамара сдержанно вздохнула, опустив глаза куда-то себе на колени. Пыхнула еще ракета, протрепетала, плюнула, внизу нестройно заорали, распахивая, судя по тугому звону, высокие окна. Тамара поморщилась.
– Да, ты неплохо меня изучил, – произнесла она наконец. – Я и в самом деле не смогла бы утаить такие данные. Только вот проблема: у меня на эту твою очкастую блондинку ничего нет.
– Врешь, – прошептал Крылов, чувствуя себя так, словно его чем-то тяжелым и вязким хватили по затылку. – Нет, не врешь, – проговорил он, присмотревшись к Тамаре, к ее пустому лицу, на котором словно не было ничего, кроме красной помады. – Но почему, а? Почему именно на этот раз? Ведь ты всегда шпионила за мной. Крайне интересовалась моими женщинами. Смаковала каждую, каждой завидовала, сама подсовывала мне девиц, чтобы только поучаствовать, не оставаться в стороне. Так почему теперь такая щепетильность? Решила поиграть в настоящую леди? Поставить меня на место? Придумала что-то еще?
– Может, ты все же прекратишь? – ровным голосом перебила Тамара, глядя мимо Крылова в пространство.
– А почему, собственно? Ты достаешь меня четыре года. Может, разлюбила? – Крылова несла какая-то горячая и мутная волна, он словно опьянел от горя и стал неестественно весел. Ему вдруг показались уморительно смешными вьющееся растение за Тамариной спиной, с листьями как поданные для поцелуя дамские ручки, и этот янтарный компьютер, похожий на удивленную амебу.
– А ты думал, я буду вечно тебя дожидаться? – проговорила Тамара самым ледяным из своих голосов, но лицо ее пылало пятнами, будто жар переливался по угольям. – Думал, буду опекать тебя, беречь, ревновать к каждой юбке, за которую ты уцепился? Ты считал, сколько их у тебя было на одного моего Дымова? Восемнадцать, блондинка девятнадцатая! И иди ты вместе с ними к черту! – Она внезапно хватила кулаком по подскочившему столу, монитор плаксиво поморщился, а серебряный орел угловато свалился Крылову на ботинок, достав какую-то болезненную выпуклую косточку.
– Полегче! – Крылов вскочил, ковыльнул, отвалив с ноги тяжелого орла, снова упал, дотянулся из кресла до птицы, зарывшейся, точно в распаханную почву, в густейший ковер.
– Что, больно? А вот переживешь. – Тамара, некрасивая, вся набрякшая гневом, глядела на Крылова исподлобья. – Да, я завидовала им, блондинкам и брюнеткам, я мечтала стать одной из них, чтобы начать все сначала с тобой, как с другим человеком. Я боялась, что ты нарвешься на оторву и принесешь мне от нее какую-нибудь мерзкую инфекцию. Я тряслась над тобой, как мамочка. Но мне надоело, ты слышишь? Меня абсолютно не интересует эта твоя бумажная цапля, на которую ни один мужчина со вкусом даже не посмотрит. И знаешь, что это означает? Это означает, что меня больше не интересуешь ты!
– Вот и слава богу! Наконец-то! Я уж думал, не дождусь! – Крылов с трудом поднялся, хватая в обе горсти рассыпанные распечатки. – Я тоже устал быть у тебя на привязи. Выбор у тебя шикарный, бери себе хоть Семянникова, хоть Дымова. А меня уволь!
Тамара тоже встала, дрожа и оступаясь, стараясь держать как можно выше свою идеально посаженную голову, словно вокруг нее поднималась вода.
– Отлично, Крылов, – проговорила она спокойно, глядя ему в лицо как бы поверх этой высоко подступившей воды, как бы не видя его целиком. – Если бы не сегодняшний случай, я бы еще долго не заметила, насколько ты изменился. Теперь я вижу, каким ты стал равнодушным и подлым. Ты играешь с вещами, которые каждый вменяемый человек обязан уважать. Ты презираешь простой дар жизни и ищешь извращенные формы отношений. Потому ты не со мной, а с этой женщиной, которая согласилась разделить с тобой глумление над вашими же обоюдными чувствами. Но с меня довольно. Убирайся из моего дома и из моей жизни. Я уже забыла, как тебя зовут.
После такой Тамариной речи медлить было нельзя ни в коем случае – но Крылов тем не менее медлил, стоя перед бывшей женой с разведенными в стороны руками, полными бумаг. Прекрасное лицо Тамары все еще переливалось жаром, как уголья, когда они становятся хрупкими и как бы стеклянными, когда прогорел костер, бывший временным домом на трудном пути, и со всех сторон подступает глубокая, шумная, ветреная тьма.
– Лучшее, что я могу сделать для тебя, – это дать тебе разочароваться во мне, – произнес Крылов и тут же пожалел о сказанном, потому что это следовало осознать, но не говорить вслух.
Кажется, с Тамарой все было закончено. Не так он представлял свое расставание с ней. А как? Это была очень личная, очень туманная греза, где Тамара, заплаканная и сияющая, быстро-быстро говорила ему что-то сердечное, а потом уходила первая и не оглядывалась, каждым своим длинным божественным шагом расширяя Крылову пространство для будущей жизни. Но теперь-то Крылов понимал всю невозможность такой счастливой процедуры. На самом деле, если люди так долго и сильно любили друг друга, они могут расстаться, только изловчившись обернуться друг другу врагами – чтобы можно было как-то вытерпеть эти безумные спазмы памяти, эти ведра крови, заливающие сердце.
Дверь из офиса в коридор была приоткрыта, и Крылов, наткнувшись, произведя с виляющей дверью серию неловких рокировок, оказался на темной стороне. Сразу он ощутил себя картинкой на странице – на перевернутой странице Тамариной жизни; он стоял в коридоре, будто в пространстве тускнеющего прошлого своей несчастной женщины, ни единым звуком себя не проявлявшей. Чтобы удержаться и ненароком не попасть в очаг нехорошо разгоревшегося праздника, он устремился к неровной, очень узкой лестнице, ведущей на задний двор и напоминавшей поваленные книжки. Навстречу ему поднималась необъятная Зина с пустым и липким изнутри пластмассовым контейнером; она позволила ему себя обтечь, оказавшись под своею чернотою ярко-розовой – словно пастила, измазанная нефтью; она как будто хотела что-то сообщить Крылову, но только дважды раскрыла рот и вытаращилась.
