Александр Проханов - Политолог
Зал разразился аплодисментами. Кто-то запел «В честь нашего вождя, в честь нашего народа…». Откликнулся другой конец зала: «Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин…» Все накрыл торжественный хорал: «С песнями борясь и побеждая, наш народ за Сталиным идет…»
— Товарищи, — Хохотун, воздев ладонь, успокоил зал, — приступаем к торжественной части нашего съезда, посвященной приданию товарищу Семиженову статуса «Иосиф Виссарионович Сталин», а так же назначению его на должность Председателя Политбюро, Председателя Совета Министров, Председателя Президиума Верховного Совета, с одновременным присвоением воинского звания «Генералиссимус». Кто за это, прошу поднять руки… Кто «за»?.. Кто «против»?.. Кто «воздержался»?.. Принято единогласно!..
Зал попытался было запеть ораторию «Мы сложили радостную песню о великом друге и вожде…», но поднялся Забурелов и запрещающим жестом, наложив на губы перст, успокоил зал, добившись священнодейственной тишины.
Семиженов вышел вперед, замер перед залом, взволнованный, напряженный, с черным коком, с бледным бескровным лицом, на котором выделялась синева выбритых щек, пылали малиновые губы, фиолетовым блеском дрожали цыганские глаза. Его костюм от «Сен-Лорана» был безупречен, шелковый галстук от «Гуччи» отливал изумительными разводами, туфли от «Хьюго Босса» были сдвинуты пятками, с разведенными носами, будто Семиженов стоял в карауле. Рядом с ним таинственно сверкал ледяной саркофаг в прозрачными спектрами, среди которых возлежал вождь.
Негромко заиграла музыка из кинофильмов, написанная лауреатом Сталинской премии композитором Дунаевским. Под эту музыку из рядов поднимались делегаты и шли на сцену, полузакрыв глаза, как завороженные, охваченные лунатическим созерцанием, погруженные в магические сновидения. Октябрята, хрупкие, нежные, подходили к саркофагу, целовали прозрачный хрусталь, словно стремились дотянуться сквозь толщу до любимого дремлющего лица. Выпивали из кристалла таинственный свет. Несли на губах Семиженову. Целовали его ладонь, перенося невесомую субстанцию света от Сталина к Семиженову. Было видно, как у того вздрагивает под поцелуями рука, как вливаются в нее неведомые силы.
Октябрят сменили пионеры, за ними шли ветераны войны и труда. Припадали к ступенчатому кристаллу, покрывали беззвучными поцелуями, будто хотели растопить лед, дотянуться губами до дорого лица, оживить любовью и нежностью. Подходили к Семиженову, перенося на губах незримые капли света, драгоценную пыльцу восхитительного цветка, опыляя и оплодотворяя Семиженова. Стрижайло видел, как совершается метемпсихоза. Лик Сталина в саркофаге медленно угасал и мерк, как если бы постепенно уменьшали в лампе силу тока, или в камине остывал светящийся уголь. Лицо Семиженова претерпевало изменения. Пропал эпатирующий черно-синий кок, сменившись седыми волосами. Бледные, с голубизной щеки посмуглели, на их выступили малые оспины. Малиновые, плотоядные губы померкли, их накрыли пышные седые усы. Цыганские фиолетовые, навыкат глаза приобрели золотистый оттенок, сузились в характерном сталинском прищуре. Происходило магическое перенесение образа, претворение плоти, чудо преображения, совершаемое молитвенным дыханием множества верующих. Так художник с каждым мазком отнимает у натуры малую долю образа, переносит ее на холст, создавая портрет. Так пчелы, снимая с цветка капельку сладкого сока, несут ее в улей, сотворяя из нектара мед. Так предание и миф передаются из одного поколения в другое, обретая всякий раз немеркнущую красоту и величие.
Крестьяне, рабочий класс, творческая и научная интеллигенция приближались к прозрачной глыбе. Припадали верящими устами, от которых хрусталь запотевал, как запотевает под стеклом икона. Начинал подтаивать и сочиться влагой, как мироточивый, намоленный образ. Люди отходили от саркофага бережно, вытянув губы, будто несли в них глоток драгоценного напитка. Приближались к Семиженову, припадали к руке, вливали драгоценный эликсир. Точно так же поступали экипажи танков, расчеты самоходных орудий, летчики боевых эскадрилий. С каждым поцелуем от Сталина к Семиженову передавалась таинственная сущность, менявшая образ Семиженова. Перевоплощала в Сталина, награждала величественными чертами сходства. Исчез новомодный костюм от «Сен-Лорана», галстук от «Гуччи». Вместо них появился серый парадный френч с малиновыми галунами и золотыми погонами генералиссимуса. Вдоль брюк к полу ниспадали вишневые лампасы. Семиженов утратил напряженную, неестественную позу, обрел мягкую, чуть грузную осанку вождя, чья левая рука была по обыкновению согнута в локте, а на шее, под подбородком переливалась алмазная звезда.
Семиженов изумлялся этому перевоплощению, хотя сам был к нему причастен. Пригласил для совершения магического ритуала знаменитых магов и чародеев, алхимиков и антропософов, прославленную ведьму Сибири, могущественного колдуна Тибета, не позабыв включить в состав спиритуальной бригады специалистов по пересадке органов, биоинженеров, а также театральных костюмеров и парикмахеров. И все же явленное чудо изумляло его. Рождало не чувство всесилия, но недоумение по поводу зыбкости образов и их подобий, эфемерности человеческих сущностей, которые можно снять, как пальто. Будто человек — это всего лишь грим, а не прожитая в сражениях жизнь, не судьба, неповторимость которой оплачена слезами и кровью.
С последним лобзанием, с которым припала к саркофагу Сара Сталин, понесла его к Семиженову на пылающих любовью и верой устах, хрустальный кристалл погас, будто из него ушло солнце. В сумрачной глубине неявно проступал неразличимый контур. Но вместо Семиженова теперь стоял великий Вождь и Отец народов, от которого исходило солнечное сияние.
— Товарищи, — торжественно, с прерывающимся дыханием, произнес Хохотун, — слово для доклада предоставляется товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину!
Зал восхищенно поднялся, рукоплескал, счастливо улыбался, тянулся навстречу лучам, словно поле подсолнухов. Вождь спокойно, привычно внимал, одаривая своих обожателей животворной энергией, без которой те не смогли бы построить социализм, выиграть войну, посадить лесозащитные полосы, возвести университет на Ленинских горах.
— Товарищи, — вождь слабо приподнял ладонь, и воцарилась такая тишина, что стало слышно, как торкает ножками эмбрион в лоне у Кати Сталин, которая приехала на съезд, невзирая на четвертый месяц беременности, — к нам в ЦК приходят письма с мест, в которых коммунисты спрашивают товарища Сталина, почему в руководящих органах партии оказались перерожденцы и зазнайки, оторвавшиеся от партийных масс, не слушающие голос рядовых коммунистов, погрязшие в самодовольстве и шапкозакидательстве. Что может ответить на подобные письма товарищ Сталин? Грош цена таким руководителям, которые почиют на лаврах, делают вид, что участвуют в партийной работе, а на деле преисполнены зазнайства и очковтирательства. Место им на свалке истории, где уже находятся такие перевертыши и предатели, как Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев и другие ренегаты и враги народа, ставшие добровольными агентами иностранных разведок. Теперь к ним присоединился Дышлов, о котором не зря говорят, что он заразился мелкобуржуазными предрассудками и использует партию, как орудие в достижении своих мелкобуржуазных целей. Будьте уверены, товарищи, что мы очистим наши ряды от перерожденцев и врагов народа, сохраним партию Ленина-Сталина, как партию рабочего класса. С нами великое учение Маркса-Энгельса, светлый гений Ленина, несокрушимая мощь народа и армии, объединившихся вокруг своего генералиссимуса и вождя!..
Сталин пошел с трибуны на свое место в президиуме, а зал поднялся и наполнился оглушительными аплодисментами, здравицами в честь любимого Сталина, возгласами: «Дышлова к ответу!». «Если враг не сдается, его уничтожают!». «Да здравствует партия Ленина-Сталина!».
Вождь твердо и неторопливо поднялся на трибуну мавзолея, увлекая за собой остальных членов Президиума. Окружив вождя, они странным образом изменили свой облик. Хохотун стал похож на Лаврентия Берия, поблескивая пенсне. Забурелов стал вылитый Ворошилов с маленькими подвижными усиками. Елена Баранкина превратилась в Семена Буденного, распушив грозные усы. Маша Сталин выглядела, как Вячеслав Молотов. Катя Сталин напоминала Анастаса Микояна. Сара Сталин — Лазаря Кагановича. Фатима Сталин — одновременно Жданова и Маленкова. Все стояли на трибуне, сплотившись вокруг вождя.
По площади двигались нескончаемые толпы, пламенели знамена, волновались транспаранты, портреты руководителей партии и правительства, венки и букеты цветов. Над площадью плыл огромный серебряный дирижабль, неся портрет вождя, увитый розами. Взволнованный молодой голос, усиленный страстным мембранным звучанием, выкрикивал в микрофон цитаты из произведений Сталина, в разные годы вдохновлявшие советский народ на подвиги и свершения.
