Мария Арбатова - Меня зовут Женщина
Через пять дней Лина стояла в сари из простыни возле китаянки Айны и негра Синицына. В руках у нее была желтая дыня; Айна придерживала рукой и костылем сноп колосьев, а в черных, пахнущих гуталином руках Синицына были помидоры. Раскормленный лагерный баянист наяривал мотивчик, обрыдший за вечерние спевки, когда все играют в вышибалы, а ты учи текст и пой.
Гибели страшные знакиВетер времен не остудит.Кровь Нагасаки, прах НагасакиМир никогда не забудет!Голос людей все суровей,Сердцу тревожно и больно.Жаждущим смерти, жаждущим кровиМы заявляем: «Довольно!» —
пел отряд, и на крике «Довольно!» запустил в зал бумажных голубей.
— В прошлом лагере под эту песню делали журавликов. Но они плохо летают, так что обойдемся голубями, — мотивировала воспитательница.
Что такое Нагасаки и чем бумажный журавлик отличается от бумажного голубя, Лина, как и все население отряда, выяснила через много лет, что не помешало сорвать колоссальную овацию и первый приз. Дело происходило на эстраде городского парка, и публика неистовствовала, видя, какой мощный отпор дети-инвалиды способны дать американской агрессии.
С этого лета Лина перестала плавать. Она родилась плавучей, как надувной матрас, но страх сделал тело чугунным. И пришлось постепенно привыкнуть к тому, что она «не умеет плавать».
Однажды она с Черновым плескалась ночью в Нескучном саду после его полулегального концерта в каком-то Доме культуры. Черновой был немного пьян, он взял Лину за руку и потащил на середину пруда.
— Не бойся. Человек сначала умеет плавать, а потом ходить. Ты просто забыла, сейчас вспомнишь.
И она вспомнила. Не как должны двигаться руки и ноги, а физиологический механизм легкости на воде, и поплыла. Потом без Чернового больше не получалось.
С ней тогда вообще происходили жуткие вещи. Как будто открылся третий глаз. Например, получалось видеть через весь город. Когда Черновой был особенно нужен, она сосредотачивалась и откуда-то получала информацию о его местоположении. Она звонила туда, и он подозревал, что за ним шпионят.
Потом эта способность тоже исчезла. В романе с Черновым Лина была словно подключена к огромной электрической сети, из которой в нее шло огромное тепло и невероятная информация. Она была вырвана из собственной квартиры и присоединена к кровеносной системе земного шара. Через нее бежали чужие информационные потоки, потому что она сидела на стене пространственной воронки, в центре которой Черновой посылал через микрофон сигнал тысячам людей и получал от них ответ — энергетический вихрь.
Казалось, что до него Лина жила обернутой в целлофан. Она писала про это:
Я вижу путь сюда, как тропку из окна.И, отряхнув с себя лохмотья слов и лет,То слышу голоса, как языки огня,То запахи ищу, как надписи во мгле.И кожею своей припоминаю путь,Все смыслы прежних бед, всех счастьев имена,Когда на простыне внезапной, как испуг,Средь комнаты чернил касаешься меня.И нам не разойтись друг с другом ни на шаг.Твой смех и поворот плеча уже не разЗаключены в большой пустой зеркальный шар,В котором никогда никто не умирал.
— Приехали! — оборвала Линии поток сознания организаторша. — Перед вами музей Пушкина!
— «Я жил тогда в Одессе пыльной...» — улыбнулась очаровательная экскурсоводша в предбаннике музея. — «Там долго ясны небеса, Там хлопотливо торг обильный свои подъемлет паруса...» Александр Сергеевич провел в нашем городе тринадцать месяцев без трех дней, после того, как Александр Первый сослал его сюда «для дальнейшего прохождения службы», дабы «он обрел правильный образ мыслей истинного христианина и верноподданного»!
— Голубушка, — сказал пожилой господин, — мы все учились понемногу...
— Это пушкинисты, — зашептала организаторша экскурсоводше в изящное ухо с камеей.
— Ах, извините, — зарделась она. — Как вам известно, здесь находились гостиничные номера, в которых останавливался великий поэт.
— И где же именно он останавливался? — ядовито спросила дама с веером.
— В одной из этих трех комнат. До конца не установлено, — смутилась экскурсоводша.
— А что ж вы тут экспонируете? — поправил очки на носу седой господин. — У вас же не может быть ни одной подлинной единицы хранения.
— Но... У нас есть документы эпохи... Есть копия рукописного журнала со стихами Пушкина. Есть раритеты того времени... Фрагмент ступеньки дома Воронцова... — испуганно сдавала экзамен экскурсоводша.
— И под это вы хотите оттяпать еще полздания и сдавать фирмам? — строго спросила дама с веером.
— Нет... Почему... Мы... Пушкин... Культурное наследие... Будущие поколения... — залепетала экскурсоводша.
— Дамы и господа, — нашлась организаторша. — Вы приехали в Одессу. А Одесса в принципе город мифов. Но если вам придется беседовать об этом музее с городским начальством, помните, что иногда неуместной правдивостью можно приговорить... Поймите, перед вами последние оазисы русской культуры на одесской земле.
— Ну что вы, — сказала дама с веером, впоследствии оказавшаяся специалистом по Серебряному веку, а не по солнцу русской поэзии. — Мы же с вами как пушкинисты с пушкинистами. Неужели вы думаете, что с «ними» мы что-нибудь будем всерьез обсуждать?
— Можно вас на минуточку? — потянул Лину за рукав Сергей Романыч.
Они отошли в тихий угол.
— Хочу извиниться за вчерашнюю невежливость. Я здесь так устал от дам с веерами. Я подумал, что вы одна из них.
— А сегодня обнаружили у меня отсутствие веера? — усмехнулась Лина.
— Знаете, есть одно письмо, — скороговоркой сказал Сергей Романыч. — Его мало кто понимает правильно. Рискуя вас утомить, я прочитаю его на память: «... Вчера я весь вечер провел наедине с известной тебе дамой, но когда я говорю «наедине» — это значит, что я был единственным мужчиной у княгини Вяземской... В общем, я хорошо продержался до 11 часов, но затем силы оставили меня и охватила такая слабость, что я едва успел выйти из гостиной, а оказавшись на улице, принялся плакать, точно глупец, отчего, правда, мне полегчало, ибо я задыхался; после же, когда я вернулся к себе, оказалось, что у меня страшная лихорадка, ночью я глаз не сомкнул и испытывал безумное нравственное страдание... Еще раз умоляю тебя, мой дорогой, прийти на помощь, я всецело отдаю себя в твои руки, ибо, если эта история будет продолжаться, а я не буду знать, куда она меня заведет, я сойду с ума».
— Я понимаю, что это письмо Пушкина, а кто имеется в виду под «известной тебе дамой»? — спросила Лина.
— Под «известной тебе дамой» имеется в виду Наталья Гончарова. Но это не письмо Пушкина. Это письмо Дантеса. Он с дежурства писал Геккерену! — с торжествующей улыбкой пророкотал Сергей Романыч так громко, что на них обернулись.
— Ничего не понимаю, — пожала плечами Лина.
— А что тут непонятного? — сощурил Сергей Романыч пожилые водянистые глаза. — Дантес влюбился так, что плохо себя контролировал!
— Вот те на! — оторопела Лина. — И что, никто из пушкинистов этого письма не читал?
Миф, голубушка, сильнее. Пушкин — солнце русской поэзии. Дантес — грязный убийца. А вы хотите, чтоб кто-то интересовался его чувствами?
— Извините, — подошла организаторша к Лине. — За вами приехали с телевидения.
Машина ехала многоукладной Одессой, причесанные дома соседствовали с развалюхами, казино — с бабульками на лавочках. На стене детского сада, ангажированного курсами иностранного языка, алела вывеска «Английська мова — елементарно!».
Более ободранного здания телевидения Лина не видала никогда. Ее завели в крохотную студию.
— Меня надо попудрить, а то я буду блестеть, — сказала Лина вошедшей девушке.
— Нет проблем, — ответила девушка, достала пудреницу и начала пудрить Лину. — Через пять минут начнем. Вас предупредили, что будет прямой эфир?
— Это все равно, — сказала Лина. — Но у меня комплекс Хлестакова, по-моему, меня опять здесь приняли за кого-то другого.
— А никто ж больше из Москвы не приехал, — ответила девушка. — Еще бы губы немножко подкрасить.
— Кто будет вести передачу? — спросила Лина, сев за столик.
— Я, — сказала девушка и села напротив.
— Извините, — смутилась Лина. — Я думала, что вы визажист.
— У нас нет денег на визажистов. Но я все умею, — отозвалась девушка. — Вам будут звонить в эфир и задавать всякие вопросы про книгоиздание. Все, начинаем.
Она ослепительно улыбнулась в камеру и сказала нараспев:
— Здравствуйте, сегодня у нас в гостях человек очень интересной судьбы, писательница, поэтесса и директор издательства «Лина» Лина Борисова. Она приехала из Москвы и согласилась ответить на наши вопросы о трудностях распространения книг на русском языке на территории Украины. Скажите, пожалуйста, Лина, вот вы такая интересная женщина, почему вы пошли в издательский бизнес? Ведь это такое трудное дело.
