Лоуренс Норфолк - В обличье вепря
— Н-да, Рут, ну ты и стерва, — проворчал Сандор, принимая поданный кем-то пиджак.
— Нужно будет дописать для тебя пару реплик, Поль, — сказала она, проходя мимо него и направляясь к Солу, — Мне нужно кое-что утрясти насчет завтрашнего дня, пойду пошушукаюсь с Элени. А потом двинем. Подождешь меня?
— Конечно, — деревянным тоном сказал Сол.
Он вернулся в соседнюю комнату и снова сел. Входили и выходили какие-то люди. Потом раздался троекратный глухой стук — составляют стулья. Прополз по полу штепсель на проводе и гулко ударился в пластиковое ведро. Кто-то бросил в чашку чайную ложечку. Народ начал прощаться между собой на жуткой мешанине из основных европейских языков — под взорвавшиеся вдруг где-то на заднем фоне аплодисменты унитазного смыва. Он сидел в компании висящих на длинной штанге у него за спиной сценических костюмов. Вечер уже успел пройтись по всей доступной ему палитре серых тонов и добрался наконец до самого последнего.
Настала тишина. Сол подождал еще несколько минут, прежде чем встать и отправиться в большую комнату искать Рут. Съемочная площадка была пуста. Он пересек комнату и отворил дверь в противоположной стене. За ней открылся коридор, из которого влево выходили еще какие-то двери. Под ногой у него хрустнул обрывок скотча. В дальнем конце было окно, и при сочащемся снаружи тусклом сумеречном свете он разглядел в той стороне что-то вроде стоящих у стенки мусорных мешков.
— Рут?
Ответа не последовало. Он толкнул первую дверь: заперто. Вторая поддалась сразу — за ней была ванная комната. Дернув за веревочку, он зажег одинокую голую лампочку над пожелтевшей эмалированной ванной. Выщербленная амальгама зеркала вернула ему его же собственное лицо, побитое шрапнелью. Может, Рут уже вышла и ждет его снаружи, на лестнице?
— Рут? — еще раз окликнул он ее.
— Она ушла.
Один из мешков с мусором встал на ноги. К нему подошла Лиза Англюдэ.
— Здесь никого нет, — сказала она.
На ней был военный китель — и обернутое вокруг пояса полотенце. Джинсы тоже были, переброшенные через руку.
— Не высохнут они.
Она протиснулась мимо него. Сол пошел следом за ней, босоногой, обратно в съемочный павильон.
— Куда ушла? — переспросил он.
— Просто ушла, и все, — обернулась девушка, как раз успев дойти до места своего недавнего унижения, — Значит, она и с тобой играет в эти игры?
В зале было почти совсем темно. Желтые полосы уличного освещения проникали сквозь окна и веером разбегались по потолку. Сол остановился в дверях и прислонился к косяку.
Китель на ней был сшит в подражание мундиру вермахта. Покрой не тот; на одном из нагрудных карманов — нечто вроде наградной ленты, красная с белым. Девушка стояла и смотрела на него, и между незастегнутых бортов кителя была видна полоска белой кожи.
— Там в комнате целая гардеробная, — проговорил он, указав рукой в сторону противоположной двери, — Наверняка найдется что-нибудь по размеру.
— А в чем бы ты хотел меня увидеть? — Девушка улыбнулась, — Поможешь мне сделать выбор?
— В эти игры играть будешь с Рут, — сказал он, выходя на середину комнаты.
Пятно на стене никуда не делось. Вещественное доказательство.
— Она передала мне твои слова. Жопа не та, сиськи не те. И что теперь? Я не такая дурочка, какой кажусь на первый взгляд, — Лиза потуже запахнула китель и быстрым шагом направилась в дальнюю комнату, — Ты даже представить себе не можешь, что она творит с твоим текстом.
Он постоял на месте пару секунд, а может, и дольше. Ее китель висел на спинке того самого стула, на котором он сидел и ждал Рут. Полотенце лежало рядом, на полу.
— Я тебя уже видел раньше, — сказал он.
Она прижала к губам палец:
— Тсс.
Она встала перед ним на колени.
— Я видел тебя в вагоне метро. Ты задрала юбку.
Ее пальцы пытались расстегнуть молнию у него на брюках. Пальцы у нее были неловкие.
— Представь, что я — это она. И ты можешь делать со мной все, что хочешь. Как в поезде.
— Я помню твое лицо, — сказал он.
Но лица он уже не помнил.
— А ты меня — вообрази.
Что она имеет в виду? Он словно занемел. Он не хотел ее. Он протянул руку и дотронулся до ее волос.
— Кого я должен представить? Кто ты такая?
Девушка ничего не ответила.
В следующую секунду комнату залил яркий электрический свет. В дверях стояла Рут. Она посмотрела вниз, на девушку. Лиза села на пол, даже не попытавшись хоть как-то прикрыться.
— Она может стать кем угодно, Сол. Мной, если тебе того захочется.
Рут выключила свет, с головой окунув их обоих обратно во тьму.
— Угощайся.
* * *Письма и бандероли, присланные на почтамт до востребования, дожидались получателя год. Впрочем, «год» в почтовой конторе — понятие вариабельное и продолжается по меньшей мере с 14 июля, когда регистрируются последние полученные текущим годом отправления, до первой недели после этой даты по истечении последующих двенадцати месяцев. Только после этого проводится ревизия невостребованных в прошедшем году почтовых отправлений, и таким образом минимальный «год», выделенный на каждое письмо или бандероль, длится 368 дней, иногда же этот срок затягивается до 376, в зависимости от того, на какой день недели в данном конкретном году приходится 14 июля.
Одетый в форму почтового ведомства служащий объяснил все это Солу через окошко в стене. Сол стоял и смотрел на длинные ряды полок у него за спиной. Письмо от Рут лежало где-то здесь, на одной из этих полок. Он перевел взгляд на служащего, который все никак не мог добраться до конца своей речи.
Из коей следовало, что письмо — или же бандероль, — поступившее, к примеру, 15 июля 1952 года, будет храниться в отделе выдачи корреспонденции до востребования на Центральном почтамте вплоть до 14 июля 1954 года, а поскольку последняя дата может прийтись на любой день последующей недели, максимально возможный почтовый «год» может растянуться более чем на двадцать четыре месяца. Таким образом, продолжал служащий, министерство почты и телекоммуникаций, которое принимает и хранит письма и бандероли, присланные до востребования, а также берет на себя все связанные с этим расходы на протяжении года со дня получения, фактически продлевает свои обязательства в отношении каждого такого почтового отправления на гораздо больший срок, порой доходящий до еще одного, добавочного года, и все это, заметьте, совершенно бесплатно.
В голосе у служащего появилась извиняющаяся нотка.
Иные правила действуют в отношении посылок, которые не могут быть отправлены (равно как и получены) до востребования, в основном исходя из соображений, связанных с недостатком места, хотя иногда на некоторый период времени они все же принимаются на хранение, если так называемое проблемное измерение (любая из сторон, превышающая в длину сорок сантиметров, или же любые две, превышающие двадцать четыре сантиметра) дает не слишком значительную величину или является следствием деформации во время транспортировки. Из сумеречных глубин хранилища чиновник вернулся с пустыми руками. Может быть, Сол ждет именно посылку?
Сол чувствовал, как постепенно накаляется атмосфера в очереди у него за спиной. Письма приходят сюда, чтобы ждать. Их получатели ждут новостей, которые порой подолгу дожидаются их самих. Люди умирают, рождаются, меняют место жительства, разводятся и женятся, — и все эти вещи ждут здесь своего часа. Он пытался дождаться Рут. Но если далекая жизнь Рут когда-то и забредала сюда, пытаясь его отыскать, она уже не дождалась его и ушла дальше. Он ответил служащему, что никаких посылок получать не намеревался.
— Тогда я вынужден извиниться перед вами, мсье, но для вас ничего нет.
— А что происходит с письмами по истечении года?
— Их возвращают отправителю или отсылают в Нейи. Вот, пожалуйста, бланк запроса.
Сол взял бланк и сунул его во внутренний карман пальто. Когда он вышел на улицу и спустился по ступеням почтамта, час пик был в самом разгаре. С неба сыпала мелкая водяная пыль, невесомые капельки вихрем кружились в желтых конусах фонарного света. Толпа текла по обе стороны от него, а потом вихрем закручивалась у него за спиной. Он прошелся до Шатле и сел на метро — домой.
А может, и не было там никакого письма от Рут, подумал он, вернувшись в покойную тишину своей квартиры. С тех пор как они расстались в Венеции, минуло почти десять лет. Может, они оба предпочли воспоминания о тех людях, которыми были когда-то, возможности встречи с теми, кем стали теперь.
Бланк был напечатан на толстой желтой бумаге, разграфлен, намазан с одной стороны почтовым клеем и расчерчен так, чтобы его можно было сложить втрое. Напечатанный на внешней стороне листа адрес отсылал к некоему учреждению в Нейи, которое «вернет по указанному вами адресу просроченные письма и бандероли». Он внес свое имя, печатными буквами. Потом написал: «6, авеню Эмиль Золя, Париж, 15-й» и провел языком вдоль кисловато-затхлой на вкус полоски клея. Пять недель спустя в его квартиру над мостом Мирабо пришел небольшой пакет, перетянутый для сохранности хлипкой резинкой.
