Малькольм Брэдбери - Обменные курсы
– Да, – говорит Петворт.
– Значит, возвращаетесь в гостиницу? – деловито бросает Плитплов. – Трамвай до Вангълики останавливается вот там, но сперва надо купить билет в киоске «Литті».
– Знаю, – отвечает Петворт.
Садясь в трамвай, он оборачивается на собор Святого Вальдопина: Плитплов стоит на ступеньках, глядя пронзительным птичьим взглядом. Однако, когда через мгновение Петворт смотрит через стекло, Плитплов уже исчез, как когда-то прежде.
Вечером в гостинице Петворт одиноко ужинает в огромном ресторане, где печальная певица снова поет о любви и предательстве; он думает о тайных процессах, странных махинациях, об истории, может быть, любви, а может быть, предательства, в которой неожиданно оказался замешан. Певица встряхивает волосами, цыгане пиликают на скрипках в городе цветов и песен, хаоса и вынужденных признаний; Петворт спускается в бар-погребок, где смеются и смотрят на него серебристые проститутки. Среди ночи он просыпает в поту от страшного волнения. Тьма наполняет комнату, невозможно понять, что это за комната и где. Громыхают трамваи, он в темноте, при диалектике. Кто-то стянул одеяло на себя: Петворт чувствует рядом теплую спину. Женщина лежит на его руке, пальцы онемели, сердце яростно колотится. Смущенный, недоумевающий, он ощущает форму лежащего рядом тела, протяженные поверхности кожи, вогнутые здесь, выпуклые там, выступ грудей, втянутость пупка, сложную ложбину влагалища. Ему стыдно и страшно, что он сделал что-то дурное, а кто-то за ним следит, требует чистосердечно признаться и искупить вину. Петворт включает большой ночник: рядом лежит большое скомканное одеяло, под ним никого нет. По потолку, на котором резвятся купидоны, пробегают отблески трамвайных огней; Петворт выключает ночник, закрывается одеялом, силится уснуть.
III
И снова утро. Петворт последний раз садится в красное пластиковое кресло в вестибюле гостиницы «Слака». Его багаж свален рядом – синий чемодан, потертый портфель, только пакета из Хитроу больше нет. Он позавтракал привычным ассортиментом блюд, не имеющим никакого отношения к меню, засаленному меню, которое увидел в первый же день после приезда. Слабое солнце освещает площадь с ее скрежещущими трамваями и заглядывает в большой пыльный вестибюль. Переводчица Марыся Любиёва стоит у поста дежурной и разговаривает с зеленой космоплотовской девицей под фотографическими портретами Ленина, Григо-рика и Вулкани.
– Ой, они здесь такие бюрократчики! – восклицает она, торопливо подходя к Петворту. – Говорят, вы прожгли покрывало в Глите. Разумеется, я все уладила, сказала, что Минъстратіі заплатит. Вы всё взяли, все ваши презенты, все сувениры? Готовы ехать?
Оранжевое такси уже ждет у стеклянных дверей, они садятся и едут через оживленную площадь («СПОРТ», гласит одна вывеска, «РЕСТОРАНЬ» – другая) в узкую улочку, ведущую к Пляшки Пъртьш, где ветер качает портреты исторических мужей, так что то Маркс взлетает над Лениным, а Григорик – над Вулкани, то наоборот. В уголке машины Любиёва теребит ремень сумки.
– Ну, мой дорогой товарищ Петвурт, знаете, что я буду без вас скучать? – говорит она. – В моей стране есть поговорка, я все время рассказываю вам поговорки. Так вот, если побывал в Слаке, всегда приедешь еще. Думаю, это маленькую чуточку возможно, а вы?
– И я так думаю, – отвечает Петворт.
– Что ж, хорошо, наверное, вам понравилась моя страна. – Любиёва достает блокнот и начинает что-то писать. – Смотрите, я даю мой адрес, попытаетесь меня разыскать? Или я снова буду вашим гидом, если приедете официально. Надеюсь, что так и будет и следующий раз всё выйдет лучше. Этот приезд получился немного необычным.
– Просто мелкие недоразумения, – говорит Петворт.
– О, простите за мои недоразумения, надеюсь, я всегда была хорошим гидом, я старалась. И, думаю, вам нужен гид.
– Всем нужен, – отвечает Петворт. – И вы – очень хороший гид.
– А помните, что мы чуть не сделали в Глите, но так и не сделали? – спрашивает Марыся. – Я помню.
– И я, – говорит Петворт.
– Теперь вы вернетесь к своей жене, ее ведь зовут Лотти? Которая курит маленькие сигары, знакомая Плитплова?
– Да, – говорит Петворт.
– Ну, для вас это приятно, только думаю, вы не расскажете ей всё, что было.
– Да, наверное, – отвечает Петворт.
– Да, – продолжает Марыся, – вам придется выдумать историю. Здесь вы узнали кое-что про истории. Та книга, которую я вам подарила, помните чья, она при вас? Вы попытаетесь ее прочесть?
– Возможно, – говорит Петворт.
– Вообще-то вы не очень много выучили наш язык.
– Достаточно, чтобы составить впечатление.
– А ваши болезни все прошли? Ваша губа лучше?
– Да, – отвечает Петворт.
Прямое длинное шоссе указывает теперь на аэропорт; ТЭЦ и собор остаются справа.
– Ой, какая жалость, вы не побывали в соборе, – говорит Марыся Любиёва. – Хотя это и лучше – оставить что-то на другой раз.
– Да, – соглашает Петворт.
– И я думаю, вы еще приедете, – продолжает Марыся. – Знаете, я маленькую чуточку экстрасенс.
Среди протянувшихся до зазубренного горизонта полей возникают знакомая золотая луковка и авиамаяки. Перед аэропортом стоят синие милиционеры, один из них подходит к такси, когда шофер останавливается в неположенном месте, но Мари Любиёва, как всегда, идеальный гид, как-то его уговаривает. Здание, в которое они входят, дощатое, низкое, но более просторное, чем то, в которое Петворт входил две недели назад. Внутри коловращение толпы с чемоданами, «деньги меняем, деньги меняем», шепчет кто-то из толчеи, хватая Петворта за рукав. Есть киоск под вывеской «ЛИТТІ», еще один – «ТЫПЪИЧНІІ», а в центре – стойка с надписью «КОСМОПЛОТ», за которой что-то пишет девушка в зеленой форме. Стоят две длинные медленные очереди на регистрацию.
– Хотите зарегистрироваться сейчас? – спрашивает Марыся Любиёва.
– По-моему, мы еще успеем выпить по чашечке кофе. – Петворт ставит вещи у космоплотовской стойки, высматривая в толпе белую спортивную рубашку и щеголеватые брюки, но ничего подобного не видно.
– О, вы хотите? – спрашивает Марыся. – Это сюда, и правда, время еще есть.
Оставив вещи у космоплотовской стойки, Петворт вслед за Марысей пробивается сквозь толпу. Внезапно сзади раздается шум; один из милиционеров бежит за ними, расталкивая священников в рясах и старух с картонными коробками, крича и размахивая автоматом.
– Ой, Петвурт, ну что вы теперь делаете? – спрашивает Марыся, останавливаясь. – Ой, правда, как вы это делаете, он говорит, вы снова забыли ваш багаж. Не разрешено его оставлять, вы должны вернуться. Правда, вы безнадежны, ведь так? Может быть, мне надо лететь с вами в Англию. Я не знаю, как вы сумеете без меня жить.
– И я не знаю, – говорит Петворт.
Он возвращается к космоплотовкой стойке, где остались его вещи, по внешнему виду нетронутые, что неудивительно, поскольку еще один милиционер стоит над ними, решительно расставив ноги.
– Видите, как наша милиция вас бережет, – говорит Любиёва. – Теперь они хотят, чтобы вы немедленно сдали вещи. Вы – наш важный гость.
Два милиционера, взяв важного гостя в клещи, подводят его к началу очереди. Остальные пассажиры терпеливо ждут, лишь самую малость косясь в сторону Петворта. Зеленая космопло-товская девица берет его билет, чемодан и портфель, медленно и мучительно пишет «LHR» на двух багажных бирках, цепляет их и ставит вещи на пол у себя за спиной.
– Хорошо, – говорит Любиёва. – Теперь вы не увидите их, пока не придет время показывать на донаыйіі. Вот ваш посадочный талон, пожалуйста, уберите его в карман, туда, где сможете найти, иначе останетесь в Слаке на всю жизнь. Я не против, но, может быть, вы не хотите. Паспорт при вас? А как насчет денег? Вы знаете, что нельзя вывозить из страны влоски?
– Давайте я лучше отдам их вам. – Петворт лезет в карман и достает последние деньги, негодные для дальнейшего обмена.
– Ой, Петвурт, это все ваши богатства? – смеется Любиёва. – Вы знаете, что у вас осталось только пять влосок? Это не слишком много. Сто трамвайных билетов или тридцать батонов хлеба. Думаю, можете оставить на случай, если придется платить пошлину за сувениры. Наша донаыйіі очень строгая.
Надеюсь, вы не вывозите ничего запрещенного? Старину, иконы? Им не понравится, если у вас будут такие вещи.
– У меня ничего такого нет, – говорит Петворт.
– Ну а теперь, если хотите, мы можем выпить по чашечке кофе, без волнений. Я не хочу с вами прощаться, понимаете?
Петворт понимает, но что-то с ним происходит: странная грамматика аэропортов прогнала все чувства, кроме тревоги. Звучат объявления, поток разноязыких слов наполняет голову, как во сне. Табло подрагивают, знаки превращаются в избыточность, город, две недели выстраивавшийся у него в мозгу, отдаляется. Кофе приторный и безвкусный, люди вокруг уже выглядят чужими. «Внимание, слибоб, – раздается из громкоговорителей женский голос. – Начинается посадка на рейс компании «Бритиш Эруэйз» в Лондон».
