Андрей Остальский - КонтрЭволюция
Помолчали.
— Бедная тетушка! — сказала Наташа.
Софрончук фыркнул и даже отвернулся в знак протеста против такой постановки вопроса.
«Вот как, ее уже ничто не удивляет, а я, наоборот, стал опять удивляться… мы поменялись местами, получается», — думал он.
2
За окном проплывали какие-то развалюхи, пустыри, засыпанные ржавой арматурой, облупленные стены складов с покосившимися воротами, а за ними однообразные ряды одинаковых пяти- и девятиэтажных домов. Москва уплывала. Впереди были Урал и вся Сибирь, и новая, загадочная жизнь.
Ненароком, так, чтобы она не заметила, Софрончук бросал на Наташу жадные взгляды. На нее, на нижнюю полку… Вполне вероятно, что сегодня ночью… именно здесь… Невидимые пальцы сжимали горло, и в груди вроде звенело что-то. «Не обезуметь бы и мне окончательно», — останавливал себя Софрончук. Должна же быть во всем мера!
— Николай, а вы уверены, что вы правильно поступаете? — сказала вдруг Наташа. — Еще ведь не поздно сойти на ближайшей остановке…
— Не понял, что ты имеешь в виду?
— Ну, семью жалко…
— Не жалей… Им от меня только деньги нужны… ну так я постараюсь им помогать…
Наташа помолчала. Сказала:
— Но главное другое. Я вспомнила… Да, вспомнила… что у вас очень большое будущее. Вы можете достичь высшей ступеньки в своей профессии. А ведь об этом каждый мужчина мечтает, и это правильно. Стать первым в своей области.
— Наташа, что ты говоришь такое! Что значит «вспомнила»?
— Да, я знаю, звучит странно… я это чувствую так: когда ко мне вдруг вернулась память, я вспомнила не только прошлое, но и как будто немного будущее. Не знаю, насколько это научно… но я это так ощущаю… Я помню, мне Фофанов говорил, что время течет не обязательно в одном только направлении, а мы не видим этого, как дальтоники не способны некоторых цветов различать, так и мы не замечаем обратного течения… И вдруг я, заболев, кое-что разглядела. Хотя это постепенно проходит, и я уже почти будущего не помню.
Софрончук хотел сказать — ласково, тактично, нежно, что это, конечно, болезненная иллюзия, ведь помнить будущее точно невозможно. Это галлюцинация. Счастье, что эта болезнь проходит. И скоро Наташа будет совсем здорова, он это ей гарантирует. Почти уже открыл рот, чтобы все это сказать. Но прикусил язык. И мороз побежал у него по коже. Он вспомнил утренний телефонный звонок.
Полночи он не спал, объяснялся с женой, которая то рыдала, то кричала на него, то шипела. То угрожала убить. То в ЦК написать. Ну, и председателю КГБ тоже.
А Софрончук набрался бесконечного терпения, грустно, обреченно повторял одно и то же. Что в принципе мог бы иметь любовницу, а семью обманывать. Но не хочет вранья. Вранье же отвратительно, разве нет? Надо признать, что любви у них давно никакой нет. Они оба только борются с раздражением по отношению друг к другу. И борьбу эту явно проигрывают. Сын вырос, у него своя жизнь. Возможно, у каждого из них есть шанс что-то еще получить на этом свете. Что-то еще другое создать. Он обещает материально поддерживать по максимуму. Но именно поэтому не стоит писать ни в ООН, ни в ЦК, ни тем более председателю. Потому как если его попрут без пенсии за аморалку, вот тут-то все припухнут. И она сама — в первую очередь. Локти будет кусать.
Наконец жена швырнула в него большой тарелкой, привезенной два года назад из командировки в Чехословакию — чуть-чуть в голову не попала. Еще пара миллиметров вправо, и он бы в больницу уехал вместо Владивостока… Тарелка с жутким грохотом разбилась о стенку. Соседи и сбоку и снизу принялись стучать возмущенно… А жена повернулась и ушла спать… Ну, или рыдать… На часах была половина третьего. А в семь тридцать его разбудил звонок. Бравый голос сказал: «Полковник Софрончук? С вами будет говорить адмирал Смотряев».
«Только этого не хватало!» — подумал Софрончук, пытаясь угадать, зачем он мог понадобиться в столь неурочное время коменданту Кремля. И ничего хорошего в голову не приходило.
— Полковник, — сказал адмирал, — мне нужно поговорить с вами. Не могли бы вы немедленно приехать ко мне в комендатуру? Я вышлю машину.
«Странная постановка вопроса, — лихорадочно соображал Софрончук. — Мог бы просто приказать, и все. Ведь я теоретически — его подчиненный. Не говоря о разнице в звании».
По идее, Смотряев мог бы вызывать его в связи с расследованием действий Ульянова, Попова и их сообщников, в число коих он, Софрончук, легко вписывался. Ну, допустим, чтобы его просто арестовать, пока недостаточно данных… но почему же не гаркнуть: приказываю прибыть в 09.00! Но нет, какие-то странные политесы… Загадка…
Ну, раз такие цирлихи-манирлихи, то можно и обнаглеть.
— Разрешите доложить, товарищ адмирал! Отбываю в срочную командировку в Тихоокеанский край! Согласно приказу номер…
— Ну, приказ можно и отменить…
Софрончук помолчал. Потом рискнул сказать:
— Мое дело военное, товарищ адмирал. Есть приказ, я его выполняю. Нет приказа или есть новый — поступаю соответственно.
— Ладно, разберемся, — проворчал Смотряев, — будьте на связи.
И положил трубку.
Но вот как раз этого — быть на связи — Софрончук делать не собирался. Наоборот, надеялся, что поезд уйдет точно по расписанию — в 08.55. И что до того времени оформить отмену ульяновского приказа будет физически невозможно.
Он уже стоял в дубленке в прихожей, мучительно раздумывая, стоит ли еще что-то сказать жене, как снова зазвонил телефон. Он решил не отвечать, но жена, оказывается, не спала, взяла трубку в спальне. Крикнула через стенку хриплым, больным голосом: Николай, тебя, срочно! Он секунду колебался: может, выскочить за дверь и бежать… Но все-таки решил испытать судьбу — узнать, кто еще его добивается.
Это был его старый знакомый, ныне адъютант Смотряева Сергей Молодцов.
— Слушай, я не должен бы тебе звонить, — говорил он полушепотом. — Если что, не выдавай… Но хочу дать тебе совет, брось на хрен все и приезжай немедленно к нашему адмиралу. Не пожалеешь! Не могу тебе большего сказать по телефону, но, старик, тут перед тобой такие горизонты открываются… Любой из наших тебе позавидует… Не вздумай этот шанс упустить.
Софрончук принялся занудничать на тему, что приказ есть приказ, что он человек военный и подневольный, ну и так далее.
— Ну смотри, тебе жить… дураком будешь… Все, не могу говорить больше, — сказал Молодцов и положил трубку. А Софрончук захлопнул дверь и побежал к лифту. Внизу его ждала «Волга».
И вот теперь, в купе вагона «СВ» поезда «Москва — Владивосток» он вспомнил странные утренние звонки. Они удивительно перекликались с Наташиными фантазиями. «Совпадение», — подумал, а вслух сказал:
— В вагон-ресторан пойдем?
— Солянку есть? И «Токай» пить? — засмеялась Наташа. — У меня такие ассоциации с поездными ресторанами: непременно солянка в железной миске с маслинами и «Токайское».
Но в ресторан они не пошли. Им помешали.
В купе вошел проводник и сказал:
— Товарищ Софрончук? Для вас получена срочная телефонограмма.
Оказывается, ему предписывалось выйти из поезда в Ярославле. Там, в здании вокзала, в депутатском зале, его будет ждать подполковник Молодцов С.М.
3
Молодцов напоминал стареющую лошадь. В данном случае еще и полузагнанную.
— Ну, старик, и задал ты мне задачу, — сказал он. — Пришлось из «Волги» последние силы выжимать, чтобы тебя догнать.
Софрончук сидел за столиком в депутатском зале и смотрел на коллегу обреченно-печально. Думал: «Вот и все. Буду перед смертью вспоминать несбыточную мечту. Я был так наивен. Думал, такое возможно. Да, разбежался…»
— Ты приказ привез новый? Отменяющий мою командировку?
Молодцов повел себя странно. Стал воровато оглядываться. «Тоже мне разведчик», — мелькнула мысль.
— Понимаешь, старик…
И стал быстро говорить еще что-то. Но Софрончук уже не слушал. Сердце его радостно забилось…
Нет, нет никакого приказа! Значит, капитуляция отменяется! Еще поборемся. Молодцов сразу показался ему гораздо более симпатичным, даже расцеловать его захотелось.
— Да ты слушаешь ли меня? — подозрительно говорил тот, всматриваясь в лицо Софрончука, который неуместно улыбался во весь рот.
— Конечно. Но что-то… не понял как-то… повтори.
В это время мимо прошествовали какие-то местные шишки. Молодцов дождался, пока они пройдут. Наклонился и стал шептать прямо в ухо.
— Говорю прямо, клером![1] Хотя я тебе ничего этого не говорил, понял?
Софрончук кивнул. Что ему, трудно пообещать, что ли? Это всегда проще всего.
— Ты знаешь, кто такая Рената Владимировна? Жена нового секретаря по идеологии, который вместо Фофанова. На 99 целых и девяносто девять сотых процента — супруга будущего Генерального. Судя по всему, она в той семье — при больших чинах. Муж ни шага не сделает, с ней не согласовав. Так вот, она дружит с давних времен с Маргаритой Сергеевной Астальцевой — помнишь такую?
