Евгений Попов - Ресторан «Березка» (сборник)
35.
(и вот на 35-ю перескочил), а ежели осталось до конца года 18–19 дней, то и нужно просто-напросто работать денно, нощно, не лениться, не залеживаться, писать в день ровно по 2 страницы, и тогда выйдет даже перевыполнение задуманного перевыполнения, и в ночь на Новый, 1983 год, можно будет торжественно утвердить новый план, возникший в результате моей рабочей инициативы, а именно – 2 страницы в день, отчего весь труд будет закончен даже гораздо раньше, чем это было задумано и перезадумано, и тогда можно будет совсем отдыхать, как уже однажды предлагалось дяде Ване, не моему, который из Енисейска, а «Дяде Ване» А.П.Чехова, прости, Ферфичкин, за низкую сортность каламбура – «даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром» (Д.Минаев).
А сейчас, дорогой друг, вдохновленный своими решениями, я буду и дальше дуть без оглядки и остановлюсь лишь, Е. Б. Ж., в ночь с 31 декабря 1982 года на 1 января 1983 года. Остановлюсь, покурю, подумаю, дам твердую принципиальную оценку написанному и, скорее всего, в новом году вообще расстанусь со своими скорбными занятиями по сочинению посланий к тебе, ибо от этих трудов мне один убыток и дому разруха. В самом деле, на кой черт мне все это сдалось, когда в результате лишь одни неприятности, тумаки, шишки и неуважение от реализма? Хватит, пора лавочку закрывать, пора заняться чем-либо более эффективным: изучить автомобиль, чтобы, сдав на права, получить актуальную специальность, рассадить сад, посеять огород, где репа будет соседствовать с морковью и киндза с брюквой, съездить по туристической путевке в Болгарию или на бессточное солоноватое озеро Иссык-Куль, что расположено в Киргизской ССР на высоте 1608 метров.
Много чего есть интересного в жизни, но я продолжаю свой печальный рассказ об исторических событиях, случившихся в Москве около месяца назад, подробности которых я с каждым днем катастрофически забываю, отчего немедленно обязан взять себя в руки, ибо в противном случае История, Народ, я, ты, Ферфичкин, все мы останемся без моего их описания.
В пятницу 12 ноября я проснулся с похмелья, жена была на службе, и я выпил остатки «Арени», после чего лежал в постели, тупо глядя в телевизор, где играла исключительная классическая музыка, время от времени прерываемая монотонными траурными сообщениями. К вечеру пришла жена, и мы с ней поссорились. Буря в стакане воды измерялась величиной около 4 баллов по шкале Попова, где 10 баллов – ночь, мрак, туман, мороз, а 1 балл – легкая гримаска. Естественно, что не помню, из-за чего поссорились, а жену спросить боюсь, так как она наверняка этого тоже не помнит, мы с ней после этого еще два раза ссорились – один раз на 3 балла, другой – на 8,5, потому что 10 баллов – чересчур серьезно. После 10 баллов судно прямиком идет на дно, хотя матросы большей частью выплывают и их подбирают другие суда... Хотя бывает, что иной раз и тонут... Во-первых, не помнит, а во-вторых, может обидеться, потому что женщины обидчивы, как лани, и кто этого не знает, тот еще это узнает. 12 ноября я все, значит, лежал, лежал, и все звонили друзья, которые сдержанными голосами обсуждали со мной скорбную историческую весть и спрашивали, что я по ее поводу думаю. А я откуда знаю, что я думаю? Я и отвечал, что ничего не думаю, а лишь смотрю на все широко раскрытыми глазами, подобный взгляд и им рекомендую, а также, что нынче я не отвечаю на вопросы, а сам их задаю, отчего и спрашиваю моих друзей: «Как вы сами-то считаете?» Но друзья пугались телефона и ничего вразумительного ответить не могли. Или на самом деле ничего не считали, или не желали делиться сенсационной информацией со мной, пьющим отшельником.
13 ноября, в субботу, я снова проснулся с похмелья, но уже с легкого, и этот день у меня почему-то совершенно выпадает. Помню, не опохмелялся, в постели лежал, телевизор смотрел... Нету дня, и все тут!.. Вышел на улицу, купил булочек, колбасы, чай пили с мармеладом... И снова телевизор, снова траурная музыка и фильм, где покойный актер Урбанский рубит дрова...
Те-те-те... Вот те и на!.. Да как же можно такое забыть? Да ведь это нужно окончательно рехнуться, чтобы такое забыть! Ведь именно 13 ноября, днем, нам объявили об избрании нового вождя, о чем я и сообщил по телефону литбрату Е., а он, в свою очередь, сообщил то же самое мне. Прочь тоску, прочь уныние! Переходим на новый энергетический уровень! У руля нашей страны вновь стоит достойный деловой человек, и страна наша вновь непобедима, как была непобедима всегда и везде! И в ней опять будет небывалый расцвет! Будем и кушать чего-нибудь, и стихи друг другу читать, а все прошлые обиды, раздоры забудем!
Помнится, я был сильно, очень взволнован, и теперь, по прошествии 30 суток, мне даже слегка совестно, что я почему-то забыл, в какой именно день мной было услышано это важное.
И не хочу преувеличивать, что я сразу же, в ту же именно секунду, почувствовал приток новых сил, не хочу лгать, но имею оправдание: это лишь оттого, что погода в ноябре была аномально скверная, да и сейчас такая же. Вот сегодня, например, уже 12 декабря – Мч. Парамона, прпп. Акакия, Нектария Печерского, завтра – Неделя 26-я по Пятидесятнице. Глас. I. An. Андрея Первозванного, а на градуснике + 5°С, и снег снова растаял, что есть непорядок для России, леса которой в этот период непременно должны быть в строгом зимнем убранстве, когда мерзлые ели опушены, и черные сучья глядят в небо, и ноги смело в валенки суй. Такая же оттепельная слякоть и тогда была, 13 ноября, когда нам объявили про нового вождя, и 15 ноября, когда хоронили того, кто был. Разве я виноват? И не кощунствую ли я, кстати? Думаю, что нет – ведь истинно говорится: Богу Богово, Кесарю Кесарево, думаю, что не кощунствую, а если ошибаюсь, прости меня, Господи, и все остальные простите, кто сочтет, что я неправ.
Так что притока новых сил именно в тот день, в ту же именно секунду я пока еще не почувствовал, но 14 ноября с самого утра вновь отправился блуждать по Москве, блуждал до самой поздней ночи, и это траурное блуждание мое, говорю без ложной скромности, стало историческим, ибо я с полной ответственностью за свои слова утверждаю, что никто из моих друзей, приятелей, знакомых и родственников не был в тот день в столь непосредственной близости от места пребывания тела того, кто был, места, приковавшего к себе взоры и думы всей страны, всего мира, всей планеты, так что не будет большим преувеличением, если сказать, что никогда еще не был я, маленький человек, географически столь близок к эпицентру мировой истории, как в тот скорбный памятный день. Я, то есть, собственно, мы: я, Евгений Анатольевич, и уже фигурировавший на этих страницах член СХ СССР, бывший слесарь Дмитрий Александрович Пригов, скульптор, художник, поэт, драматург, прозаик, антично разносторонний человек, пользующийся большим уважением в обществе еще и за то, что он всех, даже малых детей, зовет по имени-отчеству – Евгений Анатольевич, Светлана Анатольевна, Феликс Феодосьевич. Дмитрий Александрович, с которым мы поклялись на скамейке у Большого театра, где в 60-е годы собирались по вечерам «голубые», поклялись не забыть все это, как Герцен с Огаревым на Воробьевых горах, что Пригов уже изобразил в своих стихах и картинах, а я, отстав по лености и пьянству, лишь сейчас лихорадочно наверстываю упущенное.
Но все это было вечером, а утром того же исторического 14 ноября, на четвертый день после случившегося исторического скорбного события, я отправился блуждать по Москве, нюхать воздух жизни и смерти, задавать вопросы, не отвечая на них, глядеть широко раскрытыми глазами.
И тут же оказался в пивной близ Киевского вокзала, где пиво стоит 50 копеек кружка, что несколько дороговато для меня, зарабатывающего чуть более ста рублей в месяц. И для моего приятеля дороговато, для известнейшего в Москве К., бывшего философа, с которым мы пили пиво и, конечно же, обсуждали быстротекущий момент.
– Ну, К., – сказал я, – ты, как говорит про себя известный тебе лысый лауреат, товарищ новеллист Пластронов, «политик, и немалого ранга». Ответь, что думаешь. Ведь ты в годы своей официальной деятельности на посту философа знавал немало умных людей, которые и по сей час, поди, выполняют черную, но благородную работу по оформлению начальственных мыслей и установок.
– Нет, – ни секунды не медля ответил К., сдувая пену с кружки. – Нет у меня никаких оснований для каких-либо рекомендаций, и я говорю просто, на всякий случай, что мне смешно от аэропортовского либертэ, которое вчера в пьяном виде кричало и восхваляло, утверждая. То есть я согласен признать все услышанное мною с поправкой от 20 до 80%, но дело в том, что субъективность не могла и не может превалировать в объективном мире, и посему вот мой прогноз: сухость, деловитость, дисциплина, пресечение роскошеств и в связи с этим отступление на задний план болтовни при значительной все же доле ее участия. «Порядок», – напишем мы на наших скрижалях, вследствие чего большее значение и соответствующий вес в обществе приобретут теоретики идей, экономисты, социологи, технократы. Курс будет на реальность, на медленное, плавное вхождение в реализм со всеми вытекающими из этого и втекающими в это последствиями...
