Журнал «Новый мир» - Новый Мир. № 5, 2000
«Земля Романовых» простерлась предо мной. И я увидела: экзотические темные лица народов окраин, темные лица бурлаков и «бурлачек», не менее темные лица рабочих в очень грязной рабочей столовой, черные, что понятно, рясы монахов; увидела безногих и бездорожье, голодающих и страждущих. Увидела и более занимательные вещи: скажем, на развороте справа — фотография этой самой грязной рабочей столовки, а слева — угадайте — дворянский бал в Санкт-Петербурге… В детстве подобные развороты я разглядывала в советских учебниках по истории: они весьма красноречиво доказывали «необходимость революции в одной, отдельно взятой стране» России. А вот приведенная создателями альбома цитатка из Троцкого — описание нищей сибирской деревни — мне была незнакома, меня учили по цитатам его соратника — Ленина (тоже гремевшего об «обнищании», чтобы потом хладнокровно ввергнуть те же деревни в ад революции, Гражданской войны и окончательной социалистической разрухи). За фотографией толстых купцов у самовара шли очередные бурлаки (точнее — сидели у костра перед пустым котелком, — понятное дело, кому самовар с сушками да икрой, а кому — пустая водица). Впрочем, в главе первой на десяток фотографий нищих и обездоленных в «земле Романовых» пришлась пара снимков россиян благополучных — были и такие, оказывается: на одном — те самые купцы, на втором — девицы из Смольного, с комментарием о кровавом значении сего дворца в российской жизни. Пролитая семьей Романовых российская кровушка (включая кровь российских оленей, у трупов которых стоит царь-убивец-охотник Николай II) разлилась по главе бурным потоком.
Промокнув последние пятна, я сочувственно подумала: но, может, создатели альбома просто не знают, что была другая романовская Россия? Может, их консультанты-интерпретаторы (которым от собирательниц альбома — особое спасибо) Лара Стояновская и Миша Сметник — просто невинные жертвы советской идеологической пропаганды? Может, не знают, не ведают они, что земля романовской России развивалась, богатела — не без проблем, но жила, а не умирала?! Что, по оценкам английских экономистов того времени, сохрани Россия прежние, 10-х годов, темпы развития, уже к 50-м годам XX века она оказалась бы среди богатейших стран мира?.. Уверена, что все это составители знали. Ведь знали же они такую тонкую, не всем русским известную подробность, что Красная площадь названа так не потому, что «красная» или крови на ней Романовы много пролили, а потому, что — «красивая». Ведь «красота спасет мир». А мир без красоты — обречен. Чувствуете нюанс?.. Красная площадь в грязи — обречена. Грязный мир бурлаков и нищего смрада — обречен… Да, железные дороги активно строились, это Мойнахен признает — ведь он как историк должен опираться на факты. Признает, но уточняет: железная дорога до Санкт-Петербурга была спроектирована американцем. Признает, что Россия была четвертой в мире «наибольшей индустриальной силой», но — уточняет: в нее мощным потоком вливался иностранный капитал… Можно, конечно, предположить, что у историка «своя, особая гордость». Но и во мне тоже что-то эдакое трепещет, так что прошу понять правильно возникшее недоумение: когда в экономику развивающейся страны вкладывается иностранный капитал, это свидетельствует о том, что международные специалисты посчитали сию страну благоприятной зоной вложения средств (положительная характеристика). А вот утверждение, что отечественные промышленники были сплошь да рядом нерусские, просто неверно. Хотя в Российской многонациональной империи строили и евреи, и шотландцы, и немцы. И Багратион был — грузин, и у Юсуповых фамилия татарская, и Адамовичи с XI века с кем только не нагрешили… И Рюрик откуда-то сверху по карте спустился. Давайте тогда договоримся, что Россия — это просто миф. Сказка. Но — красивая, черт возьми!
Может, для американцев и сойдет, как ее теперь переписывают. Ну а если какой-нибудь зануда русский, прочитав про «сплошное невезение» на просторах Российской империи, подпортит картину замечанием: широкая сеть приютов в дореволюционной России (до 20 000 младенцев в год) — эта цифра говорит не только о проблемах развивающейся страны, но и о ее моральной готовности и экономической возможности позаботиться о детях-сиротах. Разве не так? И уж совсем ни к чему, например, под фотографией пикника писать, что стол русского человека — это водка, икра, копченая стерлядь и соленые огурцы (вещи, кстати, все — деликатесные, американцы и сами их весьма уважают). Я специально присмотрелась к безумцам, в летнюю жару вздумавшим жрать водку с икрой, — нет, не безумцы, нормальные мещане-дворяне; на беленькой скатерочке сервированы фрукты: виноград, яблоки, чашечки для чая стоят, есть и бутылки — но не шкалики, а изящные такие, легкого столового вина. Все как у людей.
Эта логика: «безобразный мир — обреченный мир» — сохранится и в последующих главах альбома. Скажем, 1914 год: фронт и есть фронт, Восточный ли, Западный — все едино: трупы, кровь, боль. Кстати, именно — боль, а не насмешка должна бы определять тон исторического комментария к фотографиям тех лет. Вместо этого — вдруг анекдот о царской семье. Царевич спрашивает: что делать — мама плачет, когда немцев бьют, папа — когда русских, а когда плакать мне? Я бы напомнила составителям, что этот смертельно больной мальчик достаточно плакал в своей недолгой жизни, и только солдатня, пусть «в шляпе и очках», могла в своих «независимых» ревгазетенках сплетничать о царице-«шпионке» и заодно издеваться над человеческой бедой. Впрочем, не буду оспаривать солдатский анекдот своей отягощенной интеллигентской памятью. И лишь вскользь замечу, что Владимир Владимирович Набоков, чья детская фотография помещена в альбоме, — не автор «„Лолиты“, написанной в Соединенных Штатах», а просто выдающийся русский писатель. (Наивность и простодушие американцев порой умиляют. Скажем, на унифицированном панно «Кафе писателей» в книжных магазинах крупнейшей американской фирмы «Barnes and Noble» аристократ Набоков сидит в шапке-ушанке, перед ним — граненый стакан. Что англоманы-аристократы Набоковы и по-русски-то дома не говорили, и шубы надевали лишь в ядреные российские морозы, а не по причине национальной дикости и кичливости нуворишей, — трудно понять это человеку Нового Света. Да и климат в Америке мягкий.) Так же наивно в альбоме «продают» современным американским читателям и графа Толстого — на лошади среди полей, и Горького — с любовницей… Ну и, знамо дело, в мастерской русского художника в качестве модели пренепременно должна оказаться… корова. (Кто-то, очевидно, писал и коров — только вот что бы это значило в альбоме «Россия за сто лет»? — вижу тут явный промах: кустодиевские купчихи намного лучше «пошли» бы у американского мужчины, оголодавшего на феминистской диете.) Но, в общем, искусство представлено. И повешенный поп Гапон — тоже.
А уж дальше, после Распутина, понятно, — только хуже (хотя вроде уже некуда): «Годы революции», «Красное на белом», «Убийца кулак», «Террор», шпионы, «железный занавес», «великая спячка», долларовая Россия… Я и свое плохое могу добавить — и из семейных преданий, и из собственного опыта. Но вот чего я опять-таки не понимаю: почему российские беды и несчастья вызывают не горечь и сочувствие (нормальные общечеловеческие волнения души), а насмешку и издевку? Почему о командире женского батальона, защищавшем Зимний (отчаянная, но весьма достойная попытка женщин внести свою лепту), почему о ней нужно рассказывать постельные сплетни? Почему можно похлопать Анну Ахматову по плечу — мол, декаданс «в черном шелку», — что за странная фраза: «Молчала с 1922 по 1940» — слава Богу, уже известно, что не молчала, а писала — да как! Почему в комментарии к фотографии Пастернака нужно писать о звонке Сталина (американский читатель, который о Пастернаке-то знать не знает, так и решит: перезваниваются, мол, друзья-приятели и решают между собой, кого сажать, кого — миловать)?.. Почему спортоманию Советской России 30-х годов не без оснований сравнивают с немецкой, но молчат о такой же американской? Ведь лепка «человекобогов» — не столько показатель фашиствующего режима, сколько всеобщий «загиб сознания» объязычившейся цивилизации XX века…
Нет, мне приходится отказаться от мысли о наивности и простодушии создателей альбома. Дело отнюдь не в дилетантстве — компиляция истории целой страны требует особого рода профессионализма. Нужно уметь из фактов и документов склеить собственную версию ее бытия — да так, чтобы комар носа не подточил. Вот свежий пример — фоторепортаж о встрече нового тысячелетия из весьма приличного журнала «Тайм»: в Италии молится Папа Римский, в Англии — королева, в Африке — тоже какой-то со свечкой стоит, на островах Тумба-Юмба очень мило рожают детей, — весь мир умиляется. А вот в России на Красной площади группа военных разливает по стаканам. Что Новый год во всем мире встречают именно шампанским, а не кефиром — это остается за кадром; в объективе фотографа — пьющая группа военных на главной площади страны, грозный хмельной враг. Очень профессиональный фоторепортаж. Именно таким образом в советские времена учили нас, студентов факультета журналистики, вносить идеологическую пропаганду в массы. В дядю Сэма-то со времен Маяковского никто в России уже не верил, а вот показать какого-нибудь убогонького на фоне Рокфеллер-центра — самое милое дело (кстати, узнала недавно, что мой бывший преподаватель по партийной печати, секретарь парткома факультета, гнавший меня из университета за «идеологическую незрелость», ныне преподает… в некоем американском колледже. Рекламу).
