Сергей Мильшин - Атаман
Петро Малышев быстро обернулся:
— А у вас на Западной Украине не так что ли?
Волощук сощурился:
— На моей Украине все не так. Все лучше.
— Так уже и все? — не поверил Славка.
— Так, заткнулись и шагаем молча, — оборвал сержант разговор. — Вон уже кишлак видно.
В густой темноте проявились первые саманные дувалы.
Дуканщик долго не открывал. Волощук еще раз крепко постучал в низенькую дверь кишлачного магазинчика — дукана:
— Во разоспался, или дома никого нет?
Но тут во дворе послышался скрип петель, и хриплый голос пожилого человека по-русски произнес:
— Да иду я, иду.
Ребята не успели насторожиться. Только на другой день, вспоминая последующие события, Малышев логично рассудил, что уже после этой фразы, сказанной афганцем по-русски, надо было тикать во все лопатки. Он сразу почувствовал, что здесь что-то не так — как это таджик-дуканщик среди ночи вдруг понял, что за дверью русские. Значит, видели их уже и ждали. Но командир в этой тройке был не он и потому промолчал. О чем сильно пожалел потом.
Калитка распахнулась и сильные невидимые в темноте руки буквально вдернули одного за другим связистов во двор. Они ничего не успели понять, кроме того, что влипли по полной. В руках у дуканщика горела короткая свечка, небольшой овал сумрачного света освещал окружившие их бородатые лица со злыми глазами, а на солдат смотрели, словно обрезанные, без пламягасителя дула автоматов.
— Вы чего, мужики? — растерянно пробубнил, вдруг заикнувшись, Волощук.
— Молчи, собака, — страшно прошипел пожилой бородатый «дух» с бородой клином, стоявший прямо перед сержантом, и мотнул стволом, — лечь, лицом вниз.
«Странно, — мелькнула в сознании у Малышева мысль, — по-русски говорит, почти без акцента». В следующее мгновенье ему грубо вывернули руки, и он почувствовал, как крепкая веревка стягивает запястья. Несопротивляющихся ребят, тыкая под ребра кулаками и жестко выламывая руки, связывали по очереди.
***В одно мгновенье нас окружила целая толпа гомонящих мальчишек и девчонок самого разного возраста, все в балахонах неопределенного цвета. Они столпились в метре от нас и что-то живо обсуждали, тыкая то в меня, то в Женьку пальцами. Наверное, делились впечатлениями. Удивительно, но в их глазах я не увидел ненависти или злости, только легкое удивление и любопытство. Похоже, жители этого кишлака находились в стороне не только от главных дорог страны, но и от войны. Первый охранник живо поднялся и что-то сердито гаркнул. Дети враз оборвали гвалт и, насуплено поглядывая на строгого взрослого, нехотя отступили на пару шагов. «Дух» добавил еще пару, наверное, крепких выражений, и дети наконец разошлись. Но тоже не бегом, а не торопясь, я бы даже сказал, степенно. Это были первые дети за почти три месяца плена, которые мне понравились. Разогнав митинг несовершеннолетних, охранник снова уселся рядом с товарищем и, поставив автомат прикладом на землю, оперся на него.
Где-то через полчаса бесцельного лежания под утренним, пока не горячим солнцем из домика выглянул тот самый незнакомый пожилой афганец и что-то крикнул по-своему. Охранник, который не участвовал в предыдущих событиях, неторопливо поднялся, закинул автомат на плечо и, вытащив кинжал из ножен, шагнул к нам. Женька, лежавший с закрытыми глазами, вообще на него никак не отреагировал, а я покосился с интересом: кого первым прирежет? Но молодой «дух» не стал никого убивать. Вместо этого он спокойно перевернул друга на живот и, чиркнув лезвием, разрезал веревки на запястьях и на ногах. Тоже самое он проделал и со мной. После чего пижонски щелкнул кинжалом в ножнах и молча вернулся назад. Все это время второй «дух» как сидел облокотившись на автомат и равнодушно поглядывая на нас, так и продолжал сидеть, ни разу не пошевелившись. Думаю, они верно оценили наше состояние. Да, сегодня мы не то что в драку кинуться, наверное, и подняться без помощи не сможем. И сколько нам еще здесь валяться?
И только я так подумал, как из дома вышли оба «духа»: наш бывший и новый. Судя по их благодушному виду, сделка состоялась, и мы остаемся. Ну, хоть ехать никуда не надо. Я, нахально поглядывая на охранников, помассировал кисти. Они еще не отошли, но уже начали немного чувствовать мои ногти, которые я, не жалея, втыкал в собственную кожу. Ноги пока оставались тряпочными и плохо слушались. Женька осторожно подтянул к себе больную руку и сел, придерживая ее здоровой. Новый «дух» кивнул в нашу сторону и хмыкнул: «Все, шурави, готовьтесь к смерти. Сегодня резать будем». Он сделал красноречивый жест ребром ладони по горлу и уже по-таджикски отдал следующую команду. Единственное, что задержало мое внимание на его словах, это русский язык, на котором афганец, оказывается, изъяснялся почти без акцента. И где только набрался? А к смерти мы и без его предупреждения давно готовы. Оба охранника резво подскочили с земли и, подхватив нас под мышки, рывком поставили на ноги. Как-то я устоял. Женьке, похоже, было не лучше. Тут же я получил крепкий тычок в спину и чуть не упал. Ватные мышцы почти не реагировали. Кое-как я поковылял вперед, поддерживая Женьку, который держался на ногах еще хуже моего.
Нас завели в маленький каменный домик без окон с крепкой дверью и тут же ее захлопнули. Мы очутились в полной темноте и без сил повалились на жесткий земляной пол.
***Старый афганец с короткой седой бородой клином и умными злыми глазами склонился над Волощуком и пальцем приподнял его подбородок. Сержант вжал голову в плечи и с ужасом уставился на старика.
— Что, тебя первым резать? — на хорошем русском спросил он.
Сержант активно замотал головой, так что крючковатый палец с чистым ухоженным ногтем повис в воздухе:
— Не. ет, — почти неразборчиво прохрипел Волощук.
Но старик понял. Он обернулся к застывшим в дверях бойцам с курчавыми завитками зарождающихся бород на подбородках и с автоматами в руках. Они были удивительно похожи друг на друга, как братья, а, может, они и были братьями — сыновьями этого страшного старика. Оба в широченных афганских шароварах грязно-белого цвета и длиннополых зеленых куртках из войлока — в таких ходят сорбосы — солдаты правительственных войск. Возможно, парни — дезертиры, в Афгане это не редкость. Оба с недобрыми равнодушными взглядами, в которых, казалось, ни когда не было и не может быть сочувствия. Малышев подумал, скажи старый им сейчас придушить шурави или вырезать на спинах «звезду», как они любят делать с пленными, выполнят и не поморщатся. С таким же холодно-презрительным выражением глаз, и даже, наверное, без злости, как повседневную работу. Но старик пока сказал им что-то другое. Всего одна короткая фраза на таджикском, как вороний «карк», и один из братьев тут же развернулся и вышел. Второй же взял автомат на изготовку и слегка напрягся.
Их привезли в этот кишлак сегодня утром, еще в темноте выгрузили, словно мешки с картошкой из тесной «тойоты»-микроавтобуса, где они несколько часов безжалостно толкались и стукались друг о друга. И сразу перерезали веревки. «Неужели они так презирают нас — восемнадцатилетних мальчишек, что ни ожидают никакого сопротивления? — думал Малышев, присаживаясь на ровную землю в каком-то неведомом глиняном домике, спина к спине со Славкой, — или рассчитывают на хорошую реакцию охранников, или на то, что сбежать из кишлака, окруженного высоким дувалом, на высокой скале невозможно?»
Трое русских солдат испуганные и понурые сидели на полу саманной хижины у стены и старались не встречаться взглядами с афганцами. Петька разглядывал исцарапанную глиняную стенку дома, Славка внимательно вглядывался в кусочек земляного пола под ногами. Волощук, казалось, вообще не дышал, чтобы не привлекать к себе опасного внимания. Неожиданно дверь распахнулась, и вслед за вернувшимся охранником в хижину вошел высокий европеец в афганской одежде. Он остановился посреди комнаты и, важно расставив ноги, вложил пальцы под ремень, опоясывающий широкую рубаху. Старик снова обернулся к ним и медленно потянул свой страшный крючковатый палец к подбородку Волощука. Тот сжался. Славка Сидоров зажмурился, а Малышев отвернулся. «Боже, дай нам быструю смерть!» — еле слышно проговорил он.
***Я очнулся от тихого стона. Приподнял голову и в полумраке разглядел сидящего по-восточному — ноги колесом — Женьку. Он раскачивался, словно маятник, и «баюкал» больную руку.
— Что, болит? — я приподнялся на локте.
Женька промычал что-то неразборчивое, не прекращая движения.
— Дай — ка посмотрю, что у тебя там.
Друг замер и послушно протянул ладонь. В учебке нас учили оказывать первую помощь, в том числе и при таких травмах, но что я мог сотворить здесь, если вокруг не было ни одного предмета, способного зафиксировать кисть, а духам, по-моему, вообще было все равно когда мы откинемся: сегодня или завтра. Станут они утруждать себя такой мелочью, как перевязка пленного.
