Виктория Платова - Мария в поисках кита
не хочууу…
Лучше вообще ничего не знать о себе, чем, узнав, умереть от асфиксии.
Я не хочу быть испанкой.
Боль нехотя отступает, и дышать сразу становится легче, и это — единственное изменение в пейзаже сна. Который тем и хорош, что он — не реальность. В реальности я бы ни за что не разглядела мелкие предметы, окружающие двух Ти, в подробностях. Но сейчас я вижу подробности: музыкальная шкатулка из букинистического, горшок с розой, медальон… И шкатулка, и медальон закрыты, закрыты наглухо, а горшок с розой выглядит не совсем так, каким я запомнила его на кухонном подоконнике. Да и цветком его можно назвать весьма условно. Разве что — нижнюю часть, со стеблями и листьями. Место трех бутонов заняли крошечные киты с женскими головами, а самого главного, распустившегося цветка… нет! Или я его не вижу, во сне возможно все — и невозможно тоже. На лице овцы и простофили Ти написан ужас, и он наверняка передался бы и мне, если бы не Ти-настоящая.
Ти-настоящая по-прежнему улыбается иронической улыбкой.
И ужас, и ироническая улыбка направлены к дальнему углу бассейна, где расплылось большое черное пятно, очертаниями напоминающее фигуру.
Толстого человека, каким был Хичкок.
Почему я подумала о Хичкоке? Потому что других знакомых толстяков у меня нет… Нет-нет, я подумала о Хичкоке просто так, он — последний виденный мной толстяк, хотя бы и на фотографии. Стоит ли ждать, когда абрис станет четче? Хотя ждать или нет — решаю не я, а мой собственный дурацкий сон о плавательном бассейне. По его краю (сна? бассейна?) скользит кошка, канадский сфинкс, она приближается к темному пятну и трется о него. И почти мгновенно взбирается наверх пятна, и то распадается на две части. Из сердцевины одного появляется Сабас Кико (кошка сидит у него на плече), а второе… Что-то мешает мне сконцентрироваться на втором, логика идиотского сна не предполагает подобной концентрации; кошка теребит лапой шнурок на губах Кико Сабаса Кико, она хочет поиграть, да и Кико настроен благодушно и не мешает грациозному животному творить непотребство. Трогательное единение двух существ умиляет меня, совершенно непонятно, что вызвало такую негативную реакцию овцы и простофили Ти.
Логика овец еще более бессмысленна, чем логика идиотского сна.
А Ти-настоящая не верит в дружбу человека и кошки — отсюда и ирония.
Оставленное без внимания пятно между тем поднимается и парит над бассейном, расстояние между нами не больше не меньше не больше десятка метров (если во сне вообще существуют расстояния). И это по-прежнему — очертания фигуры, на этот раз — не такой толстой, как у Хичкока. Вполне обычной и даже чем-то знакомой мне.
Ну да, я видела ее — но не в кино и не на фотографиях, уже и не припомнить где… Возможно, если бы пятно все-таки обрело некую, хотя бы малейшую конкретность, я тотчас бы вспомнила момент встречи. Но конкретности нет. Во всяком случае, такой, какая предполагает ужас от узнавания.
Или — ироническую улыбку.
Лучше уж смотреть на Кико и потешного канадца.
Но Кико я больше не нахожу. Я не нахожу розы, шкатулки, медальона, обеих Ти. Бассейн пуст. И стекло, покрывающее его, исчезло. Есть только я, которую невозможно ни с кем сыдентифицировать в этом идиотском сне и такое же (не поддающееся идентификации) темное пятно. Или лучше назвать его черным?..
Лишенная тверди под ногами, я медленно опускаюсь вниз, в воду (это все-таки вода!), и никакими силами нельзя остановить падение. Сползание в бездну. В реальной жизни я умею плавать, а во сне?..
Вот сейчас и проверим.
Вода доходит до шеи, и сползание в бездну прекращается. Но радости от этого я не испытываю, зато снова испытываю боль в области шейных позвонков. Теперь она становится резкой, почти невыносимой и как-то связана с темной фигурой на краю бассейна. Еще секунда, и я узнаю ее, еще две — и задохнусь… Узнаю Задохнусь.
Задохнусь.
Я просыпаюсь, так и не успев задохнуться, со страшной головной болью и сухостью во рту, у меня ломит в висках и затылке, руки мелко трясутся. Овца и простофиля Ти гораздо ближе к истине: настигший меня кошмар ужасен, иронией здесь и не пахнет.
Мне нужно привыкнуть к сиреневым ботинкам Кико.
Они — первое, что я вижу, подойдя к окну и рванув его створки: ведь мне нужен глоток свежего воздуха, чтобы полностью избавиться от дурного сна. Я вижу и самого Кико, он стоит на противоположной стороне улицы, запрокинув голову вверх. Он смотрит прямо на меня и улыбается своей странной улыбкой, опирающейся на указательные пальцы. И вдвойне странно то, что адресованная мне улыбка появилась раньше, чем в окне возникла я сама. Она как будто ждала меня в условленном месте. И знала, что я приду обязательно, не могу не прийти. А если бы мне не приснился кошмар? Если бы я не выглянула в окно, как не выглядывала все эти дни?..
Кико машет мне, и это не только приветственный жест — приглашающий. Ну да, он снова предлагает мне приблизиться, как тогда, в букинистическом. И он не одинок: позади, прислоненный к стене дома, стоит велосипед. Тот самый, довоенный немецкий «Wanderer-Werke», облюбованный в свое время ВПЗР, я узнала его по массивному силуэту.
До сих пор мне казалось, что Кико не имеет отношения к велосипедам.
От ночного снега не осталось и следа, как будто его и вовсе не было. Нет тумана, нет дождя, но и солнца нет тоже. И это не просто пасмурный день, встроенный в вереницу других дней — дождливых или солнечных. Он существует вне природного контекста, до всех остальных дней. Или — после. Он существовал еще до того, как Всевышний придумал атмосферные осадки. Он будет существовать и тогда, когда атмосферные осадки закончатся в принципе. Этот день тем и хорош, что его можно наполнить любым содержимым. Так, именно так чувствую я, стоя у окна и не зная, как мне поступить. Откликнуться на приветствие Кико или сделать вид, что оно совершенно меня не касается.
Устав ждать ответа, Кико пятится к велосипеду, кладет ладонь на седло и снова застывает. Я же возвращаюсь в комнату и первое, за что цепляюсь взглядом:
ноутбук.
Старенький ноутбук, единственное дружелюбное существо в моем нынешнем окружении. И вообще — единственный друг, раз уж кошку у меня отобрали . Мы всегда были близки, но за последние пару дней сблизились особенно. И я могу… остаться с ним. Избежать тех опасностей, что несет гребаный Талего. Что несут сумрачные своды головы писателя и не менее сумрачные и зыбкие тоннели, прорытые в его божественном гипоталамусе. От Кико тоже можно ожидать чего угодно, и даже того, что он выкатил на «Wanderer-Werke» прямиком из одного из вышеозначенных тоннелей — не зря ведь на нем сиреневые ботинки.
Те самые, что не подошли ВПЗР.
Останься я в комнате, рядом с ноутбуком, и враждебная, неизвестно кем смоделированная реальность не коснется меня. Не подхватит, как щепку, и не понесет в сторону маяка «Cara al mar» или куда-нибудь еще. Напротив, я сама могу создать реальность, свою собственную. В которой мне ничего, абсолютно ничего не будет угрожать. Единственный минус такой реальности —
она скучна.
Скучна настолько, что сводит скулы, дальше сомнительного и расхожего зачина о двух сестрах-близнецах и кровавой тайне, не касающейся их напрямую, я не продвинулась. И вряд ли продвинусь, ведь я не писатель. В моей голове (в отличие от писательской) наблюдается известная пустота, как и в большинстве других человеческих голов. Это не хорошо и не плохо. И скорее всего, пустота необидна и неунизительна. Она похожа на пустоту только что отремонтированной комнаты, куда могут внести уйму мебели в колониальном стиле. А могут — в стиле модерн. А могут — вообще ничего не вносить, что не испортит картины. Пустые пространства просто созданы для того, чтобы разбудить твое воображение, А если оно не желает просыпаться, лучше довериться чужому.
Каким бы ужасным оно не было.
Какими бы отвратительными не были находки за диваном в колониальном стиле. С ними, во всяком случае, не соскучишься.
Ти-настоящая и овца и простофиля Ти не одобряют меня, каждая на свой манер. Я вижу их в трехстворчатом зеркале в ванной, пока чищу зубы. Да и пошли вы, дуры набитые!.. Я показываю средний палец не только овце (что было бы вполне логично), но и Ти-настоящей, воскресения которой я так жаждала еще накануне.
Ведь я и есть Ти-настоящая, других просто быть не может.
Остается только поставить небольшой эксперимент на возможность говорить то, что думаешь.
