Звездопад. Похороны шоу-бизнеса - Жуков Сергей
– Неееетттт… Пожалуйста, неееттт!!! – молит Инга Симоянова, с ужасом глядя, как Саша Светлаков подбирается к ней с ножом. Его руки трясутся от страха – он очень хочет жить, но очень боится, трусливая мерзость, как всегда. – Саша, остановись, что ты делаешь?!!! Нет-нет, пожалуйста!!! Я умоляю тебя!!!
Уже отбыла на тот свет группа «Инфаркт Миокарда». Нет с нами Александра Лихачева и солиста трио «Брюссель». С перебитой шеей истекает кровью композитор Лифшиц. Телеведущий программы «Детки в клетках» со страха наделал в штаны. Корчится в агонии Игорь Дорохин из «Арамиса». Продюсер Пирогов забивает до смерти Соню Стар. Ее старая подружка, Катя Тищенко, солистка группы «Боржоми» уже давно мертва; руки несчастной девочки трогательно сжимают покрытую бурыми пятнами ножку стула, микрофон, с которым она последний раз вышла на сцену.
Ничтожества, готовьтесь к отбытию в ад! Вырвавшегося из клетки зверя не остановит никто!
Господи, какие же вы мерзкие твари. Ведь пили вчера вместе, рассказывали анекдоты и гоготали, записывали альбомы и сплетничали после концертов. А теперь пытаете друг друга, грызете, как свора бродячих безродных собак. Признаться, если честно, я хотел бы видеть честный бой, настоящую драку, но, в принципе, я доволен и этим. В конце концов, на то я и мастер, чтобы лепить шедевры, на то я и великий продюсер, чтобы создавать шоу из самого гадкого материала!
Вы же сами убиваете себя! Мне даже не приходится ничего делать! Я просто наблюдаю, сидя на троне!
На этой пафосной ноте я наполняю бокал шампанским, а остатки выплескиваю в толпу.
– Пейте, суки! – кричу я. – За ваши скорые похороны!
Финал лучшего шоу в мире неумолимо приближается. Корреспонденты главных телеканалов России еще снимают происходящее на камеры. Многие из операторов мертвы, однако трансляция до сих пор продолжается, ибо сенсация – прежде всего. Я представляю с какими лицами сейчас смотрят эти кадры программные директора, ведущие новостей и телехроник – эти никчемные неудачники, привыкшие к цензуре и к форматам, эти бездарные жалкие твари. Я прекрасно знаю, что к заводу уже стягиваются отряды милиции и ОМОН. Но им не удастся так просто меня взять, над этим придется хорошо потрудиться!
В какой-то момент мне становится скучно наблюдать за происходящим сверху, и я спускаюсь вниз – поближе к сцене. Насвистывая бессмертный хит Фредди Меркьюри «Show Must Go On», я отпираю дверь электронным ключом и сбегаю по лестнице. В пылу схватки звезды даже не замечают моего присутствия. Лишь Кутин, по-моему, вскрикнул: «Черт, Феликс!!!!!», но тут же в его шею впились длинные ногти Кати Швед.
– Ну что, твари?! – победоносно хлопаю я в ладоши, и вокруг воцаряется тишина. – Что, ублюдки, что отбросы Господа Бога, блядь? – Я прохожусь меж застывшими от ужаса окровавленными артистами. – Не признавали меня, не любили? А теперь? Теперь вам без меня никак!
– Смотрите!!! Смотрите, твари!!! – Я достаю из кармана таблетки и поднимаю их высоко вверх. – Вот оно! Ваше спасение!!!
О, что тут началось! Вой, стоны, вопли, мольбы о помощи! Скуля и плача, артисты тянут ко мне свои мерзкие изломанные пальчики, волочатся по полу, готовые целовать мне ботинки и брюки. Им очень хочется выжить – красивым, богатым, успешным, какими они были еще несколько мгновений назад, – им вовсе не хочется умирать! Сотни умоляющих глаз направлены на меня.
– Минуточку! – Отталкиваю я ногой ползущего Иосифа Вайтмана. – Правила никто не собирался менять! ПРАВИЛА ОСТАЮТСЯ ПРЕЖНИМИ!
– Дай!! – шипит Веларди, протягивая израненные, перепачканные бурыми пятнами руки. – Дай противоядие… прошу…
– О, Петенька! – Я откровенно издеваюсь. – Что-то ты сегодня совсем неактивный. Где же твоя прыть, молодой Аполлон, где твоя страсть, бог нашей сцены? Или Карины рядом нет, денежек никто не даст, концерт тебе не проплатит??? Хочешь жить – дерись по МОИМ правилам, сладкий!!!
В отчаянии и злобе Веларди бросается на меня, но я оказываюсь быстрее. Одним движением я достаю из кармана пистолет и делаю два точных и аккуратных выстрела. Пули пробивают ему голову, он судорожно вздрагивает и неестественно окидывается назад, а его мозги забрызгивают находящихся рядом артистов. Стоящая неподалеку Оля Кириллова во весь голос орет.
Я направляю на нее пистолет.
– ЗАТКНИСЬ!! И ВЫ!!! – Я размахиваю пистолетом, отгоняя толпу. – ЗАТКНИТЕСЬ ВЫ ТОЖЕ! ВЫ УТОМИЛИ МЕНЯ, СУКИ! ИГРАЙТЕ ПО ПРАВИЛАМ! ЭТА ИГРА – САМЫЙ ВАЖНЫЙ МОМЕНТ ВАШЕЙ СРАНОЙ ЖИЗНИ!
Я замолкаю. И тут, словно по сигналу, на Кириллову бросается какой-то молодой фабрикант. Отчаянно шипя, молодой рэпер наносит с размаху певице мощный удар трубой. Несчастная женщина падает на пол, мычит, хрипит, стонет. Однако мучитель неумолим – он продолжает ее бить еще сильнее. При этом он заискивающе поглядывает на меня, вероятно, надеясь, что если убьет неприятную мне особу, то я его спасу. Отвращение и ненависть подкатывают к моему горлу одновременно; меня всего трясет; морщась от презрения, я отворачиваюсь.
– Постой, Феликс… – Слышатся мне в спину голоса. – Постой… Не бросай нас! Не бросай, пожалуйста!
Вонючие куски дерьма! Вы так жалки в своем желании выжить! Да для чего вам ваша сраная жизнь? Опять тусить в ресторанах, опять ебать любовниц и нюхать кокс? Я избавляю вас от главного – от вашей скуки! Через пятнадцать минут здесь все будет кончено. Здесь будут срать слизью и блевать кровью все. Вы все здесь погибнете.
Я иду дальше, расталкиваю дерущихся и перешагиваю через тела. С удовлетворением замечаю на полу изувеченного Бессонова, валяющегося в куче осколков битого стекла. И тут, с нескрываемым восторгом, я замечаю рядом с ним Станислава Фальковского – еще одного моего врага. Известный продюсер и композитор напоминает мне мешок дерьма – дерьма, уложенного в костюм, сшитый на заказ; из живота у него торчит нож. Похоже, его воткнул кто-то из его подопечных, хотя, может, тот же Бессонов.
Глядя в еще открытые глаза, я наклоняюсь к Фальковскому и долго, с наслаждением, смакую момент мести.
– Ах, Стасик, Стасик, – назидательно вещаю я над телом. – Ведь говорил я тебе, что не надо людям пакости делать. Все эти козни, сплетни, заговоры. Ну вот, к чему мы пришли? Это логическое завершение, Стасик. Ты же меня понимаешь…
В ответ он лишь жалобно стонет, его глаза затуманиваются. Похоже, он на полпути. Скоро он отправится в ад ко всем чертям и прочим своим собратьям. Немного постояв над ним, я достаю из кармана платок, торжественно расправляю его и кладу на лицо Стаса. Покойся с миром, неудачник. Аминь.
Неожиданно я чувствую, как кто-то дергает меня снизу за брюки. Я наклоняю голову и вижу Катю Терехину, избитую, со сломанной ногой. Катя едва дышит: ее платье изодрано, а вся спина истыкана осколками.
– Дай… – Смиренно хрипит она. – Дай противоядие…
Я присаживаюсь рядом на корточки. Ей тяжело говорить. Бедная, она совсем изранена. Сейчас она такая доступная, такая покорная. Не то что в своих пафосных телешоу.
– Ну что, сука? – спрашиваю ее я. – Где же твоя спесь, а? Где твоя гордость, на хуй? Значит, не пригласила меня тогда на передачу, мол, на хуй нам нужны старперы, мы лучше молодежь зазовем? Видишь, дура, как времена изменились? Теперь тебе нужен я и только я!
На лице Кати слезы. Она послушно кивает головой. В ее глазах преданность. Просто собачья преданность.
– Ладно. – Нежно беру я ее за подбородок. – Сделай мне приятное. Видишь свою подружку? – Взгляд Кати устремляется в сторону Юли Корейкиной из «Серебряной сказки», ее старой приятельницы по тусовкам. – Поможешь Грекову ее кончить, так уж и быть, дам. А теперь ползи, птичка.
Шипя как змея, Катя мгновенно бросается в сторону бывшей подруги. Она неуклюже ползет, напоминая удава, яростно перебирая коленями и кусая губы, стараясь стерпеть невероятную боль. За ней волочатся туфли от Ив Сен Лорана – белые, стильные; слетевшие с ног и держащиеся лишь на завязках. Их светлые ленты с орнаментом из голубых колокольчиков так запачканы грязью и кровью, что не годятся даже на похоронный венок…
