Колин Маккалоу - Горькая радость
— Политика может разъединять людей не меньше религии, — сказал он, берясь за дверную ручку. — В твоей непримиримости, мой дорогой зять, много показного, и мне она неприятна. Всего доброго.
Чувствуя, что потерпел поражение, но отказываясь это признать, Чарлз мрачно вернулся к своим занятиям.
В это же самое время Китти в своих лиловых апартаментах поила чаем Тафтс и Грейс, не подозревая, что во владения Чарлза вторгся ее отец.
Увидев вошедшую Тафтс, Китти просто ахнула. Та всегда выглядела прилично, но не слишком впечатляюще, однако сейчас ее миниатюрная фигурка дышала солидностью и значительностью: прекрасно сшитое твидовое платье, волнистые волосы, собранные в строгий пучок, неторопливые уверенные движения. Нежные губы, прежде напоминавшие розовый бутон, приобрели четкие очертания распустившегося цветка, а янтарные глаза смотрели твердо и непреклонно. Китти чуть не заплакала от гордости за свою столь преуспевшую сестру.
Вдова Ольсен в самодельной круглой шляпе и единственных искусно заштопанных шелковых чулках выглядела как истинная королева Трелони. Свое вдовство она превратила в профессию, и ее прежняя глуповатость чудесным образом преобразилась в благородство. Она необычайно похорошела. Черные волосы, в которых уже сверкали серебряные нити, свободно падали на плечи, густые ресницы были подчеркнуты тушью, что придавало ее серым глазам особую выразительность, на красивых губах рдела ярко-красная помада. Косметикой ее снабдила Эдда, и этот дар отвергнут не был. Изящная фигура имела все необходимые округлости, а собственноручно сшитое платье удачно подчеркивало эту особенность. Ничего удивительного, что Джек Терлоу не оставлял попыток починить курятник или выкопать картошку!
— Лиловый интерьер идет к твоим глазам, Китс, — заметила Тафтс, усаживаясь в кресло.
— И почему это снобы называют лиловый цвет сиреневым? — проговорила Грейс, как истинная представительница рабочих слоев. — Лиловый — это цвет простых людей, а сиреневый предпочитает светская публика.
— Да плевать на это! — оборвала ее Тафтс, лишний раз продемонстрировав свою авторитарность. — Китс, ты лучше скажи, как там Чарли? Пошел на попятную?
— Не знаю. Вообще-то мне все равно.
— Он ревнив до посинения, — заявила Грейс, уминая булочку с клубничным джемом и взбитыми сливками. — Как же вкусно!
— Ешь, не стесняйся, девочка моя. Да, боюсь, что Чарли — страшный ревнивец.
— Ты его любишь? — спросила Тафтс.
— И да, и нет.
— Я знаю, в чем тут дело, — сказала Грейс, приступая к новой булочке.
— В чем? — хором пропели сестры.
— Ты забрала себе в голову, что у Чарли не может быть здоровых детей.
Последовало молчание. Тафтс налила себе еще чаю — это был ее любимый китайский «рокингэм».
— Да, я и вправду так думаю, — наконец со вздохом призналась Китти.
— А что говорит Нед Мэсон? — поинтересовалась Тафтс.
— Все та же старая песня. Нет никаких физических причин.
— Ты все еще злишься на Чарли? — спросила Грейс. — Он выглядит ужасно, даже не считая подбитого глаза.
— Он в курсе, что я предпочитаю ему сиротский приют.
— Похоже, ты не слишком расстроена.
— Не знаю, что со мной происходит, но жить с таким оголтелым собственником очень тяжело. Как можно ревновать к сестрам? Но он это делает, и я начинаю ненавидеть его за это, — с изрядной долей беспокойства заявила Китти. — Замужние женщины говорят, что это просто черная полоса и что в браке такое случается постоянно. Если бы не выкидыши, я бы, возможно, тоже так думала. Но я не могу этого объяснить.
— Конечно, она не может объяснить, — сказала Грейс, когда они с Тафтс спускались на машине с Католического холма. — А вот я могу.
Тафтс, сидевшая за рулем больничного «форда», бросила быстрый взгляд на сестру.
— Я убежденная старая дева, Грейс, и в подобных вещах разбираюсь плохо. Так что объясни мне все подоступнее.
— Все очень просто, — начала делиться семейным опытом Грейс. — Чарлз опротивел Китти.
— Опротивел?
— Точно. Такое случается. Нечасто, но бывает. Интимные отношения — вещь довольно сложная, — со знающим видом заявила Грейс. — И никто не может предсказать, как обернется дело, когда мужчина и женщина начнут жить вместе. Я имею в виду привычки и всякие там интимности — будет ли муж мочиться в присутствии жены, разрешит ли жена сосать ее грудь? Захотят ли они раздеваться на глазах друг у друга? Если у мужа геморрой, скажет ли он об этом жене? Продолжать можно до бесконечности. И это только то, что касается тела. А если ты оставишь на виду запачканную кровью прокладку? А еще политика. И религия. А если муж прикладывается к бутылке? Мужчины ненавидят, когда жены набрасываются на них в присутствии собутыльников. Интимные отношения — область очень щекотливая. Порой случается, что один из супругов вдруг начинает испытывать к другому отвращение. И со стороны никогда не поймешь почему. Я, конечно, не знаю, с чего это Китти вдруг так ополчилась на Чарли. Но именно в этом все дело. — Грейс заговорщицки перешла на шепот: — Одно могу сказать точно: Китти и сама не знает почему. И все эти разговоры про неспособность Чарли делать нормальных детей — полная чушь. Она взъелась на него вовсе не поэтому.
— Вот так черт! Ты меня удивила, Грейс! А мы можем чем-то помочь?
— Разве что быть под рукой, чтобы подбирать осколки.
Федеральные выборы, намеченные на 19 декабря 1931 года, не слишком волновали Чарлза, поскольку он не планировал выставлять свою кандидатуру. Если бы он и рискнул, то только в качестве независимого кандидата, чтобы иметь возможность голосовать, как ему заблагорассудится. Но Китти была далека от образа идеальной жены политика, а он так нуждался в знающем, политически подкованном помощнике!
19 декабря, в сердцах обозвав себя ослом, он отправился в среднюю школу Восточной Корунды, где находился избирательный участок.
— Доктор Бердам?
Остановившись у входа, Чарлз увидел перед собой длинное лошадиное лицо с выступающей верхней челюстью и торчащими вперед зубами. В бесцветных глазах читалась мертвая хватка. Тощее тело, облаченное в потрясающе безвкусный наряд, просительно изогнулось. Образ дополняли блокнот и карандаш.
— Да, мое имя Чарлз Бердам, — ответил он с улыбкой киногероя.
— Меня зовут Доркас Чендлер, я корреспондент «Корунда пост». Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов? — спросила женщина приятным мелодичным голосом, который совсем не вязался с ее внешностью.
— Вы давно работаете в «Пост», мисс Чендлер?
— Нет, это мое первое задание. Раньше я работала в «Телеграф».
— Можно я сначала проголосую? — спросил Чарлз, не переставая улыбаться. — Потом я полностью в вашем распоряжении.
— Разумеется. Встретимся под голубым эвкалиптом?
— Согласен!
Голубой эвкалипт вот уже пятьдесят лет укрывал всех желающих в своей ненадежной ажурной тени, столь характерной для австралийских деревьев. Мисс Чендлер в своем зеленовато-черном облачении была похожа на шрам, оставленный молнией на его светлой атласной коре.
«Знамение? — подумал Чарлз, подходя. — Предвестница будущего? Похоже, она повлияет на мою жизнь. Заставит сменить идеалы, даст надежду, избавит от опасений, разрушит планы — пока не знаю».
— Ожидалось, что вы будете баллотироваться, — начала мисс Чендлер.
— Да, были у меня такие планы, но в этом году было столько партийных пертурбаций, что я решил несколько повременить.
— Не думаю, что ваши мотивы были столь банальны, — возразила она, прислоняя свой тощий зад к огромному стволу.
— Извините, не понял.
— Вы пытаетесь разработать новую политическую философию для нужд Австралии, а это оказалось труднее, чем вы ожидали.
Она вдруг слегка дернулась и поморщилась:
— Проклятые насекомые!
— Давайте где-нибудь посидим, но только не здесь в компании летающих муравьев. Можно я буду называть вас по имени? Мы ведь подружимся, правда? — проворковал Чарлз, беря ее под локоток, для чего ему пришлось высоко поднять руку. Даже без каблуков мисс Доркас Чендлер имела шесть футов роста. — Кофе в «Пантеоне»?
— С удовольствием, доктор Бердам, — с легким смешком согласилась она.
— Чарлз! Меня зовут Чарлз! Не Чарли, а Чарлз.
— Доктор Бердам, для меня вы никогда не будете Чарли.
Кофе незаметно перешел в обед, но Чарлз ничего не имел против, он наслаждался беседой с этой удивительной женщиной. Наконец-то он нашел настоящую сподвижницу и политического консультанта.
Когда он высказал свои опасения относительно сэра Росона Шиллера, Доркас презрительно фыркнула:
— Из него получится хороший чиновник или дипломат, но никак не политик. Он слишком богат и аристократичен, чтобы идти на государственную службу, даже в министерство иностранных дел, значит, ему придется зайти с другой стороны. То есть стать министром в правительстве. Тогда чиновники будут у него в подчинении, и он сможет продвигать свои идеи. Но такой подход имеет свои уязвимые стороны — я имею в виду периоды, когда партия находится в оппозиции или не имеет веса.
