Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза
Да, это был ее голос, голос убитой женщины, всегдашний, нетерпеливый, чуть с хрипотцой. Сколько времени понадобилось молочнице, подумавшей: «Снова с утра натощак курила», пройти от входной двери через коридор в гостиную? Это составило бы от силы полминуты. Смерть хозяйки уложилась в этот промежуток времени. Больше того, молочница добавила то, что особенно запутывало усатого полицейского:
— Пройдя коридор и еще не войдя в комнату, я даже разок кашлянула, чтобы привлечь внимание. Спросила, Салима, ты где, внутри? На сей раз я ее голоса не услышала. Но нет… да, да, сейчас вспомнила, в это время будто из комнаты донесся, да, да, донесся слабый хрип. И я, идя на этот звук, вышла прямо на труп этой несчастной. Чур, избави, Господи, избавь!
«Убалтывая» женщину, полицейские отвели ее в районное отделение.
…Затем события продолжаются в чайхане. Юноша в очках, в зеленой рубашке, что-то стремительно печатает на ноутбуке.
— Как по-твоему, мог кто-нибудь за столь короткий промежуток времени убить человека? Причем такими сильными ножевыми ударами…
— Нет… По всей вероятности, нет…
— Тогда получается, вся «надежда» на молочницу…
— Не верится…
— Я тоже не верю.
— Ты вообще на этом свете чему-нибудь веришь? — Внезапный, звучащий с затаенным гневом голос Самиры, искавшей повода сменить тему разговора, оторвал Фархада от раздумий.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего… Совсем ничего. Ничего не хочу говорить. — Самира уже сама огорчилась своей вспышке.
Низами испугался, что придется снова полоскать старое белье. Осторожно глянул на Джамилю. Нет, и для нее, видимо, нет ничего более постылого, чем ворошить то, что происходило в прошлом, пытаясь вспомнить былые отношения. Даже то, что произошло в иной, прошлой жизни. Что было — то было. Случившееся должно быть прожито только один раз. Какой смысл что-то бередить, воссоздавать вновь?! Этого нельзя допустить. Нельзя! Прошлое осталось в прошлом. Джамиля — боевой солдат словесной пикировки. В этом ее никому не одолеть. Невозможно. На глазах у всех может доказать, что молоко не белого, а черного цвета.
— Ты как будто хочешь мне что-то сказать…
— А ты — будто что-то услышать…
— Начни ты.
— Почему я? Ты хочешь, вот ты и начинай…
Сердце Джамили забилось сильней. Сама до конца не сознавала, по какой причине. Пытливо посмотрела прямо в глаза Низами. «Неужели и вправду это ты?» — эти слова молнией прошили мозг.
И в голове Низами пронеслись примерно те же слова: «Если на самом деле это ты, то произнеси кодовое слово! Скажи кодовое слово, скажи!».
Низами отвел взгляд. Если бы эта женщина выговорила кодовое слово, то тогда никто не мог бы поручиться за его дальнейшую жизнь. «Лишь бы это была не ты… — подумал он. — Мне думалось, казалось, что тебя можно любить не в одной, а бесконечно, в течение многих жизней».
«Скажи, произнеси то кодовое слово», — взгляд Джамили почти молил его.
— Я должен что-то сказать тебе. Должен сказать. Но что?.. Вертится на языке…
Джамиля расстроилась. А Низами по-прежнему пребывал в растерянности…
Женщину-молочницу продержали в полицейском отделении до поздней ночи. Снова вопросам не было видно конца. По многу раз спрашивали одно и то же. Не только молочница, но и задавшие вопросы, казалось, выбились из сил. Лишь усатый капитан, устало позевывая и, конечно же, не преследуя какой-то тайной цели, продолжая допрос, спросил как бы между прочим:
— Хорошо, ну и… Так кто же первым оказался на месте преступления? — и почти тотчас забыл свой же вопрос.
— Первой я… Ну да, я заметила ту девушку. Подумать только, как я могла забыть?! Первой пришла та девушка. Журналистка или как ее там?! Я даже не поняла, как она появилась?! Только увидела, как шмыгнула на лестницу. — Сказав это, молочница испуганно глянула на капитана. В ту же минуту усатый капитан прикусил губу.
…И в это время издалека по запутанным переходам лабиринта стремительно пронесся, достигнув Тесея, хриплый и устрашающий, дикий рык Минотавра. Тесей, на минуту придержав шаг, не только слухом, но всем своим существом ощутил этот грозный призыв. Покрепче сжал в правой руке короткий, с отделанной серебром рукояткой меч, а в левой столь же крепко держал конец нити клубка. От отраженного эхом страшного рыка Минотавра стыла кровь. Судя по всему, зверь не должен был быть близко. Но, несмотря на это, Тесей продолжал путь по-прежнему осторожно, внимательно глядя по сторонам, медленно распутывая клубок, что вручила ему прекрасная Ариадна. Впереди лабиринт снова разветвлялся, один переход вел направо, другой налево. Сделав пару шагов вперед, Тесей повернул направо и тут же скрылся из глаз.
…Назиля, оглянувшись, посмотрела направо, а затем налево и поискала глазами парня, разносящего чай.
— Куда он делся? — спросила она, заботливо глянув на Салима. — Когда не был нужен — вырастал рядом, будто некстати пробившийся чертополох… а сейчас исчез.
Салим пожал плечами:
— Стоит нам привстать, тут же появится.
— Встаем. — Назиля приподнялась.
Чайханщик и правда вырос будто из-под земли, подошел к ним, стал торопливо прибирать со стола стаканы и блюдца. Даже, как бы между прочим, произнес бессмысленное и лицемерное — то, что в последнее время вошло в моду у городских торгашей:
— Будьте нашими гостями…
По телу Салима от этого пустозвонства пробежали мурашки, ничего не ответив, он бросил деньги на стол.
С дворика чайной они вышли на улицу, ведущую вниз. Было сумасшедшее время летнего зноя. Горячее солнце, словно кипящий казан, висело прямо над головой. Сидевший через пару столиков от них юноша в зеленой рубашке, оторвав глаза от ноутбука, лениво посмотрел им вслед.
— Взять и назло ему уйти не заплатив, он же, задыхаясь, побежит за нами… Я хорошо знаю таких. — Салим никак не мог смириться с подобным лицемерием.
— Не бери в голову…
— Я должен пойти в редакцию, — Салим, отведя взгляд, чуть не добавил «к сожалению».
— Я тоже ухожу. Загляну к себе в прокуратуру, затем, быть может, вернусь туда.
Многие годы занимаясь расследованием преступлений, Назиля превратила в привычку, вернее в стиль работы, обязательное посещение, даже когда не было видимой необходимости, места происшествия. Теперь труп, конечно же, увезли, но благодаря недавно изобретенному методу — робосенсора — в компьютер внесены все данные: отпечатки рук и обуви, улики, обнаруженные в комнатах, на веранде, даже на лестничной площадке. Назиля, размышляя, молча, в одиночестве пройдется по этой зловещей квартире, пытаясь осмыслить что-то, но что это за «что-то», сама не сможет понять. По обыкновению, подобные размышления дают результат. Ставя себя на место жертвы и преступника, окидывая взглядом самые потаенные уголки помещения, она внезапно определяла будто зазывающее ее горячее дыхание нужного направления. Назиля знала: главное — избрать четкое направление расследования. Если оно избрано верно, истина откроется сама по себе. Должна проясниться…
Прежде чем расстаться, стоя против друг друга, они оба еще раз попытались словно что-то вспомнить.
— До свидания. Встретимся.
— Встретимся. Если что-то прояснится.
— У меня есть телефон редакции. Я найду тебя. Ты не хочешь еще что-то сказать мне?
— Кто, я?
— Нет, я. Мне показалось, что ты хочешь что-то сказать мне. «Не забывай слово-код».
— Кажется, нет. А ты? «Если бы не было кодового слова…»
— Кажется… Мне тоже. Пока.
— Пока.
Расстались. Назиля повернула направо, Салим — налево.
Когда Назиля добралась до дома, где произошло преступление, начинало темнеть. Осенний вечер, несущий прохладу, скоро перейдет в ночь. Медленно, в полной темноте стала подниматься по крутым ступенькам. Утром, будучи здесь, она предусмотрительно взяла дополнительные ключи у усатого капитана, легко открыла дверь, вошла в квартиру.
Жилище было достаточно просторно. Войдя в квартиру, ты сразу оказывался на просторной застекленной веранде, чьи высокие окна глядели во двор. Из веранды можно было пройти в ванную и туалет в узком коридоре, а также непосредственно в гостиную с темно-розовой занавеской и дальше — в остальные комнаты и спальню. Молочница, пройдя гостиную, именно в спальне обнаружила труп. Но она клялась и божилась: голос хозяйки квартиры поначалу донесся из гостиной…
Назиля, размышляя, прошлась по гостиной. Во всю левую стену, за двумя окнами, веранда в длину комнаты.
Видимо, те, кто жил в этой квартире, основное время проводили именно на веранде. Впритык к подоконнику веранды на небольшом обеденном столике — два стакана, сахарница, пустая ваза из-под фруктов, две тарелки, две вилки. На одной из тарелок — подцепленный ножиком ломтик яблока. Само надрезанное яблоко лежало рядом с тарелкой. В стаканах — недопитый чай.
