Рохинтон Мистри - Дела семейные
Как зверушки в капкане, пытающиеся вырваться на волю. Какое это проклятие — старческая болезнь. Проклятый паркинсонизм, жестокий, как пытка. Побыстрей бы шли эти новые исследования в Америке, что-то там с фетальными тканями, с эмбрионами… А сколько народу протестует против этого — те, кто наверняка не страдают болезнью Паркинсона или не вынуждены день за днем видеть мучения больного старика. Какая красота — рассуждать о правах неродившихся, о начале жизни, моменте смерти, прочих высокоумных материях. Болтуны. Как мистер Капур… А здесь нельзя позволить себе такую роскошь. Закон должен быть: сначала пройди через огонь, потом философствуй…
Нариман застонал во сне, прерывая размышления Йезада. Он подошел к дивану.
— Все в порядке, чиф, — коснулся он плеча Наримана. — Я рядом сижу.
Возвратился к своей чашке без уверенности в том, что Нариман слышал его. Странное путешествие — движение к смерти. Как знать, сколько еще остается чифу… год, два? Но Роксана права: помогать старшим на этом пути — единственный способ понять, что это за путь. Штука в том, чтобы помнить это, когда придет твой час…
Как знать, запомнит ли он? Какое безумие заставляет молодых — и даже пожилых — думать, будто они бессмертны? Насколько лучше бы им жилось, если бы они помнили о конце. Если каждый день носить с собой свою смерть, трудно будет растрачивать время на вражду, на злость и горечь, на второстепенности. Вот в чем секрет: помнить о своей смерти, чтобы не допускать в жизни глупости и уродства.
Он бесшумно отодвинул стул и понес чашку с блюдцем на кухню. Вымыл их, вытер руки и вернулся к Нариману. Занятно, думал он, если долго знаешь человека, он может вызывать у тебя самые разные эмоции, всевозможные реакции: зависть, восторг, жалость, раздражение, бешенство, нежность, ревность, любовь, отвращение. Но в конце все люди нуждаются в сострадании, все мы без исключения… Если с самого начала понимать это, насколько меньше было бы боли, горя и страданий…
Стоны с дивана стали громче. Он опять поднялся на ноги и подошел к Нариману, тронул его за плечо. Должен же быть какой-то способ помочь чифу.
Ответ простой: раздобыть денег ему на лекарства — а у него нет денег. Все сводится к деньгам, всегда и все.
Этот конверт в его рабочем столе уже больше недели лежит без всякой пользы, ожидая, когда придут за деньгами выдуманные эмиссары Шив Сены, пока Капур занимается своими Санта-Клаусами. Рождество совсем скоро. Вот хватило бы у него пороху потратить деньги из конверта… чем ожидать — чего?
То он ожидал исполнения снов Вили и выигрыша в лотерее. Теперь ожидает прибавки, обещанной Капуром. Ожидал, когда срастется кость в лодыжке Наримана, когда починят потолок, когда актеры добьются эпифании.
Достаточно долго, решил он. В конечном счете он только на себя может полагаться. И на храм огня — его убежище в этом бессмысленном мире.
КОСТЮМ САНТА-КЛАУСА доставили к полудню двадцать третьего. Капур нарядился, чтобы Йезад и Хусайн посмотрели, как он выглядит.
— Очень красиво, сахиб, — с нескрываемым удовольствием всплеснул руками Хусайн. — Лал, красный, очень вам идет!
Капур ждал оценки Йезада, молча смотревшего на дешевый пояс из черной синтетики, на сапоги из вонючей пластмассы, вроде тех, в которые обряжали Мурада и Джехангира в сезон дождей, пока дети не взбунтовались.
— В целом очень даже неплохо, — заключил он, — только живота у вас нет.
Порывшись в товарах, они соорудили живот из наколенников подросткового размера и боксерских перчаток. После этого Капур не мог не примерить и белую бороду с усами, от которых Хусайн даже попятился. Йезаду он шепнул, что они придают сахибу слишком свирепый вид.
— Хо-хо-хо, — завел Капур, размахивая руками, чтобы звенели бубенчики на запястьях.
— Отчего сахиб кричит, будто ему больно? — тихонько спросил Хусайн.
Йезад прыснул. Капур спросил, что его так насмешило, а услышав ответ, и сам расхохотался, чем привел в полное недоумение Хусайна.
— Аре, Хусайн-миян, это не от боли, это веселый смех Санта-Клауса!
Хусайн, похоже, не поверил, но счел за благо промолчать.
После обеда он пошел в кондитерскую за сладостями, заказанными днем раньше.
Капур, так и не сняв с себя одеяние Санта-Клауса, подошел к Йезаду, всматриваясь в его лицо:
— Темные круги под глазами. Похоже, вы плохо спите.
— Из-за тестя. Он временно живет у нас. Во сне то разговаривает, то стонет.
Помедлив, Йезад решился идти дальше, воспользоваться случаем подтолкнуть, как говорит Вилас, Капура.
— Да и мысли о Шив Сене не дают заснуть.
— Расслабьтесь, Йезад. Меня озарило прошлой ночью. Я пересмотрел ситуацию.
У Йезада подпрыгнуло сердце. Неужели актерские штучки все-таки приносят плоды?
— Я сделал важный вывод, — начал Капур. — Бомбей есть нечто большее, чем город. Бомбей — это религия.
— Повысили Бомбей в чине? Раньше вы называли Бомбей прекрасной женщиной.
Капур, смеясь, расчистил уголок Йезадова стола, чтобы присесть.
— Бомбей остался прекрасной женщиной. Только она постарела. И если она сумела смириться со своими морщинами, принять их с достоинством и самообладанием, то так должен поступить и я. Ибо в принятии есть своя красота. Это и будет моей холистической позицией.
«Больше похожей на холистическую кашу в голове», — подумал Йезад.
— И вы ничего не собираетесь делать с проблемами города?
— Нет. Все изъяны ее красоты — трущобы, забитые водостоки, преступность, коррумпированные политики, все…
— Минутку, мистер Капур. Я не думаю, что преступность или коррупцию можно называть изъянами. Это скорее раковая опухоль. А когда организм поражен раком, то с ним нужно бороться, черт побери!
— Не при холистическом подходе. Ненависть к болезни, борьба с ней агрессивными методами — это пустое. С холистической позиции, вы должны любовью и добротой убедить опухоль изменить злокачественный характер на доброкачественный.
— А если рак не станет слушать? — не без злости поинтересовался Йезад. — Тогда он убьет прекрасную женщину, так?
— Вы слишком буквально понимаете мою метафору с прекрасной женщиной, — укорил его Капур.
— Разве? Я старался быть последовательным. Молодой Бомбей с ваших фотографий, Бомбей стареющий и раковая опухоль…
— Хорошо, оставим прекрасную женщину, — довольно раздраженно остановил его Капур. — Я ведь сказал, что Бомбей есть нечто вроде религии. Мне кажется, эта религия близка к индуизму.
— А это как у вас получилось?
— Индуизм есть религия всеприемлющая, согласны? Я имею в виду не фундаменталистов, не фанатиков, поджигающих мечети, а подлинный индуизм, тысячелетиями питавший собой эту страну, приемля все веры, верования, догматы и теологии, ничем не ущемляя их. А иногда индуизм потихоньку вбирает их в себя. Даже ложные боги приемлются и обращаются в истинных, дополняя собой миллионы уже существующих.
Точно так же Бомбей готов всех принять. Мигранты, бизнесмены, извращенцы, политики, святые, игроки, нищие — откуда бы они ни явились, из какой касты или класса, город приемлет всех и обращает в бомбейцев. Так кто я такой, чтобы рассуждать, кто тут истинный бомбеец, а кто нет? Джаната партия — о’кей, Шив Сена не о’кей, секуляризм — хорошо, религиозная исключительность — плохо, партия БДП неприемлема, а Конгресс — меньшее зло? Не нам судить. Бомбей каждому распахивает свои объятия. Что нам представляется упадком, есть на самом деле зрелость города, его верность своей сущностно сложной природе. Как я могу оспоривать его Zeitgeist? Если это его эпоха хаоса, как я могу требовать Золотую эпоху гармонии? Как может править закон и демократия, если город переживает в час до миллиона мятежей?
Йезад кивал, чувствуя, что голова его раскалывается на миллион кусков от бурного, неуправляемого потока Капуровых аналогий.
На счастье, возвратился Хусайн со сладостями, что заставило Капура сменить тему. Он занялся проверкой шести больших пакетов, желая удостовериться, что его заказ выполнен полностью. Прикинув объем заказа, Йезад заметил, что он должен был стоить немалых денег.
— На доброе дело не жалко, — откликнулся Капур. — Если шивсеновское жулье у нас тысячи вымогает, что же не потратиться на подарки для детей в нашей округе? Пусть, кстати, узнают о существовании других общин и религий, о том, что такое терпимость, верно? Насчет нетерпимости они достаточно знают от Шив Сены.
«А как насчет подарков моим детям?» — с горечью подумал Йезад, помогая переносить пакеты в офис.
— Кстати, Йезад. Наложило это жулье свои грязные лапы на наши деньги?
— Нет еще.
Черт бы побрал напоминание Капура — он и без того постоянно думает о конверте с деньгами. Сколько он еще будет лежать в столе и донимать его? Пока Капур не решит, что Шив Сена не придет за деньгами и не возвратит их обратно в чемодан. Конец бесполезной игры. Если только не…
