Джеффри Евгенидис - А порою очень грустны
На следующий день Мадлен отвезла его в Бостон. Она подвозила его каждую неделю, радуясь случаю порыться часок в книжных на Гарвард-сквер. Когда они ехали по шоссе номер 6, под низко нависшим небом того же тускло-серого цвета, что и домики, рассыпанные по всему пейзажу, Леонард уголком глаза наблюдал за Мадлен. В университете, пока шел процесс уравнивания, различия в их воспитании можно было игнорировать. Но после визита Филлиды все переменилось. Теперь Леонард понял, откуда взялись некоторые особенности Мадлен: почему она говорила «конечно» вместо «конешно»; почему ей нравился вустерский соус; почему она считала, что спать с открытыми окнами, даже в морозные ночи, полезно для здоровья. Бэнкхеды не были приверженцами открытых окон. Они предпочитали окна закрывать и задергивать шторы. Мадлен была за солнечный свет и против пыли; она была за генеральную уборку, за то, чтобы выбивать коврики на перилах крыльца, чтобы держать дом или квартиру в чистоте, не допуская паутины и грязи, как не допускаешь в голову нерешительность и мрачные размышления. То, как уверенно Мадлен вела машину (она часто утверждала, что из спортсменов получаются лучшие водители), свидетельствовало о простой вере в себя, которой у Леонарда, несмотря на весь его ум и оригинальность мышления, не было. Сначала встречаешься с девушкой потому, что от одного ее вида у тебя подкашиваются ноги. Влюбляешься в нее, ни за что не хочешь упустить. И все-таки чем больше думаешь о ней, тем меньше понимаешь, кто она такая. Надежда была на то, что любовь превозмогает все различия. Такова была надежда. Леонард держался за нее — пока еще держался.
Подавшись вперед, он открыл бардачок и, порывшись в записях, вытащил кассету с Джоан Арматрейдинг и поставил ее.
— Только не думай, что это признак одобрения с моей стороны, — сказал он.
— Обожаю эту запись! — Он знал, что Мадлен так скажет, и почувствовал прилив нежности. — Включи погромче!
На въезде в Бостон они увидели голые осенние деревья. Вдоль Чарльза попадались бегуны, в тренировочных штанах и фуфайках с капюшонами, изо рта у них шел пар.
До приема оставалось еще сорок пять минут, и Леонард, вместо того чтобы идти в больницу, зашел в соседний парк. Парк был примерно в таком же состоянии, что и он сам. Скамейку, на которую он сел, казалось, грызли бобры. В десяти ярдах из сорняков поднималась статуя ополченца, «Человек-минутка», разрисованная граффити с помощью баллончика. Люди-минутки, вооруженные ружьями с кремневыми затворами, боролись за свободу и победили. А вот если бы такой сидел на литии, был бы не человек-минутка, а человек-пятнадцать-минут или человек-полчаса. Пока они заряжали бы свои ружья и добирались до поля боя, британцы уже победили бы.
В два часа Леонард пошел в больницу, чтобы объясниться с Перлманом.
— О’кей, значит, вы перестали принимать литий сознательно. И все-таки вопрос в том, зачем вы это сделали?
— Потому что меня тошнило от него. Надоело так себя чувствовать.
— А как вы себя чувствовали?
— Тупой. Медлительный. Полуживой.
— У вас была депрессия?
— Да, — согласился Леонард.
Перлман помолчал, улыбнулся. Положил руку на свою лысую макушку, словно не желая упустить замечательную мысль.
— Вы чувствовали себя ужасно еще до того, как перестали принимать литий. А сами хотите, чтобы я снова перевел вас на эту дозировку.
— Доктор Перлман, я уже больше четырех месяцев сижу на этой повышенной дозе. И хуже, чем от этих побочных эффектов, никогда в жизни себя не чувствовал. Я хочу сказать, у меня такое ощущение, будто меня медленно травят ядом.
— А я как ваш психиатр хочу сказать, что будь это так, мы бы увидели доказательство тому в ваших анализах крови. Все побочные эффекты, которые вы описываете, совершенно нормальны. Хотелось бы, чтобы они уменьшались побыстрее, но порой на эти вещи уходит какое-то время. Тысяча восемьсот миллиграммов — при вашем росте и весе — не такая уж высокая дозировка. Впрочем, я готов подумать, чтобы уменьшить ее в какой-то момент. Я не против этого. Но дело в том, что вы у меня пациент относительно новый. С этой точки зрения я и должен рассматривать ваш случай.
— Значит, когда я к вам пришел на прием, то снова попал в конец очереди?
— Неуместная метафора. Никакой очереди тут нет.
— Значит, просто закрытая дверь. Просто Йозеф К., который пытается попасть в замок.
— Леонард, я не литературный критик. Я психиатр. Сравнения оставлю на ваше усмотрение.
Когда Леонард ехал в лифте вниз, к выходу из больницы, он чувствовал себя изможденным от споров и упрашиваний. Невзирая на опасность столкнуться с больными детьми и впасть в еще большую депрессию, он заскочил в кафетерий и взял кофе с булочкой. Купил газету и прочел ее от первой страницы до последней, убив на это больше часа. К тому времени, как он вышел на улицу, чтобы встретиться с Мадлен, уже загорелись фонари, пасмурный ноябрьский день угасал. Спустя несколько минут из сумерек появился «сааб» и подплыл к тротуару.
— Как оно прошло? — спросила Мадлен, наклонившись к нему для поцелуя.
Леонард застегнул ремень, сделав вид, будто не заметил.
— Это терапия, Мадлен, — холодно ответил он. — Терапия не «проходит».
— Да я так, просто спросила.
— Нет, не просто. Тебе нужен отчет об успехах. «Тебе лучше, Леонард? Теперь ты перестанешь вести себя как зомби, Леонард?»
У Мадлен секунда ушла на то, чтобы это переварить.
— Я понимаю, тебе может показаться, что я это имела в виду, но это не так. Правда.
— Слушай, поехали отсюда, — сказал Леонард. — Ненавижу Бостон. Всегда ненавидел Бостон. Каждый раз, когда приезжаю в Бостон, со мной что-то случается.
Некоторое время оба молчали. Выехав из больницы, Мадлен свернула на Сторроу-драйв, поехала вдоль реки. Это была не самая короткая дорога, но Леонарду не хотелось ей говорить.
— Мне что, нельзя поинтересоваться твоим здоровьем? — спросила она.
— Поинтересоваться можно, — ответил Леонард потише.
— Ну и что?
— Ну и то, что Перлман не хочет снижать мне дозировку. Мы все еще ждем, пока мой организм акклимируется.
— Знаешь, а я сегодня узнала одну интересную вещь, — бодро начала Мадлен. — Я была в книжном и нашла там статью про маниакальную депрессию и возможные способы лечения, которые сейчас разрабатываются. — Она повернулась к нему с улыбкой. — Решила купить. Она на заднем сиденье.
Леонард даже не попытался достать ее.
— Способы лечения, — сказал он.
— Способы лечения и новые процедуры. Я еще не все прочитала.
Леонард со вздохом откинул голову назад.
— Они еще даже не разобрались в том, каков механизм маниакальной депрессии. Наши знания о мозге чрезвычайно малы.
— Так в статье и сказано, — ответила Мадлен. — Но скоро они будут разбираться гораздо лучше. В статье говорится о самых свежих исследованиях.
— Ты что, не слушаешь? Если не знать причину болезни, то как можно придумать лечение?
Мадлен продиралась через две полосы, забитые потоком машин, пытаясь добраться до съезда на шоссе. Намеренно придав голосу веселость, она сказала:
— Извини, милый, но когда у тебя маниакальная депрессия, ты немного депрессивно ко всему относишься. Иногда ты набрасываешься на что-то, толком не разобравшись.
— Зато ты — оптимист, который верит во все, что только услышит.
— Да ты прочти статью.
Проехав развязку с шоссе номер 3, они остановились заправиться. Предчувствуя, что Мадлен не захочет вызывать дальнейшие трения и не будет сильно возражать против курения в машине, Леонард купил пачку «Бэквудс». Когда они снова выехали на дорогу, он закурил, приоткрыв окно. Это была единственная приятная вещь за весь день.
К тому времени, когда они добрались до Кейпа, его настроение несколько улучшилось. Желая загладить грубость, он потянулся к заднему сиденью и, взяв журнал, прищурился, пытаясь рассмотреть его в свете от приборной доски. Но тут же воскликнул:
— «Сайентифик американ»! Ты что, издеваешься?
— А что такого?
— Какая же это наука? Это журналистика. Там даже рецензентов нет!
— Не понимаю, какая разница.
— Где тебе понять. Ты же ничего не знаешь про науку.
— Я просто хотела помочь.
— Знаешь, чем ты можешь помочь? Езжай дальше, — сердито сказал Леонард и, открыв окно, вышвырнул журнал наружу.
— Леонард!
— Езжай!
Остаток пути до Пилгрим-Лейк они не разговаривали. Когда они вышли из машины перед своим домом, Леонард попытался обнять Мадлен, но она стряхнула его руку и поднялась в квартиру одна.
Он не пошел за ней. Ему пора было обратно в лабораторию, и потом, какое-то время им лучше было побыть порознь.
Он ступил на дощатый настил, который вел через дюны, мимо сада со скульптурами, в генетическую лабораторию. Уже стемнело, кучка зданий на территории серебрилась под неполной луной. В воздухе чувствовался холодок. Ветер донес до него справа, из помещения для животных, запах, напоминавший клетку с мышами. Он был почти рад, что надо идти на работу. Ему требовалось занять голову вещами, не связанными с эмоциями.
