Лишний в его игре - Филипенко Алена Игоревна
— Успокойтесь, оба! — ругается мама, но мы ее не слышим.
Потасовка грозит перерасти в драку. Даня хватает охапку своих вилок и ножей и тянется к моей куче. Я перехватываю его руку. Мы боремся. Наши сцепленные руки задевают салфетницу из нового набора, и… она падает на пол. И разбивается.
Мы в ужасе расцепляем руки. Даня роняет приборы. Смотрим на осколки салфетницы, а потом — на маму. Она в панике. Причитает:
— Нет, только не это! Катастрофа, это просто катастрофа… Нам срочно нужен новый набор… Нужно пойти купить…
— Мам, это просто салфетница, — говорю я. — У нас их много, можно взять другую.
— Как другую? — кудахчет мама. — Как это? Бабушка с дедушкой придут, а у нас салфетница из другого набора! Кошмар! Они же будут уже скоро, где же мне по-быстрому найти замену…
Она хватается за голову — так растеряна. Мы с Даней переглядываемся, подходим к маме с двух сторон и усаживаем ее на стул.
— Мам, сядь, посиди, — велю я. — Не нервничай так. Это наш дом, а не их. Если им противно смотреть на разномастный столовый набор, это их проблема. Могут, в конце концов, и уйти, если вид нашей салфетницы их так оскорбляет.
Но мы все понимаем: дело не в салфетнице, а в Дане.
* * *
И вот бабушка с дедушкой приезжают. Мама им еще ничего не говорила. Чувствую, это будет самый трудный ужин в моей жизни.
Стол накрыт как для королевской семьи. Даня пока прячется в комнате.
— И снова так бедненько, так бедненько… — Бабушка с жалостью смотрит на наши угощения. — Ты бы хоть сказала, мы бы икру купили и еще чего…
Мама пропускает колкость мимо ушей. Все рассаживаются, но вскоре мама встает.
— Мам, пап, — твердо, с гордостью говорит она. Но я знаю: это напускное. На самом деле она в ужасе. — Я хочу вам кое-кого представить!
— О, неужели мужика нашла? — говорит дедушка с притворным восторгом. — Тогда поздравляю, ну прямо в последний вагон прыгнула!
— Э-э-э, нет. — Мама пропускает очередную колкость мимо ушей.
Улыбается дежурной улыбкой. Выходит из-за стола и идет за Даней.
Наблюдаю за бабушкой с дедушкой. Они выглядят спокойными и расслабленными: еще не знают, что их ждет. Появление Дани в качестве нового члена нашей семьи неприятно шокирует их, и я злорадно предвкушаю этот момент. Сегодня день икс. Финальная битва. От ее исхода зависит, как мы вообще будем дальше строить отношения с бабушкой и дедушкой. И… будем ли.
К столу Даня подходит неуверенно, смущенно. Мама поддерживает его — стоит сзади, обнимает за плечи. Торжественно объявляет:
— Это Даня.
На ее лице — рекламная улыбка, а бабушка с дедушкой смотрят хмуро.
— Какой еще Даня? — недоумевает дедушка. — Ты наняла официанта?
Мама улыбается шире. Ощущение, что у нее вот-вот начнется нервный тик.
— Даня — мой сын. — Она крепче сжимает его за плечи. Возможно, для того, чтобы он просто не сбежал.
Лица бабушки с дедушкой вытягиваются.
— Сегодня же не первое апреля… — Бабушка снисходительно улыбается, как будто у мамы временное помешательство, и с любопытством разглядывает Даню.
— Что еще за бразильская мыльная опера? — сердится дедушка.
— Даня, присаживайся, — приглашает мама и садится сама. Она держит спину ровно, задирает подбородок, чтобы смотреть на родителей немного свысока: готовится к сражению. — Я усыновила Даню, и теперь он мой приемный сын.
Пауза длится совсем недолго. Но из-за того, что в воздухе повисло жуткое напряжение, она кажется мне вечностью.
— Ты с ума сошла? — ахает бабушка.
— Что ты сделала? — потрясенно переспрашивает дедушка.
— Яр, разлей всем напитки, — весело просит мама.
Пока я наливаю взрослым вино, а нам с Даней колу, мама вкратце рассказывает нашу историю, параллельно накладывая всем суфле из кролика. Говорит она бодро и так восторженно, что даже перегибает палку. Наверное, думает, что так воодушевит бабушку с дедушкой.
В подробности мама не вдается, хотя подробностей много. Как Даня отказывался от нашей помощи и лишь после признания брата все сдвинулось с мертвой точки. Как опека вцепилась в это дело. О долгих судах, которые изрядно потрепали нам всем нервы, потому что Нонна где-то умудрилась раздобыть толкового адвоката. Как мама наконец-то получила попечительство над Даней, а потом добилась усыновления. Ох, а сколько бюрократических процедур пришлось маме пройти, сколько справок собрать… Мама так нервничала и хмурилась, что у нее даже морщинка на лбу образовалась. Она теперь озабоченно смотрит на нее в зеркало, постоянно втирает какие-то кремы и делает хитрую гимнастику для лица.
Зато мама вернулась к рисованию. Да, пока это просто картины по номерам, но все же шаг вперед. Она почему-то стыдится этого передо мной. Как-то поздно вечером я зашел в кухню и застал ее за разукрашиванием. Она подскочила и первым делом дернулась к кухонному полотенцу, чтобы закрыть холст, но вовремя поняла, что это глупо, и не стала. Я все равно уже увидел. Она зачем-то принялась оправдываться, что это так, несерьезно, просто расслабляет ее после тяжелого дня, — хотя я ни о чем не спрашивал. Она вела себя так, будто я начну ее ругать за это дело.
Обо всем этом мама, конечно, умалчивает. И вот она заканчивает историю.
Дедушка с бабушкой хмуро, молча поглощают суфле. Мы терпеливо ждем.
— Что я такое ем? — наконец кривится дедушка, разглядывая свою тарелку.
— Суфле из кролика, — поясняет мама. — Вкусно?
— Похоже на манную кашу.
Мама вздыхает и безнадежно мотает головой.
— Не понимаю, тебе что, в жизни проблем мало? — говорит дедушка после паузы.
— Что ты имеешь в виду? — Мама отпивает вино. Явно с трудом сдерживает себя, чтобы не осушить бокал залпом.
— Я о нем, — дедушка кивает в сторону Дани.
— У него есть имя, папа.
— Как вообще тебе пришла в голову такая безумная идея? Почему не посоветовалась с нами?
— Может, потому что мне немножко побольше, чем восемь лет, и я уже сама могу принимать решения? — Мама улыбается, но в ее голосе чувствуется холодок.
— Как можно взять в семью ребенка каких-то алкашей? Там же гнилые гены. А что, если он что-нибудь украдет? Или вообще ночью прирежет вас с Яром?
Даня делает вид, что поглощен своей едой и ничего вокруг не видит, не слышит.
Дедушка меня возмущает. Я посылаю маме взгляд: «Ну же, поставь его на место!». Чувствую, что мама поняла, но она упрямо отводит глаза.
— Пап, вообще-то мы тут все за столом, — укоряет она.
— Ты о своем сыне подумала? О его безопасности? — Дедушка строго смотрит на маму из-под тяжелых век.
— У меня два сына, — поправляет она с достоинством. — Я думаю об обоих.
— Нет, у тебя один сын, — обрывает дедушка. — А этот второй — так, игрушка. Глупое решение, которое пришло в твою непутевую голову. И почему я не удивлен? Ты только и умеешь, что разочаровывать…
Дедушка вздыхает. Он действительно выглядит раздосадованным, да и мама еле сохраняет самообладание. Я тоже с трудом держусь. Удивительно, но раньше я боялся дедушку с бабушкой. Больше не боюсь. Я с удовольствием выгнал бы их, но чувствую: сейчас мне не стоит вмешиваться. Мама должна сама принять важное для нее решение.
Бабушка смотрит на Даню как на таракана, который без спроса пробрался в ее кухню. И вдруг брезгливо спрашивает:
— А справки у него есть? Вдруг у него ВИЧ? Совсем выжила из ума! О сыне бы подумала!
Мама бросает приборы — раздается сердитый звон. Она шумно отодвигает стул, встает. Все ее маски сброшены. Она повышает голос:
— Хватит! Мама, папа. Даня теперь часть моей жизни, а значит, часть меня. Если вы готовы принять нас всех такими, какие мы есть, я с удовольствием продолжу наше общение. Но если нет, — добавляет она с холодной отстраненностью, — прошу покинуть мой дом сейчас же. Я не позволю вам оскорблять нас.
Дедушка ударяет ладонями по столу.
— Что? Выгоняешь нас из нашей квартиры ? — На его лице все та же брезгливая гримаса.
