Пабло Туссет - Лучшее, что может случиться с круассаном
Когда Экзорцист закончил свой монолог этой скороговоркой, я подумал, что, пожалуй, он прав, обвиняя The First в том, что тот везде сует свой нос, узнаю его манеру. С другой стороны, этот тип прекрасно мог удержать меня силой и отпустить The First и Дюймовочку, пригрозив свернуть мне шею, если они проболтаются. Иначе говоря, практически не имело никакого значения, согласимся мы с его идеей или нет: все нити были в его руках.
Я промолчал, потому что высказывать подобную мысль в данный момент показалось мне неуместным, но в крайнем случае я предпочел бы согласиться с Экзорцистом, чем окончить свои дни в его лабиринте. И, учитывая подобную точку зрения, лучше было сразу согласиться с предложением остаться; вероятно, это позволило бы поторговаться насчет условий.
– Хорошо, предположим на минутку, что я соглашусь остаться у вас в качестве заложника, – начал было я.
– Даже и не заикайся, – оборвал меня The First.
– Слушай, помолчи немного, я разговариваю с твоим другом.
– Хорошо, предположим, – сказал Экзорцист. – Но давайте с самого начала формулировать все правильно: не заложника, а гостя.
– Отлично. Предположим, я остаюсь как гость. Как конкретно это будет выглядеть?
– Как вам будет угодно. Я уже говорил, что мы можем предоставить вам практически все, что вы пожелаете. Что может вам понадобиться, чтобы вы чувствовали себя комфортно?
Подумав немного, я постарался составить перечень своего bare necessities.[58]
– Комфортно, так сказать, в своей тарелке… Ну, не знаю… Полноценное питание… Литр водки в день или его слабоалкогольный эквивалент… Десять граммов гашиша в неделю… Время от времени – женское общество (само собой, исключительно в сексуальных целях)… Возможность подключаться к Интернету… Ну и наконец… никакого предустановленного расписания, у меня аллергия на будильники.
Похоже, Экзорцисту пришлись по душе мои требования.
– Позвольте сказать, вы – человек незаурядный. Мне доставило бы огромное удовольствие поболтать с вами на досуге о том, о сем. Но в данный момент могу сказать лишь, что я расположен принять ваши условия, с одной маленькой поправкой. Я могу предоставить вам практически любой вид наркотиков, включая алкоголь, но женское общество вам придется искать самому, хотя вы сами убедитесь, что в Цитадели найти его несложно. Женская часть населения нашего анклава состоит почти из двух тысяч местных уроженок, и я не сомневаюсь, что большинство из них заинтересуется вами. Что касается связи с Интернетом, то у нас здесь это редкая привилегия, но, учитывая ваши особые обстоятельства, думаю, мы без проблем обеспечим вас ею. Разумеется, всегда под известным контролем, поймите, что мы не можем позволить вам неосмотрительное общение. Осмелюсь предупредить, что вы сможете получить доступ к любой интересующей вас информации, но с соблюдением всех правил безопасности: ваши сообщения должны будут проходить цензуру. Думаю, технически это вполне возможно. Кроме того, разумеется, вам предоставят соответствующие условия для поддержания личной гигиены и физической формы, а также отдельную площадь, достаточно просторную, чтобы вам было удобно работать и отдыхать. Так как вам кажется? Может быть, что-нибудь еще?
Я изо всех сил сосредоточился, стараясь не упустить чего-нибудь действительно значимого.
– А телевизор будет?
Мой собеседник снова улыбнулся. Черт его дери, что ему так нравилось?
– К сожалению, этого я вам предоставить не могу. По крайней мере пока вы не научитесь ловить телепрограммы через Интернет.
The First смотрел на меня с выражением «куда лезешь, дурень», но лично мне это место стало казаться все более лакомым кусочком. Вряд ли я сам смог бы выдумать Рай, который пришелся бы мне больше по вкусу: в Эдемском саду была всего одна женщина, ни капли алкоголя и даже ни одного завалящего транзистора; я уж не говорю про Иегову, который, наверное, напоминал папеньку, только много хуже, и ко всему прочему был всеведущ. Меня единственно беспокоили «условия для поддержания личной гигиены» (уж не хотят ли они заставить меня каждый день принимать душ?), но прежде всего доступность женского общества там, где нет денег. Внимательный читатель уже знает, насколько я не доверяю женщинам, которые не берут денег за трах. Какого дьявола бабы из Цитадели вдруг заинтересуются мной? Разве что какой-нибудь гадостью.
Тут вернулась из уборной Дюймовочка в сопровождении женщины-офицера, которая только на минутку заглянула в дверь. Она сменила халат на черный комбинезон и теперь была похожа на «ангела Чарли».
– Я что-нибудь пропустила?
– Да, бокал шампанского. Желаете? – ответил Экзорцист.
– Если холодное…
– И кусочек пирога?
– Фруктового?
– Орехового.
– Да, но только кусочек: от выпечки безумно толстеешь. Вижу, вы тут празднуете. – Она посмотрела на открытое окно. – Ой, как красиво. На Монтжуик зажгли подсветку.
Экзорцист налил Дюймовочке шампанского и поднял бокал, собираясь произнести тост.
– За ваше здоровье, Пабло, и за то, чтобы союз, который мы заключили, оказался в равной степени благотворным для нас и для вас.
The First тоже встал.
– Прости, Игнасио, но пока мы не заключили никакого союза. И если ты не против, я хотел бы пару минут переговорить с братом, по возможности наедине.
– Разумеется. Понимаю: вам нужно уладить кое-какие личные дела. Могу предложить свой конференц-зал. А пока, надеюсь, ваша очаровательная подруга не откажется допить свой бокал и поболтать со мной.
Экзорцист подал знак, и стоявшая слева супергиена открыла раздвижную дверь, незаметную на фоне деревянной обшивки. The First решительно подошел к порогу и кивнул мне, чтобы я за ним следовал.
Обстановка зала, куда мы вошли, состояла из овального стола и примерно двух десятков стульев. За другим окном во всю стену, сквозь металлические жалюзи виднелись огни города.
– Ты что, спятил? – сказал The First.
– Естественно, – ответил я.
– Пойми, кретин, тебе предлагают не отпуск в монастыре Поблет, тебе предлагают провести остаток жизни здесь, внутри. Ты хоть понимаешь, что это значит?
– А что? Если я не соглашусь, то все равно буду осужден провести остаток жизни – только не внутри, а снаружи.
– Будь добр, перестань нести бред… и прекрати курить эту пакость, а не то заработаешь размягчение мозга. Хватит тянуть: выйдем и скажем Игнасио, что не согласны.
– Значит, по-твоему, лучше, чтобы нас всех троих шлепнули в твоей машине?
– Пусть только попробуют. Уверяю тебя, прежде мы устроим им настоящую войну.
– Война уже давно идет. Ты что, не слышал, что сказал Свен Ужасный? А Дюймовочка: хочешь, чтобы она тоже погибла с высоко поднятой головой? А твои дети? Как они смогут стать такими же крутыми, как ты, если ты их не выдрессируешь?
Он на мгновение заколебался, и я воспользовался передышкой, чтобы привести новые аргументы.
– Подумай немного: если мы откажемся сотрудничать, нам и чудом отсюда не выбраться. Все, чего мы добьемся, это разозлим их, и они нас убьют. И наоборот, если согласимся, то выиграем время, а там, на воле, ты, может, придумаешь, как помочь мне бежать отсюда. Тебе не кажется, что легче устроить побег одному из нас, спокойно все обдумав и рассчитывая на внешнюю помощь?
– Отлично, тогда останусь я, а ты уйдешь с Хосефиной.
– Ты же слышал, что сказал твой друг: они согласны только на меня.
– Посмотрим.
Я решил сменить тактику.
– Себастьян, ты что не видишь, у меня слюнки текут?
Это его окончательно взбесило.
– Слюнки, говоришь? Хочешь, чтоб тебя засунули в какую-нибудь дыру?
– Ладно, хватит… Всю эту чертову жизнь ты обращался со мной как с нищим. Так вот, заруби себе на носу, что мне моя нищета очень даже нравится.
– Ты просто больной.
– Пусть, но лечиться я не желаю.
– Порешь чушь, и большее ничего.
– Отлично, но выслушай хоть раз в жизни эту чушь до конца, я повторяться не буду. Ни твой мир, ни твое окружение меня не интересуют. Бывает, иногда проникнешься к кому-нибудь симпатией, но почти всегда это то же самое, что проникнуться симпатией к морской черепахе: ты можешь наблюдать за ней, сидя на солнышке на террасе, но она не составит тебе компании, понимаешь? Мне никто не нужен; а тебе – да: тебе нужна публика, которая бы тобой восхищалась, этакие зеркальца, в которых отражались бы разные грани твоего величия: жена, дети, любовница, родители, друзья, клиенты, служащие, путешествия первым классом, призы на всех состязаниях, тебе нужно играть Дебюсси, водить «лотус», быть прекрасным любовником. Мне – нет. И знаешь почему? Потому что единственная форма восхищения, доступная большинству людей, это замаскированная зависть, а я не хочу, чтобы мне завидовали: мне это противно, стыдно, у меня от этого все внутри переворачивается, понятно? И вот что я еще скажу: возможно, какое-то время я действительно был болен, болен одиночеством, как Гадкий Утенок, как неандерталец, вдруг распрямившийся и утративший волосяной покров в мире кроманьонцев; так болен, что даже объехал весь свет, пытаясь догнать улетевших лебедей. Потом я обнаружил, что лебедей нет, разве что один или два на сотню уток – что здесь, что в Джакарте, – и мне было больно согласиться с этим, но кончилось тем, что я выработал собственный образ мыслей. С тех пор я предпочитаю ограждать себя от этого мира, который вы так скверно придумали. Что ты мне предлагаешь? Променять пиво на спортзал, Метафизический клуб на роскошную тачку, шлюх – на жену, которая будет видеть во мне только производителя, и любовницу, которая в качестве компенсации будет пару раз в месяц делать мне отсос? Спасибо, но я уже скроил себя по своей мерке, радуюсь жизни на свой лад, а такое про себя не всякий скажет.
