Кристи Филипс - Письмо Россетти
– Приветствую всех, кто пришел послушать вторую лекцию Эндрю Кента об Испанском заговоре против Венеции, – начал он. – Точнее сказать, дополнение к лекции об Испанском заговоре против Венеции, которую мы имели честь и удовольствие выслушать во вторник. – В зале послышались приглушенные смешки. – Дело в том, что материал по этой теме слишком обширен, так, во всяком случае, утверждает наш Эндрю, и потому он попросил меня свести вступительное слово к минимуму. Итак, позвольте представить, Эндрю Кент!
Эндрю шагнул на трибуну и поблагодарил аплодирующую публику.
– Во вторник я закончил лекцию цитатой из Бернарда Шоу: “История, сэр, как обычно, лжет”, – начал он. – Но разумеется, все понимают, что лжет не сама история, а люди, которые рассказывают лживые истории, простите за невольный каламбур. И когда мы пытаемся правдиво воссоздать по отдельным фрагментам такое событие четырехсотлетней давности, как Испанский заговор, очень полезно помнить при этом, что от патины времени письменное слово не становится ясней, на него следует полагаться с большой осторожностью. Здесь особо значим и применим издавна известный подход: не судите по первому впечатлению. Чтобы читать между строк, находить мотивации и причины за фрагментами печатного или письменного слова, требуется особое умение, которое порой не имеет прямого отношения к строго научному подходу. Всякий раз при этом мы в той или иной степени используем то, что называется особым чутьем, интуицией, воображением, наконец. Исследование Испанского заговора потребовало от нас применения всех этих качеств, но лишь на прошлой неделе старания были вознаграждены. Последние открытия с ног на голову переворачивают все предыдущие, в том числе – и мое собственное. Существовал ли Испанский заговор или то был заговор “венецианский”? Ответить на этот вопрос оказалось сложнее, чем я предполагал. И как выяснилось, я не единственный на свете человек, который может квалифицированно объяснить все это.
Эндрю отвернулся от микрофона и взглянул на Клер. Как и все остальные в зале, она ждала, что он продолжит. Но вместо этого он поманил ее на подиум.
Клер отчаянно замотала головой. Эндрю смотрел на нее вопросительно, даже с мольбой, и снова предложил подняться к нему. Люди в зале, преисполненные любопытства, начали перешептываться и вытягивать шеи, пытаясь как следует разглядеть Клер. Все понимали, что произошло нечто непредвиденное. Разве не Эндрю Кент должен читать сегодня лекцию?
– Прошу прощения, один момент, – сказал Эндрю и сошел с трибуны.
Он спустился по ступенькам в зал и подошел к Клер. В зале царил гул возбужденных голосов. Габриэлла наблюдала за происходящим с изумлением и плохо скрываемой ненавистью.
– Поднимитесь на сцену вместе со мной, – тихо произнес Эндрю. – Я представлю вас публике, затем вы прочтете лекцию. Договорились?
– Но… я не уверена, что смогу.
– Вы же хотите стать профессором, или мне показалось? Тогда вам придется читать лекции все время.
– Может и так, но первый раз, выступая на публике, я хлопнулась в обморок.
– Шутите, наверное.
– Да нет, серьезно. Я потеряла сознание.
– Так вы, выходит, застенчивая девушка? А с виду не скажешь. Уверен, вы войдете во вкус, стоит только начать, и все пройдет как по маслу.
– Да, но…
– От вас всего-то и требуется, что рассказать здесь историю, которую вы поведали мне вчера. И обещаю, вы ни за что и ни при каких обстоятельствах в обморок не хлопнетесь.
– Откуда вам знать?
– Можете положиться на меня. Я точно знаю. А если вдруг забудете что-то, посмотрите на меня, и я вам подскажу.
Если уж она сможет выступить перед таким количеством слушателей, то защита диссертации, даже с Хиллардом в роли оппонента, покажется пустяком, подумала Клер. И кивнула в знак согласия. А потом отдала свою сумку Гвен. И последовала за Эндрю. Ладони стали влажными от волнения, в горле моментально пересохло, точно она наглоталась песка.
Они поднялись по ступенькам, к этому времени шум в зале достиг своего пика и смешивался с гудением у нее в голове. Она молча наблюдала за тем, как Эндрю возвращается на трибуну и представляет ее, но все это происходило словно в тумане, словно не с ней. Он обернулся к ней, улыбнулся, и она услышала звук аплодисментов – показалось, что доносятся они откуда-то издалека. Все происходило медленно и как во сне, после которого просыпаешься с бешено бьющимся сердцем, судорожно хватаешь ртом воздух.
Клер шагнула на трибуну, лица людей в зале сливались в сплошное мутное пятно. Она ухватилась за деревянные края, чтобы не упасть, затем посмотрела вправо. Джанкарло тоже здесь, стоит в самом углу сцены рядом с Маурицио, Эндрю и Гвен. Поймав на себе ее взгляд, он тепло улыбнулся ей, но Клер не стала смотреть на него долго – почему-то при виде молодого итальянца она еще больше занервничала. Габриэлла, находившаяся неподалеку от него, вроде бы больше не злилась, вместо этого напустила на себя самодовольный вид, скрестила руки на груди и с нетерпением, даже каким-то удовольствием ожидала продолжения. “Она уверена, что я провалюсь, – поняла Клер. – Не только уверена, рассчитывает на это. Раз так… не буду доставлять ей такого удовольствия! Нет уж, увольте!”
И Клер вновь обернулась к публике. Теперь она видела сотни лиц, и все эти люди смотрели на нее с ожиданием, даже с надеждой. В зале воцарилась тишина. Она поднесла рот к микрофону, так близко, что губы коснулись перфорированной его поверхности, уловила металлический его запах – странное ощущение.
– Письмо Россетти, – начала она, и голос ее так и раскатился по залу, усиленный динамиками. Клер тут же отдернула голову от микрофона, затем успокоилась и начала сначала. – Письмо Россетти историки всегда помещали в центр Испанского заговора. На протяжении четырехсот лет оно рассматривалось как краеугольный камень в деле разоблачения этого заговора тысяча шестьсот восемнадцатого года против республики, однако… – она покосилась на Эндрю Кента, – это предположение подверглось сомнению. Написала ли Алессандра это письмо с целью разоблачения заговора или же, напротив, как его участница и создательница? Постараюсь далее ответить на этот вопрос…
ДЬЯВОЛ
3 марта 1618 года
Алессандра отвернулась от человека, болтающегося на веревке, и проскользнула во внутренний двор Дворца дожей. Медленно обошла его по периметру, стараясь держаться в тени, поближе к стенам. По сравнению с пьяццей здесь царила кромешная тьма, факелов, освещавших двор, было совсем немного, а звуки праздничного гулянья на площади доносились сюда приглушенно, напоминали тихий и отдаленный рев морских валов, который эхом отлетал от кирпичной кладки.
В дальнем конце двора в стену на высоте плеч была встроена бронзовая скульптура “львиной пасти”, тускло поблескивающая в слабом свете факела. Вообще, это была не морда льва, а человеческое лицо, искаженное гротескной гримасой, глаза полны боли, рот – черная дыра – разверст в мучительной гримасе. Алессандра провела кончиками пальцев по выгравированной внизу надписи: “Для тайных посланий против тех, кто замышляет преступление или пытается скрыть содеянное”.
Она полезла в сумочку за письмом. Куда оно отправится, когда его заглотнет эта широко разверстая пасть? Наверное, где-то в самом сердце дворца, в каком-нибудь подземном его помещении, сидит в клетке человек и ждет, когда ему прямо на колени свалится сообщение. Нет, скорее всего, ее письмо попадет в запертый ящик и будет дожидаться утра, когда его извлекут оттуда.
Она вертела письмо в руке, провела кончиком пальца по выпуклой восковой печати. Она понимала: другого выбора, кроме как бросить его в “львиную пасть”, у нее нет. Если она не сделает этого, убийство Ла Селестии так никогда и не раскроют. Да и для Венеции это грозит самыми катастрофическими последствиями – город будет разграблен, разорен, сотни людей погибнут, республика перейдет под власть испанского короля. После этого половину населения города припишут к еретикам, среди них окажется и она, и ее безжалостно отправят на костер.
И тем не менее Алессандра колебалась. Что тогда произойдет с виконтом? Страшное пророчество повешенного до сих пор звучало в ушах: “От него зависит судьба твоего возлюбленного…” Нет, этого просто не может быть, чтобы ее откровения навредили Антонио; ведь она до сих пор далеко не уверена, что он вовлечен в заговор Бедмара. Однако Алессандру не оставляло тревожное ощущение, что стоит ей бросить письмо в “львиную пасть”, и она тем самым разрушит жизнь Антонио, как и свою собственную. Последствия, которые вызовет это письмо, навеки разлучат их.
И вдруг письмо резко вырвали из ее руки, а широкая мужская ладонь закрыла ей рот. Все произошло так быстро, что Алессандра и ахнуть не успела. Напавший вывернул ей руки за спину и держал за запястья мертвой хваткой. Затем отнял ладонь от рта Алессандры, но облегчение было лишь мимолетным, потому что в ту же секунду она почувствовала, как в бок ей уперся стальной кончик ножа.
