Николай Байтов - Любовь Муры
Крепко целую. Любящая вас — ваша Мура.
[Письмо Иды.]
8 сентября 1948 г. Киев.
Добрый день, дорогая Ксюшенька!
Счастлива ли ты сейчас, как некогда был счастлив старый еврей, прогнав из комнаты свой домашний скот?
Ехала хорошо. Болела голова. Правду говоря, в последние дни у меня температура была 38 с десятыми, но в вагоне очевидно поднялась, было скверно, моя голова билась по деревянной полке, и я себя ужасно жалела: «Какая я бедненькая».
Дома — госпиталь. Мама серьёзно больна (лёгкие, катар горла, шепчет), бабушка, дрессированный кот «Майкин», даже тот тоже болен. И я немножко. Хожу на рентген. Заказываю лекарства. У нас госпитально чисто. Мама затеяла побелку и окраску. Отремонтировавшись, мы удовлетворённо продолжаем болеть в побеленных комнатах.
Я уже принялась за кисти-краски. Так, как у Серова и Левитана, у меня ещё не получается.
Мама очень больна. Начинается воспаление лёгких, плеврит, болит горло и нет голоса. Она начинает лечиться, як сiльська жiнка, коли дуже припече. Всё время расспрашивает о тебе, о твоём здоровьи, о Москве. Завидует мне. Ей очень хочется поехать.
Ксюшенька, большое спасибо за приют и ласку. Прошу прощения за беспокойство и дурное настроение. Долгожданная Москва сквозь насморочные слёзы! Мечта и насморк! Было от чего снижаться весёлому настроению.
Всё же я поездкой очень довольна. Очень. Сейчас я скучаю по Москве. Успела полюбить. Правда, Киев меня очень ласково принял в свои зелёные, солнечные, уютные улицы. Если будет когда-нибудь IV Рим, наверное им будет грязный, в лушпайках подсолнечника, кавунов, дынь, гористый приднепровый мой город.
Сейчас пишу и вижу, как ты приходишь с работы. Включаешь свет, радио. Спишь. Просыпаешься. Ставишь на плитку «хлопья». Спишь. Просыпаешься. Кушаешь. Слушаешь радио. Тушишь свет. И спишь.
Ксюшенька, передавай привет Олёнке. Очень жалею, что не видела её. И ещё привет всем соседям и Гале.
Целую тебя крепко. Не сердись за упрямство. Очень тебе благодарна. Твоя И.
Макс Влад, не приезжал ещё к нам. [Насколько я понимаю, это муж Оленьки.]
11/IX.
Да, дорогая, у тебя должно быть приятное чувство освобождения от киевской гостьи. Она невыносима в повседневной жизни. Меня берёт оторопь от всего. Не обвиняй меня — я не принимаю на себя вины за её лень, разгильдяйство, неряшливость. Это что-то патологическое.
В общем, мне неудобно, стыдно, думается мне, что она «проняла» тебя. Но «du е’а voulu, Dordin!» (кажется так написано). Я благодарю тебя за всё.
Я много расспрашивала о тебе, о твоей жизни. Очень огорчена от всего, что услышала о тебе, моя родная. Неужели ты не можешь не работать или найти поближе работу? Ты чрезмерно устаёшь. Самое же ужасное, что ты, как я поняла, еженощно принимаешь Luminal. Отсюда — пояснение очень многого, т. е. всего твоего физ. состояния. Необходимо вернуть естественный сон, а для этого надо (есть ли такая возможность?) оставить работу и, будучи днём свободной, основательным образом приняться за «восстановление» своего сна.
Я очень и очень опечалена твоей жизнью. Как бы мне хотелось помочь тебе, дорогая. Твоё здоровье волнует меня больше, чем ты думаешь. Сказать только! — Ведь ты в течении многих лет отравляешь себя наркотиком. Что же будет дальше?
Бедняжечка ты моя, голубка моя! Я боюсь за тебя. Если б ты могла исполнить мою просьбу!
Я заболела и это так неприятно. Я должна переходить на новую работу и многое предпринимать, а болезнь посадила меня в квартире безвыходно. Жду врача на дом. Вчерашний врач из пол-ки говорит о воспалении лёгкого. Но t° что-то незначительная для воспаления, всего 37,5. Но самочувствие препоганое. Лишилась совершенно голоса, только шепчу. А вдруг останусь безголосой.
Каждый раз при заболевании меня мучает мысль, что я могу длительно болеть и оставить семью без средств к жизни. Это — так тяжело чувствовать ответственность за «кормёжку» других. Мне надоела эта роль, но нет пока что выхода.
Пиши мне чаще, голубка. Больше писать трудновато. Целую тебя горячо. Жду письма.
Любящая тебя Мура.
3/V [Отношу это письмо к 49 году.]
Моя дорогая!
Вчера мы бродили по Киеву, определённей по днепровским крутосклонам. Вдохнули немного свежего воздуха и очищенные природой поздно возвратились домой. Выбраться из города — редчайшее счастье. Я лишена этого совершенно. Страдаю от этого. Живя в центре города, с удовольствием вспоминаю о своей работе, пребывании на Зверинце.
8/V. Я очень давно не писала тебе, родная. Не могла. Такое уж было тяжёлое состояние. Слишком много неприятностей было. Произошли они частично из-за Идиного простодушия. Ещё неизвестно, чем всё это закончится. Глупая моя девочка, она не зная людей бывает излишне доверчива, что иногда неверно истолковывается. Под угрозой её пребывание в Ин-те.
Мечтаю выдать её замуж. Но она, у сожалению, никем не увлекается [последние три слова, образующие в письме отдельную строчку, дважды отмечены вертикальными карандашными чёрточками: справа и слева].
Уже месяц как бабушка не поднимается. Полная декомпенсация сердца. Только теперь я понимаю, как много она делала по дому. Прибавилось мне теперь очень много работы.
Сама я здорова.
Напиши, голубка, о своём здоровьи. Благодарит тебя Идишка за присланный подарочек. У неё экзамены, она очень занята. Как у неё закончится год — неизвестно. Нелёгкая роль матери взрослой дочери. Да и дочь у меня по всему своему складу «трудная».
Стремилась я во время отпуска выехать в Москву-Ленинград, так дней на 10, но теперь при болезни мамы и неприятностей с Идишкой — не могу загадывать.
Пиши мне, родная. Целую тебя, моя дорогая, крепко.
Будь же здорова. Мура.
P.S. «Литературную газету» я получаю. Не читаю «Известий», если бывает эта газета у тебя и можешь высылать — буду благодарна.
[Письмо Иды.]
21. VIII. 1949 г.
Добрый день, дорогая Ксюшенька!
Прими ещё раз благодарность тебе и Алёнке за тёплый приём. Приехала я в Нежин в добром здравии. Ехать было отвратительно, но всё же не так трудно, как я ожидала. Большое спасибо за книгу. Она мне скрасила многие часы.
В Нежине дождь, дождь, дождь. Ужасно скучно, нечего делать, несмотря на более чем гостеприимный приём, я думаю уезжать скорее в Киев и поступать на какую-нибудь работу с расчётом, чтобы у меня было часа два в день на рисунок. Не знаю ещё, на какую работу попаду и эта безызвестность и бездеятельность сильно сейчас мучает меня. Ксюшенька, поблагодари Алёнку за снимки, и когда они будут готовы, пусть Алёнка их пришлёт на киевский адрес, так как из Нежина я уезжаю. Ну пока всего хорошего. Да ещё, Ксюша, может быть Алёнка знает, или это можно узнать в каком-нибудь справочнике: на какой улице в Уфе расположено Министерство Просвещения? Виктор уехал в отчаянном состоянии, он был больше болен, чем я. Так что если он не будет долго писать, я буду очень волноваться и если бы у меня был адрес Министерства Просвещения, я бы послала туда запрос.
Ну вот и всё. Целую тебя крепко-крепко.
Ирина.
[Письмо Иды.]
6. XI.1949 г.
Добрый день, дорогая Ксюшенька!
Поздравляю тебя, а также Оленьку и Макса, с праздником. Желаю исполнения всех желаний, здоровья и счастья. [До сих пор всё написано красными чернилами. Дальше — чёрными.]
Дождливые праздники. Заволокло серыми тучами небо — противно смотреть. Холодно. И скучно. Нехорошая болезнь — туберкулёз. Впервые он предстал передо мною во всей своей неприглядности в Октябрьской больнице. Там очень большой процент смертности. Неудивительно. Там исключено из лечебных назначений важное лекарство — пища. Больных кормят 3 раза в день — 3 блюдечка несъедобной холодной массы. Неудовлетворённые могут попросить добавку чая. Ну и крадут же там! Так и хочется взять за ручку Госконтроль и повести в помещение больничной кухни. Сбежала оттуда. Очень плохое состояние здоровья у мамы. Неизбежна клиника. 2 огромных язвы в двенадцатиперстной кишке. Очень запущенные — врачи настаивают на операции.
Если только маме сделается легче — всё будет хорошо. Надеюсь на улучшение.
У меня же дела так себе. Каверна выросла до 6x7 см. Уже порядочная. Очаги пошли по левому лёгкому. Пневматоракс мне не поможет — наверно прикорневая. И вообще при таком активном распаде пневматоракс не оправдывает себя. В больнице сделали две маленьких операции на нервах — френикоалкогализацию и френикотомию. Пришили криво голову. Чрезвычайно неудобно. Резко вниз, набок, подбородок упирается в рёбра. Говорят, пройдёт.
После операций почему-то отказывается работать правая рука. Резкая болезненность.
