Джонатан Эймс - Дополнительный человек

– Что за жизнь. Чья это вина? Моя или мира? Я знаю, что сам виноват в своих проблемах. Как большинство людей. Но мир создал меня и мои проблемы. Раньше было не так. У меня не было проблем… Я не виню людей. Они так несовершенны, и с этим ничего нельзя поделать… Куда бежать? В Риге нет таких проблем… И дело не в деньгах. Хотя все мои проблемы из-за денег. Хорошо иметь только одну проблему. Это лучше, чем духовный кризис, хотя, конечно, проблема денег есть результат духовных, психических проблем: мне никогда не нравилось работать.

– Вы работали над своими пьесами. Если мы найдем «Генри и Мэри», вы сможете ее продать.

– Самюэль Френч интересовался ею как-то. Но на нее нужно надеть обложку.

– Вы сможете купить обложку.

– Нет! Обложка должна быть где-то здесь. Я трачу деньги только на удовольствия и на штрафы из полиции.

Мы прикончили бутылку, и Генри отправил меня ненадолго прогуляться. Я шагал по Второй авеню, разгоряченный, чувствуя себя словно на бульваре. Я купил две бутылки. Мне нравилось выпивать с Генри, пьянеть и млеть от счастья в его обществе, наслаждаться его вниманием.

Когда я вернулся в квартиру, он танцевал.

– Я танцую, поэтому у меня нет вдовьего горба, как у Отто Беллмана, – прокричал он сквозь музыку. – Ты знаешь, он, может быть, и выпрямился бы, если бы мы сунули его под паровой каток или положили в постель с Лагерфельд.

Когда танцы закончились, мы открыли вторую бутылку. Мы слушали запись Эдди Кантора. Генри подпевал. Я сделал все возможное, чтобы попадать в такт, и подпевал тоже.

Когда запись кончилась, Генри предложил петь патриотические песни и спиричуэле. Пение и вино отвлекли его от зуба и налогов. Мы закусили удила и спели «Дикси», «Звездно-полосатый флаг», «Джон Генри», «Прекрасная Америка», «Парни с Зеленых гор» и «Олд мэнривер».

На середине третьей бутылки Генри перестал петь, впал в меланхолию и сказал:

– Мой друг допился до смерти. Он хотел написать пьесу, но не смог. А семейным бизнесом он заниматься не хотел. Он был гомосексуалистом, но не думаю, что это его беспокоило. Я должен позвонить его матери.

Я не знал, о ком он говорит, и спросил:

– Когда умер ваш друг?

– В 1958-м, наверное. – Он снял телефонную трубку, но прежде, чем набрать номер, сказал: – Если хочешь совершить самоубийство, напейся и позвони всем, кого знаешь в этом мире, а покончив с этим, подбей счета и убей себя. – Он набрал номер. – Я не разбудил вас?… Это Генри… Генри Гаррисон… Конечно, разбудил, но теперь вы все равно не спите… Как поживаете?… Я? Живу на грани опасности, но я к этому привык, это не так уж плохо…

Я пошел в ванную, а когда вернулся, Генри уже повесил трубку.

– Не думаю, чтобы она поняла, кто я, – сказал он. – Но она старая. Старше Вивиан. Как минимум девяносто пять.

– Когда вы говорили с ней в последний раз?

– Двадцать лет назад.

– Потрясающе, что у нее до сих пор тот же номер.

– О, у людей годами не меняются номера. Если вам попадается хороший номер, вы за него держитесь… Подумать только, я ведь даже не могу совершить самоубийство. Никого из тех, кто меня любил, нет в живых, чтобы позвонить и накрутить большой счет.

– Позвоните мне, – предложил я.

– Ты меня не любишь, – сказал Генри.

– Нет, люблю. Я вас очень люблю.

– Ты только обманываешь себя, когда думаешь, что ты такой же, как я. В противном случае жить здесь было бы невыносимо.

– Вы мне нравитесь.

Генри выпил из своего стакана, не поднимая на меня взгляда.

– Мне не нужно, чтобы я нравился, – сказал Генри. – Мне нужна любовь.

– Вам нужна любовь?

– Да. У меня финансовые проблемы, и они повлияли на ход моих мыслей.

– А если бы у вас не было финансовых проблем?

– Тогда мне не была бы нужна любовь… Величайшим проявлением любви является то, что тебе дают деньги, потому что они по-настоящему тебе помогают. Только немногие люди осознают это.

– Вам нужно что-нибудь от меня?

– Мне нужно поговорить с тобой. Ты – единственный нормальный человек из всех, кого я знаю.

Я давал ему то, что не мог дать больше никто. Я был для него единственным. Я был горд.

– Спасибо, что вы думаете, что я нормальный, – сказал я.

– Не за что.

Я никогда не чувствовал себя ближе к Генри. Я хотел бы иметь деньги, чтобы дать ему их и доказать тем самым мою любовь. Мы в молчании цедили вино. У меня возникла идея.

– Почему бы вам не попросить в долг у Вивиан Кудлип? – предложил я. – Или, может быть, она даст вам денег, когда узнает о ваших проблемах с налогами.

– Нет, это не сработает. О деньгах никогда нельзя просить. Я могу попросить ее выйти за меня замуж. Я сплю допоздна, она после полудня посещает докторов – вот день и прошел, а я был бы экипирован… но все и всегда делают ей предложения. Я не могу унизиться до такой степени.

– Может, проще быть честным и попросить в долг? Это вполне благородно.

– Любой мужчина, который честен с женщиной, – глупец.

– А как насчет мужчин, которые честны с мужчинами?

– Любой мужчина, который честен с мужчиной, – глупец.

– И после этого вы все еще думаете, что я – единственный нормальный человек из всех, кого вы знаете?

– Да, ты нормальный. Немножко старомодный, но нормальный.

«Благодарю вас, дорогой мальчик»

На следующий день Генри позвонил мне на работу. Его голос звучал так, словно он был в плохом расположении духа. Он побывал в стоматологической клинике Нью-Йоркского университета.

– Что вам сделали? – спросил я.

– Вырвали зуб. Под местной анестезией. Все лицо раздулось. Но тебе повезло. Я хочу, чтобы ты сегодня вечером проводил Вивиан на «Уилла Роджерса». После спектакля она, скорее всего, возьмет тебя в «Русскую чайную».

Сердце мое забилось. Я получил шанс стать сопровождающим.

– Вивиан не возражает против незнакомого человека? – спросил я.

– Она еще не знает. Будем ждать до последней минуты. Заберешь ее в семь часов, а позвоним мы ей в шесть… шесть тридцать. Таким образом, она просто не сможет вызвать другого рыцаря.

Я должен был явиться домой сразу же после работы, чтобы Генри дал мне все необходимые инструкции и убедился, что я подобающе одет.

Я вышел из «Терры» – был чудесный весенний вечер – и быстро направился к метро, в восторге от предстоящей мне миссии.

На нашей лестнице я наткнулся на Гершона. Его волосы были аккуратно причесаны, борода обрела кое-какую форму. Он был в брюках хаки и оксфордской рубашке. Ни – когда прежде я не видел его так хорошо одетым. Обычно он разгуливал в тренировочных штанах.

– Привет, Гершон, – сказал я.

– Привет, Луис. – Уголки губ Гершона слегка приподнялись в улыбке.

– Куда собираетесь?

– На лекцию в Фрейдовском обществе.

– Вы его член?

– Нет. У них бывают публичные лекции… один из друзей Генри подумал, что я его психоаналитик… поэтому я решил разобраться в этом вопросе.

Я кивнул, шагнул на следующую ступеньку и сказал:

– Генри плохо себя чувствует. Ему вырвали зуб.

– Люди словно машины, – заметил Гершон. – Чем старше становятся, тем в большем ремонте нуждаются.

– Да, – сказал я и направился к Генри, а Гершон двинулся на лекцию.

Когда я вошел в квартиру, Генри только что закончил говорить с Вивиан. Он солгал ей. Сказал, что должен читать лекцию в колледже, которую забыл записать в календарь. Она не рассердилась, она не возражала, если кому-то другому приходилось работать, к тому же она была заинтригована встречей с новым человеком, со мной.

Я принял душ, побрился – второй раз за день – и оделся. Я надел свою лучшую белую английскую хлопчатобумажную рубашку, синий шелковый галстук, серые шерстяные брюки и блейзер. Потом аккуратно причесал волосы с витаминным маслом и вычистил зубы.

– Исключительно презентабельно, – похвалил меня Генри.

Инструктаж состоял в следующем: следить за миссис Кудлип все время, словно ястреб, не обсуждать условия, в которых мы живем, и не сознаваться в том, что я видел второй акт «Уилла Роджерса»; она должна чувствовать, что облагодетельствовала меня. В дверях я сказал:

– Благодарю вас за предоставленную возможность. Я в совершеннейшем восторге.

– Да, такое бывает в первый раз, – отозвался Генри.

Я взял такси до дома Вивиан, который располагался на Сорок восьмой улице, между Третьей и Второй авеню. Генри рассказал мне, что все дома на Сорок восьмой и Сорок девятой улицах выходят задними дворами в частный сад длиной в квартал, который называется Тертл-Бэй. Вивиан владела этим садом вместе с Кэтрин Хепберн и Стивеном Сондхеймом. Это был один из самых фешенебельных районов Нью-Йорка.

Я уже готов был позвонить в дверь миссис Кудлип, как вдруг подумал, что прекрасным жестом для начала были бы цветы. Генри говорил мне раньше, что розовые рыцари приносят розы. Я приехал на несколько минут раньше, так что успел сбегать на угол Сорок девятой улицы, но розы там были слишком дорогими. Я же был дешевым рыцарем, поэтому купил несколько чудесных лиловых ирисов за четыре доллара.