Франсиско Голдман - Скажи ее имя
Да, mi amor.
Наконец они принесли нам ручной респиратор, медсестра держала пластиковый загубник у рта Ауры, пока я двумя руками ритмично давил на белый яйцеобразный баллон, качавший воздух. Когда мне велели заполнить бланки, вторая сестра взялась за баллон, а меня отвели в тесную каморку с письменным столом и механической пишущей машинкой — ждать врача. Я достал смартфон, и он поймал сигнал. Я позвонил Хуаните и, не получив ответа, отправил ей письмо о том, что с Аурой произошел несчастный случай на воде, она в больнице и Хуаните нужно немедленно перезвонить мне или Фабиоле. Аккумулятор моего телефона тоже был на исходе. Я написал Сильверману, своему редактору в Нью-Йорке, Гус, Саки, не помню, кому еще, с просьбой помочь перевезти Ауру в США. Я был босиком, в одной майке и плавках. Фабис дала мне футболку. У нее хватило самообладания, чтобы забрать наши вещи с пляжа.
Следующий врач окажется седым усатым стариком. Он проведет диагностику, и — хорошие новости — выяснится, что морская вода не попала Ауре в легкие — жаль только, что потом станет ясно, что он ошибся. Он задавал мне вопросы для анкеты и медленно печатал ответы; процедура казалась нескончаемой. Мне послышалось, будто Аура позвала меня, я резко встал и вышел. Когда я вернулся к Ауре, там был новый врач — сиплый молодой человек с пухлыми щеками, который казался умным и доброжелательным. Теперь ручным респиратором орудовал он, спокойно сжимая его в своих руках и внимательно глядя то на лицо Ауры, то на подключенные к ней мониторы. Я спросил, не звала ли меня Аура, но медсестры сказали, что нет, она была спокойна. Он передал баллон медсестре, и мы вышли в коридор, чтобы вместе с Фабиолой обсудить, что делать дальше. Мы пришли к заключению, что нужно как можно скорее по воздуху доставить Ауру в больницу в Мехико, а не в Оахаке, которая вначале тоже рассматривалась как вариант. Ауру нужно везти немедленно, сказал нам молодой врач.
Когда я вернулся, медсестры попросили меня снять с Ауры ее голубой купальник, как будто даже в больнице подобную операцию мог проделать только муж. Они приподняли ее, и я стянул усеянный песком купальный костюм с ее плеч и снял его через ноги, а они накрыли ее тело одеялом. Белыми кусачками они срезали с запястья Ауры подаренный Хуанитой браслет. Я взялся за респиратор, поцеловал ее в лоб и в щеку, а она открыла и закрыла глаза. Молодой врач сказал мне, что ее пульс и сердцебиение стали постепенно замедляться, но после укола адреналина практически пришли в норму. Мне велели следить за показаниями мониторов, и если ее пульс упадет ниже сорока, я должен дать знать. Пожилой врач приподнял ее руку и отпустил, и та безжизненно упала. Затем он постучал молоточком по ее ногам, обнаружив слабый ответный рефлекс. Потом он провел молоточком по ее ступне и спросил, чувствует ли она что-нибудь, и она ответила, что чувствует. Мы с сестрами улыбнулись друг другу.
Доктор притворился, что снова делает это, сильно размахнувшись молоточком, но на самом деле не коснувшись ее кожи, и когда он спросил Ауру, почувствовала ли она что-нибудь, она снова ответила утвердительно.
Мои воспоминания о событиях того бесконечно длинного дня так и остались путанными и расплывчатыми. Помню, что Фабиола все время висела на телефоне. Тетушки пытались разыскать Хуаниту и Родриго, но их старания увенчались успехом только несколько часов спустя: сначала им удалось дозвониться до Родриго. Нам нужно было договориться, чтобы специальный медицинский самолет забрал Ауру в аэропорту Пуэрто-Эскондидо или Хуатулько. Помимо этого нам предстояло найти скорую, которая довезла бы Ауру до одного из этих аэропортов. Обе задачи были крайне трудными. Я вышел в коридор, где под стулом оставил сумку, чтобы надеть сандалии и забрать бумажник. Тогда-то я и обнаружил, что кто-то, скорее всего еще на пляже, вытащил из кошелька все деньги и положил его на прежнее место. У меня осталась только одна-единственная, не тронутая вором карточка «Американ Экспресс», не принимаемая ни одним мексиканским банкоматом. Все прочие кредитки лежали в доме в Масунте. Я слышал, как Фабис говорила по телефону требовательно и плаксиво: но, ма, представь, если бы это была я — Одетта просила Фабис подождать с вылетом медицинского самолета до утра. Фабис сказала: но, мама, она может не дотянуть до завтра, врач сказал, что нужно лететь сейчас. В этот момент выглянула медсестра и сказала, что Аура зовет меня, и я вернулся в палату.
Одетта и сестра Фабис нашли медицинский самолет в Толуке, он мог прилететь в Хуатулько. Время поджимало, был поздний вечер, и они мчались в еще открытое отделение банка, чтобы снять двенадцать тысяч долларов на оплату услуг авиаперевозчика.
В палате Аура сказала мне, что ее задница болит от лежания на доске. Очевидно, это значило, что она не останется парализованной. Я страстно шептал ей в ухо, что с ней все будет хорошо и целовал ее лицо, пока сестра не попросила меня отойти. Было очень странно наблюдать, как сестры, стоя над постелью Ауры, качая ручной респиратор и поглядывая на мониторы, переговариваются о повседневных делах. Но мы все немного повеселели после того, как Аура пожаловалась на свой зад, поскольку это определенно означало, что к ее членам вернется чувствительность — было немыслимо представить себе, что она не выздоровеет. За ней летел воздушный госпиталь. Сгустились сумерки. По всей видимости, скорая Красного Креста тоже уже была в пути. Сестра Фабиолы нашла специалиста по травмам спинного мозга — отец ее приятеля считался одним из лучших в этой области в Мехико, он ждал Ауру в больнице де Лос Анхелес в Педрегале, одном из самых богатых районов города.
Но у нас снова возникла проблема: самолет не мог вылететь из Толуки, поскольку аэропорт Хуатулько отказал ему в разрешении на посадку — он закрывался на ночь.
Молодой врач сказал, что, если Аура проведет ночь в Почутле, она не выживет.
Начальницу аэропорта Хуатулько тоже звали Фабиолой. По телефону Фабис сказала ей: если моя кузина умрет, то ее смерть будет на вашей совести до конца ваших дней. Джонни Сильверман, мой друг-юрист из Нью-Йорка, тоже оказывал давление. Его юридическая фирма по ряду корпоративных дел сотрудничала с одним из самых влиятельных адвокатов Мексики, и он уговорил этого человека позвонить в аэропорт Хуатулько. После его звонка Фабиола из Хуатулько смягчилась и сказала, что аэропорт будет открыт до полуночи.
Скорая приехала около девяти, на два часа позже запланированного. Госпиталь Почутлы не мог расстаться с единственным шейным корсетом. Мы с Фабис бросились в аптеку, чтобы купить новый. В скорой Красного Креста не было работающего респиратора. Молодой врач, оказавшийся интерном из Гвадалахары, недавно назначенным в эту больницу, вызвался проводить нас с ручным респиратором. Наконец-то завернутую в покрывало Ауру переложили с доски для серфинга на каталку скорой помощи. Кому бы ни принадлежала эта доска, очевидно, он пожертвовал ее Ауре.
Аэропорт в Хуатулько был примерно в двадцати милях езды по узкой петляющей дороге. Путь занял почти целый час. Мы въехали в аэропорт через боковой вход — паросветные лампы, густой тропический воздух, — и я услышал звук реактивного двигателя, работающего на холостом ходу. Мы снова были в XXI веке, скорее, даже перескочили через столетие, поскольку летающий госпиталь показался мне сошедшим с экрана фантастическим объектом, мне запомнилось, что молодая команда врачей была одета в сверкающие летные костюмы, хотя я сомневаюсь, что это могло быть правдой. Главным врачом оказалась молодая красивая женщина с веселым, вселяющим надежду нравом Доброй Волшебницы Севера. Молодой врач из Почутлы даже не взял у Фабис деньги на такси до Масунте; он ушел прочь, сжимая в руках респиратор, после нескольких раундов прочувствованных и ободряющих прощальных пожеланий, чтобы переночевать в доме приятеля. Ауру переместили на новые носилки и уютно обернули серебристым термоодеялом. Красавица-врач сказала, что жизненные показатели Ауры хорошие, и она уверена, что все будет в порядке. После того как мы взлетели, она сказала, что респиратор Ауре не нужен. Это было правдой: Ауре удавалось дышать самостоятельно. Она посмотрела на меня и спросила:
Mi amor, можно я немного посплю?
Вероятно, это было последнее полноценное предложение, которое Аура адресовала мне; не помню, чтобы она говорила что-то еще. Она немного поспала. Чтобы ее не будить, я воздержался от нашептывания слов любви и ободрения.
Последняя скорая везла нас из аэропорта Толуки через весь Мехико на юг в Педрегаль. Я ехал сзади с Аурой, а Фабис сидела впереди рядом с водителем. Эта последняя скорая была оборудована только самым необходимым и выглядела аскетично, все кругом было из металла. Ауре снова потребовался респиратор. С нами сзади ехал врач, на вид лет двадцати, быстрые уверенные движения, собранный, серьезный, способный человек, бледный, с острыми, тонкими чертами, в очках, наверное, еврей. Он неотрывно следил за мониторами, считывавшими жизненные показатели Ауры. Затем он сказал: мне все это не нравится. Оптимизм, наполнивший меня в воздушном госпитале — столь странный для меня теперь, — улетучился. Сложно сказать, благодарен ли я за эти последние мгновения надежды и облегчения, или чувствую себя жестоко обманутым. Полагаю, ни то ни другое.
