Айрис Мердок - Лучше не бывает

— Да.

— Ты уверен, что делал все правильно?

— Господи, уверен!

— Ну, мне не понравилось.

— В первый раз девушкам это всегда не нравится.

— Может быть, я — лесбиянка.

— Ну и глупости, Барби. Тебе хоть чуточку понравилось?

— Ну, вначале немного.

— О, Барби, ты такая чудесная, я обожаю тебя.

— Что-то впилось мне в спину.

— Надеюсь, ты не на моих очках лежишь.

— К черту очки. Нет, это всего лишь корень плюща.

— Ты разметала столько листьев плюща кругом.

— Ты такой тяжелый, Пирс.

— Я почувствовал себя тяжелым. Когда все кончилось, мне казалось, я превратился в большой тяжелый камень, лежащий на тебе.

— Ты уверен, что не будет ребенка?

— Уверен.

— Ты думаешь, мне это станет нравиться больше, нравиться, как тебе?

— Тебе станет больше нравиться. Но не так, как мне, Барби. Я будто в раю побывал.

— Что ж, я рада, что кто-то получил удовольствие.

— О, Барби, дорогая…

— Все в порядке, все в порядке. Как ты думаешь, мы — испорченные?

— Нет. Ведь мы любим друг друга. Мы сильно любим, правда, Барби?

— Да. Но все равно это неправильно.

— Может быть. Но я так не чувствую. Мне кажется, как будто все в мире вместе с нами.

— Я это тоже чувствую.

— Ты не станешь жалеть об этом, не возненавидишь меня?

— Нет. Это случилось со мной, и я счастлива, что это именно так случилось.

— Я любил тебя так долго, Барби…

— Мне кажется, я не смогу это делать с кем-нибудь другим. Потому что я знаю тебя так хорошо, ты мне как брат.

— Барби!

— Ну, ты понимаешь, что я хотела сказать. Дорогой Пирс, твое тело кажется мне сегодня совсем другим и таким красивым.

— Я не понимаю, почему девушкам нравятся мужчины. Мы — такие грубые и противные и плоские в сравнении с вами. Тебе не холодно, нет?

— Нет, мне хорошо. Какая жаркая ночь. Какая огромная луна.

— Она кажется такой близкой, что ее будто можно потрогать.

— Слышишь сову? Она чудесна. Правда? Пирс…

— Да?

— Как ты думаешь, сможем ли мы спать с другими?

— Нет, Барби, понимаешь, мы так молоды и…

— Ты уже думаешь о других девушках!

— Барби, Барби, не отодвигайся, пожалуйста, положи руку обратно. Дорогая, я люблю тебя, Господи, ты же знаешь, что я люблю тебя!

— Может, и знаю. Ты был ужасен со мной.

— Обещаю, что никогда не буду таким. Ты тоже бывала ужасна.

— Знаю. Давай по-настоящему любить друг друга, Пирс.

— Да, давай. Это будет нетрудно.

— Это будет нелегко. Может быть, мы сможем пожениться, когда ты сдашь экзамены.

— Ну, Барби, мы не должны слишком торопиться. — О, дорогая, пожалуйста…

— Когда мы опять займемся этим? Завтра?

— Завтра не получится. Я должен поехать к Джофри Пембер-Смиту.

— Ты не можешь отложить?

— Нет. Видишь ли, это такой случай — прокатиться на яхте…

— А я? Я думала, ты меня любишь!

— Я люблю тебя, дорогая. Но яхты тоже не пустяк.

— Ну, ты меня потряс.

— Я и сам поражен.

— Какая темная лошадка все-таки эта Мэри! И после всей этой истории с Вилли…

— Дорогая Кейт, ты слишком быстро уверилась в их отношениях. Мэри никогда не была уверена в нем.

— Может быть. Но я уверена, тогда она не думала захомутать Джона.

— Может быть, Джон захомутал ее.

— Нет, нет, Октавиен. Это она — инициатор. Она могла стремиться к этому после неудачи с Вилли. Кто-нибудь ей был нужен. Надеюсь, они не будут сожалеть.

— Я уверен, что не будут.

— Ты очень добр, Октавиен. Что ж, мы должны простить его.

— Конечно, мы простим его. Но это было немного неожиданно.

— Кажется, наступил брачный сезон.

— Сначала Ричард и Пола, а потом эта бомба.

— Джон — замечательный миротворец.

— Ты думаешь, он помирил Полу и Ричарда? Не знаю — стоило ли, за Ричарда я бы не вышла замуж ни за что на свете!

— Пола кажется вполне счастливой. Думаю, они будут счастливы. Худшее они пережили, и теперь они ужасно влюблены друг в друга.

— Твое универсальное благодушие начинает действовать мне на нервы, Октавиен.

— Извини, дорогая. Можно выключить свет?

— Да. Так мы лучше рассмотрим луну. Она огромна.

— Как огромный абрикос.

— Слышишь сову?

— Да. Это чудесно, правда?

— Где Барби? Я не видела ее после обеда.

— Наверно, в постели, я думаю.

— Слава Богу, юный Пирс стал немного более спокойным… Он собирается поехать в гости к Пембер-Смитам завтра.

— Да, Барби обрадуется. Сколько еще пробудут у нас близнецы?

— По крайней мере, неделю. Пола ремонтирует дом в Челси.

— Что-то вроде экзорсизма, я думаю.

— Окуривание. Наверно, в этом есть нужда. Кстати, как звали того парня? Помнишь, который покончил с собой у тебя на работе?

— Рэдичи.

— Ты разве не говорил, что Джон считал Ричарда в этом как-то замешанным?

— Выяснилось, что нет, ничего, по крайней мере, ничего значительного. Я думаю, они оба общались с одной и той же девушкой или что-то в этом роде.

— Почему Джон подал в отставку, может быть, ему кажется, что он провалил расследование?

— Нет, я так не думаю. Его отчет был невелик, но вся проблема стала ясной.

— Тогда почему же?

— Он хочет заняться наукой, а может быть, немного попреподавать. Он уже несколько лет стремился в отставку.

— Наверно, он хочет начать новую жизнь, и все такое.

— Я надеюсь, он приедет к нам, то есть они приедут.

— Я тоже хочу надеяться. Октавиен, нам нужно взять еще одну домоправительницу. Мы сможем?

— Да, дорогая. Но только пощади чувства Кейзи.

— К черту Кейзи. Ну ладно. Я дам объявление, что нам требуется старшая горничная. О, Октавиен, как грустно, все распалось, все ушли.

— Дорогая, ты скоро заведешь других.

— Других, кого?

— Я имею в виду — людей.

— Ты ужасен.

— Любимая, перестань.

— Ты — ужасный старый гедонист. Мне трудно будет с Джоном и Мэри. Ты не думаешь, что он — из тех гомосексуалов, которые женятся, чтобы убедить себя в том, что они — нормальные?

— Ты думаешь, что он гомосексуал, потому что он нашел в себе силы противостоять твоим чарам.

— Октавиен, ты — чудовище. Мэри больше похожа на мать, верно?

— Не думаю, что он — педик. Мэри как раз его тип — серьезная, и все такое.

— Да. А я как раз не его тип. Я понимаю теперь, как глупо я вела себя с Джоном.

— Ты нежная девочка, Кейт.

— Не говори таким тоном!

— Джон — ниже тебя. Для него это было слишком сложным. Он на самом деле не понял тебя.

— Джон — очень милый парень, но он не тот мудрый, хороший человек, каким мы его считали.

— Мы считали его богом, а оказалось, что он такой же, как мы, в конце-то концов.

— Как мы, в конце концов.

— Ты готова, дорогая?

— Готова, милый.

— Октавиен, я люблю тебя. Ты так умеешь подбодрить меня! Разве не чудесно, что мы все рассказываем друг другу?

На самом деле, Октавиен предпочитал не посвящать Кейт в некоторые подробности своей жизни, в частности, он умалчивал о долгих поздних вечерах на работе, которые он проводил вместе со своей секретаршей. Но он легко прощал это себе, просто полностью забывая о происшедшем и чувствуя себя безгрешным. Он часто говорил сам себе, что очередной такой вечерок — в последний раз, он не хотел считать себя обманщиком жены. Но сознание того, что она ничего не утаивает от него, было для него источником счастья и удовлетворения.

Лунный абрикос сиял, и уханье совы разносилось над любовными ритуалами.

— Они уедут, — сказал Тео.

— Да, — сказал Вилли.

— Ты печален.

— Я всегда печален.

— Не всегда. Две недели назад ты был почти веселым. Мне показалось, ты переменился.

— Тогда со мной в Лондоне случилось нечто…

— Что случилось?

— Я занимался любовью с одной девушкой.

— Господи! Вилли! Вот не ожидал!

— Да, я сам удивился.

— И какова она?

— Она похожа на газель.

— Когда ты встретишься с ней снова?

— Я не встречусь.

— Почему Вилли, почему нет? Она не хочет?

— Она хочет. Но нет, нет. Тео, я уже умер.

— Мертвецы не занимаются любовью.

— Это было просто чудо. Но за чудесами ничего не следует. Они вне обыденной жизни.

— Я бы сказал, что как раз за чудесами всегда что-то следует, по определению. И ты согласился, что стал другим.

— Нет. Ты сказал, что я переменился. А я — только прошлое без настоящего.

— Это — трусливая ложь.

— Как справиться с прошлым, Тео?

— Простить его. Дать ему мирно опочить в тебе.

— Не могу.

— Ты должен простить Гитлера, Вилли. Пора уже.

— Да будь он проклят, Гитлер! Нет, я никогда не прощу его. Но проблема не в этом.