Максим Кантор - МЕДЛЕННЫЕ ЧЕЛЮСТИ ДЕМОКРАТИИ
Однако именно патриоты и славянофилы искали с ним встреч в его последние годы, и воспринимали его отказ от либерализма — как путь к корням, к русской почве. Многих интеллигентных людей новые знакомства Зиновьева шокировали: национализм в московской среде никогда не считался приличным: как ни драпируй почвенничество, а национализм и погромы из него торчат. Традиционно позицию славянофилов связывали с государственностью, с официальной линией правительства. И это всегда вызывало брезгливость у людей с хорошим вкусом.
Однако в конце прошлого века славянофильство неожиданно приобрело характер оппозиционный — и потому стало притягательным, сделалось модным быть слегка славянофилом. Конечно, все реальные интересы и карьеры располагались в западном направлении, но отметиться в националистической газете «Завтра», пойти на чтение стихов нацбола Лимонова — весьма любопытно и даже пикантно. Это стало чем-то вроде дружбы с левыми философами в Италии, напоминало приятельские отношения со скандальными рокерами. Славянофильство вдруг окрасилось в романтические тона — вместо привычного патриархально-унылого заборного колера.
В конце прошлого века, когда Россия показательно повернулась к Западу (а многим эти годы напоминают время Петровских реформ), что могли они, славянофилы, со своими запечными идеалами, противопоставить прогрессу и западной цивилизации? И рухнувшая держава, и чувство заката нации, и народная беда — все это сделало славянофилов чуть ли не столь же притягательными, какими когда-то, в советскую эпоху, были диссиденты-западники. Упорные люди, отстаивающие немодные убеждения, — сколько же было в этой позиции красоты! Вчера еще обласканы партией и правительством, сегодня выброшены на обочину, прыткие мальчики-менеджеры их обошли, но как же эти почвенники держатся! Казалось, маятник истории качнулся в другую сторону, и теперь чувство достоинства перекочевало в почвенников, а интернациональные правозащитники и абстрактные гуманисты стали отныне держимордами. Словно поворот державы сделал государственников — изгоями, изгоев — государственниками — и этот сюжетный ход всех возбуждал.
В этом месте надо сказать парадоксальную, но крайне важную вещь. Именно в моменты поворота России к Западу славянофильская позиция укрепляется — в годы застоя она не столь сильна. Однако находясь в опале, почвенная идея набирает сил, проникает в общество, постепенно возвращает былую позицию и даже осваивает новые рубежи. Вероятно, правильно будет сказать, что любой западный поворот и затевается для придания новых сил и моральных прав почвенной позиции. В наше время это происходило так
Славянофилы и националисты использовали все притягательные атрибуты подполья — точь-в-точь как диссиденты семидесятых, но с большим размахом. Сперва это было просто воем партийцев по былым привилегиям. Потом стало приобретать черты академической науки, правда, выглядело это немного странно: появились псевдонаучные труды о знаках и символах, зловещие конспирологические теории, обличения масонов, планы по строительству Пятой Российской Империи, инициации эзотерических братств, и прочая дикая алхимия. Было смешно.
Слухи ползли по Москве, по России — мол, вербуются отряды сопротивления иноземному игу, сходятся общества борцов за Россию, подбирается человек к человеку, боец к бойцу, Минин к Пожарскому. Ужо придет время, грянет возмездие оккупантам — банкирам и держателям казино! Попляшете тогда, жирные буржуи, приватизаторы народного добра.
Приятно было в это поиграть, хотя и немного страшновато: а вдруг заиграемся, они и правда станут силой? Нет, куда им! Все уже куплено и продано в России — не повернешь ни вправо, ни влево. Капитализм — вот главная сила сегодня, а власть денег интернациональна, что нам какие-то патриоты! Что могут они нынче, соколы с выдранными перьями, маршалы в отставке, беззубые упыри! Замшелые, нелепые пенсионеры — ах это даже любопытно: прочесть их желтую газетенку, не все же журнал «Форбс» читать.
Но вот уже скалится в усмешке шофер такси: «Читали список богачей из Форбса? Вот кто забрал наши деньги! А ведь списочек-то характерный! Прямо список Шиндлера!» И не замечает шофер такси, что «список Шиндлера» уже сильно поредел, уже убрали из него еврейские имена гусинских-ходорковских-смоленских-березовских: кого посадили, у кого деньги отняли, кого выслали. Уже просеяли список через частое решето, пополнили верными офицерами госбезопасности — они надежнее присмотрят за добром. Этого шофер знать не хочет, важно, что капитализм — изобретение инородцев, а русский человек русского угнетать бы не стал. Так думает шофер такси и рассказывает о том, что Льва Толстого евреи насильно держали в Ясной Поляне, не давая приехать в Петербург, что Ельцин продался евреям. И спасение для России в ее прошлом — а как бы его вернуть? Ну что на шофера-то внимание обращать, подумаешь — шофер! Однако вот и сосед в метро что-то такое сказанул, отсели вы от соседа в метро.
Слухи, но не только слухи: действительно, собираются в подвалах, выделенных домоуправлением, в бывших домах культуры стайки подростков, да и не подростков тоже. Вот уже собралась целая партия национал-большевиков, по городам России рассыпаны герои сопротивления. У них свои митинги, у них свои первичные ячейки, сходки в подвалах. Кричат, листовки печатают, флаги вывешивают. Что за хулиганство, недоумевает демократический обыватель, а его все пугают и пугают — нарукавными повязками, языческими символами, нацистскими лозунгами, страшными пророчествами. Власть держит их под контролем, волноваться не стоит, успокаивает себя демократ. И сказать им особенно нечего, молодым диким патриотам, — но когда идут они, бритые налысо, через город, орут в матюгальники свои дикие распевки, дрожат стекла в Макдональдсах — и страшно.
Во главе движения стоит писатель — ну чем не д'Аннунцио, поэт-путчист, губернатор фашистского городка, чем не Мисима, ретро-самурай, тоскующий по великой Японии. И жест будто бы вполне эстетический, красивый жест, для литературной биографии. И кстати — должны же быть у литератора убеждения или нет? Вот, скажем, у Зиновьева есть убеждения, и здесь убеждений тоже полно — пруд пруди.
И не в том дело, что идея большевизма и коммунизма (интернационализм как принцип объединения угнетенных есть ее основа) получила узко национальную окраску; и даже не в том дело, что лидером новых большевиков стал богемный поэт, полжизни проповедовавший распущенность (Чарльз Буковски и Генри Миллер были анархистами — им безразлична была социальная история, война, национальная драма, но вообразите Буковски — коммуниста), самое главное в другом. Лидером национального патриотического движения, взыскующего славы предков-большевиков, стал человек, прошедший искус Запада. Это он, поэт-плейбой, когда-то эмигрировал из Отечества и увидел коварство и корысть Запада — а потом вернулся и сделался патриотом. Это его письмо с разоблачением Запада когда-то передавали из рук в руки, как занятную салонную новость. И вот вернулся — и осудил Запад, и воззвал к былой славе Отечества. И — любопытная вещь — салонным прошлым и настоящим не поступился, на горло песне не наступил, оказалось: национализм и салон — не противоречат друг другу нисколько. Напротив, националистическая оппозиция — это даже пикантно, что-то в этом есть. Этот салонный путь — из западников в славянофилы, из эмигрантов в патриоты, из варяг в греки — этот путь стал символическим для определенной части интеллигенции. Да и правительство ничего против не имело.
Вот уже пошли по телевизору ретро-фильмы о славной стране Советов, о Сталине, вот и гимн Советского Союза вернул офицер-президент, вот и соцреализм объявили незаслуженно забытым. Но пока все в рамках приличного капитализма: оказывается, соцреализм потому вспомнили, что он имеет рыночную стоимость. Оказывается, эта жуткая серая мазня на рынках котируется. Ах, на рынках! Ну тогда можно спать спокойно, все идет по западным сценариям.
И ведь именно что по западным! Именно по либеральным западным образцам становится богемный поэт лидером националистической партии — это такой авангардный западный шаг. Именно по западным лекалам идет рекламная кампания национализма. Именно на западный манер сделались оппозицией вчерашние маршалы и партийцы, и в их мрачных пьяных сходках было что-то от собрания венты карбонариев. И надо было вдоволь начитаться западной литературы фэнтези, чтобы найти удовольствие в диких сказах о рунических письменах, премордиальном братстве и прочей мутной эзотерике.
У прыщавых юнцов образовались благолепные шаманы, ведуны и кудесники. Они объясняли молодой поросли значение рун и начертание славянской судьбы, проповедовали судьбоносное значение евразийства, читали провиденциальные труды Хаусхофера и Макиндера (геополитика сделалась модной наукой), рассказывали о великой «серединной земле», heartland, в которой концентрируются живые токи Европы. Рассказывали про то, что капитализм и коммунизм не дали свершиться великому плану становления Евразии, рассорили двух евразийских медиумов — Гитлера и Сталина, столкнули лбами атлантические ростовщики два пассионарных народа Европы.
