О любви ко всему живому - Кетро Марта
Она никогда не знала, будут они сегодня разговаривать или танцевать. И в том, и в другом была для нее сладость и тайна. Сладость и тайна в этом доме жила во всем, даже в том, чтобы мыть посуду и стирать его рубашки – в этом как раз особенная сладость…
Когда первый раз увидела, как он танцует с другой женщиной, заплакала. Она теперь часто плакала – от любви, от внезапно наступившей ясности, – но эти слезы оказались горькими, как перец. Он услышал, пришел на кухню и забрал ее к себе, в музыку, в ясность. Потом говорил: «Не ревнуй. Нет боли, нет ревности, нет границ, когда демоны любят. Это тела слабы, а души свободны, соединяются сколько хотят – и две, и три, и пять душ могут слиться и сделать друг друга сильнее».
Она верила, кивала. А тело его все-таки любила и хотела ему добра. Купила перчатки, когда увидела, как на морозе краснеют бесценные руки. Приносила что-то материальное, жалкое, складывала к его ногам, потому что сама была такая же жалкая, телесная, не умела жить одной душой. Но честно старалась научиться.
Мастер Бо поехал в Киев на несколько дней, она было рванулась за ним, но дела не отпустили. Стала ждать. В первый вечер пошла к подруге, та беременная была, шестой месяц дохаживала. Раньше Кира к ней часто заезжала, а тут пропала. Сели чайку попить, поболтать. Но чай казался безвкусным, а разговор получился плоский, как у глухих. Кира ей «энергия, ритм», а она «шевелится, переворачивается». Кира ей «душа, тонкий мир», а она «на узи пальчики видно». Потом говорит «у тебя появился кто?». И тут Кира рассказала – про силу, про сладость, про свободу. А она спрашивает «а работает где? сколько получает?». Ну как объяснить, где демоны деньги берут? Ушла.
Дома покормила кота и спать легла. Кот смотрит странно – она его, конечно, не забывала, раз в день обязательно появлялась, заботилась, но это было не то, что раньше, конечно. Свернулся у нее на подушке, затарахтел.
Утром Кира проснулась от грохота. Как будто забили божьи барабаны и небо упало. Только в ухе при этом почему-то щекотало. Сунула ватную палочку, посмотрела, а там блошка черная, с кота прибежала, видимо. Где он их только берет, сидя-то дома. Посмеялась, но Бо эсэмэску отправила «проснулись барабаны Бога» – пусть думает… Надо бы, кстати, ему денег на телефон кинуть, а то вечно кончаются.
А на следующий день у Киры началась аллергия. Думала, от тоски чешется, но по шее и по лбу пошли красные пятна, и Кира испугалась. Помчалась к дерматологу, в ближайший КВД, по дороге молилась: «Только бы не от нервов, не псориаз какой, его же не вылечишь. И только бы не краснуха – я же к Ленке беременной ходила! Уж тогда пусть лучше нервное, от краснухи-то дети мертвые рождаются». Влетела к врачу в своих серебристых мехах (еще февраль не кончился) перепуганная, бледная. Показала сыпь и голову, где чешется. Не краснуха?! Врачиха говорит: «Сядьте, дамочка. Сейчас рецепт выпишу. Вот вам антипедикулезное, с вас пятьсот рублей».
Анти-пе-ди… это ж от вшей?! Ну да, говорит, у вас там их стада, и гниды еще. Вы не волнуйтесь, в наше время у всех бывает, не только у бомжей.
Киру трясло от стыда и отвращения. От одной мысли, что по ней бегают десятки маленьких лапок, накатывала паника. Казалось, что человек, стоящий позади в аптечной очереди, сейчас увидит среди ее русых волос черную вошь и закричит, и опозорит. Хотя куда уж больше позора…
Дома, едва раздевшись, намазала на голову дрянь из тюбика, побросала одежду в машинку. Потом целые сутки отмывала и отстирывала все в доме, что нельзя стирать – выбросила, чего нельзя выкинуть – обработала спреем специальным, завязала в пакеты и спрятала на антресоли, через месяц там все должны передохнуть. А шубку в химчистку сдала. К вечеру опомнилась, позвонила подруге, повинилась:
– Лен, ведь я тебе вшей могла принести. Тебе, беременной, некстати.
– Не боись, Кир, мустанги никому некстати, но ты мне точно не успела присадить – сбежала как ошпаренная через пятнадцать минут. Я вымою все, конечно. А ты волосы потом уксусом прополощи, от него гниды легче отходят.
– Как ты сказала – мустанги?
– Ну да, мы так в детстве называли. Они ж скачут. Я раньше, когда тусовалась много, стопом ездила, вписывалась где ни попадя, все время цепляла. Тогда все цепляли. Мазали уж не помню чем, а парни просто головы брили.
– Лен, мне так стыдно чего-то…
– Ну ты же принцесса у нас… Да ерунда все это. Ты вот что, демона своего продезинфицируй. Ведь от него нахваталась, сто пудов.
– Лен, ну как я ему скажу… Он такой… а я такая – «у меня вши».
– Балда, это у него вши. Одной лечиться бесполезно, так и будут по вам скакать, с одного на другого. И бомжатник весь его вычисти.
– Ну… ну ладно.
* * *К счастью, Мастер Бо вернулся в Москву только через два дня. Было как раз первое марта. Кира как раз в последний раз намазалась чем положено и на следующий день поехала к нему. По дороге зашла в аптеку, купила лекарство. Волновалась страшно, все думала, как начать, что сказать. Но когда он открыл дверь, поняла, что говорить ничего не надо – Мастер Бо был наголо выбрит. Она посмотрела на его большие нежные уши и умилилась. Такой мальчишка без волос, сразу заметно, что даже чуть моложе ее. Зашла – в доме чистота… Не стала ни о чем спрашивать, пусть сам расскажет. Она ему тогда ответит «мустанги – ерунда! У меня тоже», и вместе они посмеются.
Нет, посмеяться не получилось. Он сказал, что отметил таким образом приход Весны, решил совершить акт инсоляции, открыться лучам просыпающегося светила…
А она слушала и думала: «Надо же – врет. Демон – и врет. Значит, пусть лучше меня вши жрут, чем признаться. Демон ты мой ушастый…» Вдруг ее охватила усталость и печаль. Она встала, поцеловала Бо в лоб и сказала: «Знаешь, милый, я тебя недостойна. Ты демон, а у меня вши. Я больше не приду».
И ушла.
Приехала к Ленке, смеясь, стала рассказывать:
– Лен, ну ты представь. Сидит лысый, уши торчат, про инсоляцию мне заливает, врет и не краснеет. Дееемон… – расхохоталась, задыхаясь, повторяла, – му… муууустангер он, а не демон… барабаны бо… бога…
Не могла остановиться, давилась водой из чашки, плакала. Очень долго плакала, Ленка ее утешала, а она все не могла остановиться, потому что вспоминала, как читала в четырнадцать лет про Мориса Джеральда, гордеца окаянного, мустангера:
«– Кто бы ты ни был, откуда бы ты ни пришел, куда бы ни лежал твой путь и кем бы ты ни стал, с этих пор у нас одна судьба! Я чувствую это – я знаю это так же ясно, как вижу небо над собой!»[10]
Тогда читала и думала, что у нее так же будет, даже наизусть слова выучила.
Теперь показалось, что ее собственная судьба солгала, под звуки небесного барабана проскакала мимо… на мустанге…
