Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
— Ну ладно, — я решил пойти на попятную, — некрасиво я поступил, недостойно, не стоило хаять твой танец.
— А ты мне одолжения не делай, — буркнула с вызовом крыса, — обойдусь как-нибудь, без твоих «ну» и «ладно». Не запряг еще, чтобы нукать и в ладушки мы с тобой не играли.
— Дунь, прости христа ради, был не прав. Хочешь на колени встану, чтоб ты мне поверила?
— Хочу, — тотчас же согласилась крыса.
Выйдя из-за стола, я отошел на несколько метров для лучшего обзора и плюхнулся на колени. Хотел еще было ударится челом об пол для пущего эффекта, но передумал — чрезмерное усердие смазывает картинку искренности. Дунька смотрела на меня сверху вниз, не мигая, будто отсчитывала секунды унижения, потом выхватила платок и уткнулась в него серой мордой. Я стоял на коленях, крыса рыдала, не переставая плакать, она махнула в мою сторону рукой, дескать прощаю, достаточно.
Жаль эту сцену не видел живописец, уж он бы запечатлел ее в красках, я бы вставил картину в рамку и повесил на стену в назидание потомкам — Дети мои, никогда не ссорьтесь с крысами!
— Ты думаешь мне не обидно было, — заверещала Дунька, — я к нему всем сердцем, Никитин то, Никитин се, всю ночь костюм для выступления кроила, пальцы исколола в решето, блестки пришивая. А он мне в ответ — красота в безобразном! Да я к Шамаханской царице летала на консультацию, танец показывала, весь двор к экстазе валялся, челядь замертво упала от моих обворожительных па, а он — безобразие в красоте! Говнюк ты, Никитин, больше никто!
Я помолчал немного для приличия, слушая справедливые упреки Дуньки, но потом стал потихоньку раздражаться, сколько можно виноватить, всему есть предел. Крыса меж тем не унималась, распаляясь все больше.
— В моем присутствии Наполеон сусликом дрожал! — подняв руку с платком вещала раскрасневшаяся Евдокия.
— Насколько я помню, он лошадей боялся и белого цвета, — возразил я, только чтобы прервать фонтан ее красноречия.
— Так я и являлась к нему по ночам в облике белой лошади, — угомонилась крыса, как воришка, пойманный за руку, — Неужели трудно догадаться?
— Дуня, где я, а где Бонапарт? Ты мне лучше скажи, зачем так жестоко с ясновидящей обошлась? Краев не видишь. Собралась мне отомстить, но она-то тут причем? Татуировками ее разукрасила, запугала бедную женщину…
— Ничего себе бедная, живет в особняке за городом, шашни крутит с престарелым генералом, голову ему морочит, к денежкам подбирается, аферистка, людям мозги компостирует, шарлатанка. Да я с ней еще по-доброму обошлась. А наколки на пузе уже исчезли, как только ты передо мной повинился, — Дунька отхлебнула из рюмки. — Странный ты человек, Никитин, мы с тобой знакомы, можно сказать, вечность, пуд соли вместе съели, меня оскорбить у тебя рука не дрогнула, но за шалопутную девку, которую позавчера впервые увидел, у него душа, видите ли, болит, прямо рвется в клочья.
— Насчет пуда соли ты загнула, но зерно в твоих утверждениях есть, — согласился я.
— Кто бы спорил, — Дунька осталась довольна моим уничижением и добавила хитро, — Что же ты не спрашиваешь откуда деньги появились? Я же вижу, тебе интересно.
— Да я вообще-то догадываюсь, откуда дровишки. Новости читал. Попали вы в сводку происшествий.
— На глобусе не отыщешь страны, где бы мы в сводке происшествий не засветились, — опять понесло Дуньку, — деньги мы экспроприировали у следователя, которому их дал, твой дружок Макаров, чтобы тебя утопить. А себя, соответственно, отмазать. Как я напророчила, так все и вышло. Варфаламей просил передать, что это твой долгожданный бонус. Ты не рад. Что опять не так?
— Видишь ли, когда я говорил о прикупе, то совсем не имел ввиду материальную сторону.
— А что ж еще? — удивилась Дунька, — деньги и есть мерило всего. Кроме любви и страсти, конечно.
— Ну, не знаю, — я действительно не знал, — может быть воплощение заветной мечты.
— А она у тебя есть? — Дунька всплеснула лапками в возмущении, — Шарик просканировал твой мозг и ничего, кроме желания переспать с Моникой Беллуччи не обнаружил, да и то, еле откопал под ворохом скомканных мыслей, похожих на вырезки из газеты, Естественно, мы, как порядочные, связались с кинозвездой и поинтересовались ее мнением на сей счет. Она ответила, что никакого Никитина знать не знает, спать с ним не собирается даже в страшном сне и видала она тебя в гробу в белых тапочках.
— Подумаешь, как-то раз спьяну представил и забыл. Больно надо. Старая кошелка! Так ей и передайте.
— Зачем нам работать испорченным телефоном? Сам ей и скажешь.
Не успел я глазом моргнуть, как очутился в чем был посреди широкого коридора огромной квартиры, а может быть виллы, сразу не разобрать. Пахло летом, пылью и цитрусовыми. Навстречу мне выплыла шикарная краля лет сорока, с немного припухшим лицом в обрамлении гривы черных волос. Одета она была затрапезно, кстати, тоже в халат. В руке держала высокий стакан с жидкостью, цвета я не рассмотрел, свет от окна бил ей в спину. Увидев меня, она быстро залепетала на птичьем языке, в котором легко угадывался итальянский. Я стал мучительно подбирать слова из скудного запаса английского, но сразу выяснил, что не только ничего не понимаю, но и вымолвить не могу, кроме «Парле ву франсе?». Хотя, какое «франсе», если она итальянка. Дива гневно взмахнула рукой, продолжая тараторить, голос ее достиг высоких нот. Я не хотел, но губы сами произнесли: «Дура ты, Моника! Счастья своего не ведаешь. Вот и все, что я хотел тебе сказать.»
Она залопотала еще громче, запустила в мою сторону стаканом, на ее крик выбежал мужик с плоской, как у камбалы, мордой и бесцветными глазами. Прежде чем я опомнился, он схватил меня за шиворот, развернул лицом к двери, рывком отворив ее, дал пинка под зад. Я вылетел пушечным ядром из квартиры и упал плашмя на стол с мокрой рожей. Поднял глаза, в метре напротив сидела ухмыляющаяся Дунька.
— Ну что, передал? Обменялись верительными грамотами? — ухмыльнулась крыса.
— Предупреждать надо. Я бы хоть побрился перед кратковременной поездкой на Аппенины. У нее муж часом не футболист? — спросил я, потирая ушибленный копчик.
— Нет, актер, красавец мужчина, в моем вкусе.
Можно было съязвить насчет вкусовых пристрастий Дуньки, но я тоже входил в ее список наравне с мужем Беллуччи, актером Лановым, лейтенантом Моро, так что лучше промолчать в свете открывшихся у крысы неожиданных дарований по перемещению тел в пространстве. Начнешь выпендриваться, так Дунька запросто может закатать куда подальше Италии, спросить у чертей почем уголек. Причем, мне подумалось, что и это не самый худший вариант, есть на земле места, почище ада, врагу не пожелаешь попасть в плен к аборигенам, что сьели Кука или на конвейер штамповщиком алюминиевых ложек. Интересно, она может только по нашему времени отправить погулять или, как Костерка Ветрова, закинуть в другой век со всеми его доисторическими прелестями. Был бы помоложе, я бы Древний Рим выбрал, уж больно развратная эпоха, самое оно оттянуться перед смертью, а потом уже принять чашу с ядом цикуты, как Сократ, правда это, кажись, в Греции происходило. Кстати, о разврате.
— Дуня, давно хотел спросить — что там с записью моих кувырканий с ясновидящей? Ты ее в Голливуд уже отправила, «Оскара» получила?
— Вай мэ, — крыса прижала лапки к щекам, — я же диск твоей жене в джип подбросила.
— Евдокия, ты меня удивляешь, на фига?
— Чтобы разоблачить твою кобелиную сучность. Я же предупреждала, что мстя моя будет жуткая, бомбардировка по всем фронтам, без жалости и сострадания, — отрапортовала Дунька, как на ежеквартальном совещании мафии по вопросам текущей вендетты. Посмотрев на мое опустошенное лицо, она смягчилась.
— Я же не рассчитывала, что ты так быстро признаешь свою трагическую ошибку, — крыса засуетилась, приводя себя в порядок, — Ну ничего, сейчас поправим, комар носу не подточит.
— Постой, — наблюдая, как Дунька засобиралась, я решил ее остановить, — там же, по сути, ничего похабного нет. На записи наверняка слышно и видно, как я от домогательств ясновидящей пытаюсь отвертеться.
— Ага. Дураков нет. Я звук убрала и интимную музычку подложила, охи, вздохи всякие, а видео смонтировала из самых пикантных моментов.
— Что, сама? — удивился я ее познаниям в компьютерном монтаже.
— Вот еще, — фыркнула Дунька, и в голосе зазвенел царственный металл, — у меня спецов на все случаи жизни — вагон, в моем распоряжении находятся лучшие умы человечества, да стоит мне только пальцем пошевелить…
— Погоди, говорю, — перебил я крысу. — Ты когда запись Наталье в машину подбросила?
— Вчера утречком, на ветровое стекло изнутри прилепила с записочкой, — Дунька немного охолонула и снова взялась за рюмку, вопросительно глядя на меня.
— Тогда все без толку. Наталья стопудово запись посмотрела, поэтому и названивала вчера вечером. Как она еще не заявилась, ума не приложу. Накрыла бы вас с поличным, тепленькими, зато я был бы в шоколаде, ибо спал, не участвовал, не содействовал, не привлекался.
