Владимир Мальцев - О том, что сильнее нас
Наконец, лопухи расступились. Дальнейший сплав по Светлой был удивителен. Удивителен тем, что проходил как будто во сне. Восстановить последовательность событий — абсолютно невозможно. Есть одно большое ощущение сна. И плавного течения этого сна, проносящего нас по местам красоты настолько сумасшедшей, что описать её и даже вспомнить в деталях — нельзя. Но в то же время любая деталь, если навести на неё лупу памяти, всплывает в мелочах. Нереальная прозрачность ледяной воды… Гигантские плиты известняка, выстилающие дно и светящиеся сквозь ту воду… Двухсотлетнего возраста курная избушка размером со стандартную собачью будку, сидеть в которой можно было только на плашках десяти сантиметров высотой, упираясь головами в потолок… Кусты смородины вокруг избушки… Вырезанные на брёвнах автографы туристов девяностолетней давности… Заросшие берега, по которым не ходил ни один человек, и наклонённые над водой вековые лиственницы… Стометровые скалы, на вершинах которых лоси осенними ночами трубят свои песни… Висящая над водой жимолость, почему-то горькая как хина… Медведь, к которому мы подплыли метров на двадцать и который от щелчка Ленкиного фотоаппарата подпрыгнул высоко в воздух и в панике бросился бежать… Родник, бьющий фонтаном на полметра… Вид с вершины утёса, уходящая в дождливую и туманную даль тайга, уходящая туда же река с цепочкой островков, похожих на плывущих друг за другом крокодилов… Дайка странного базальта, покрытая коркой ржавчины, которая вполне могла оказаться состоящей из какой-либо алмазоносной породы, но времени на обследование которой не было… Огромные омута со склонившимися над ними неожиданно гигантскими для Севера вётлами… Сёмга, висящая в одном из омутов на глубине метров пяти, мимо которой нас проносило столь мощное течение, что никакой возможности притормозить и кинуть блесну не просматривалось… Мощная усталость… Десять-двенадцать ходовых часов в день, а потом — палатку ставить, ужин варить, вещи сушить… Хочется днёвку, а на это нет ни времени, ни еды… Одна галета и чайная ложка крошек от размоловшихся галет, выдаваемая на завтрак кроме небольшой порции геркулеса на воде, но с ягодой… Жареные без масла грибы… Последняя пригоршня чаю… Заваренный для его экономии взвар из шиповника с брусникою, оказавшийся столь мочегонным, что всю ночь бегали ежечасно… Последняя пригоршня соли, последняя поллитровая бутыль сахарного песку… И всё это — смятое во времени, плавно перетекающее одно в другое… Большая куча погнувшихся, потёкших, подплавившихся, даже отчасти сплавившихся один с другим моментов жизни, накрытая сверху для сохранности полупрозрачной тканью. Вот чем примерно является воспоминание о Светлой.
* * *Ура! Люди. Люди!!! Люди!!!!! Впереди — впадение Светлой в Пижму, там, на берегу, избушка, а около неё — два человека и собака! Сквозь хрустальные струи Светлой, сквозь мутный и тёплый поток Пижмы, сквозь береговую траву в полтора роста высотой – мы выплываем, выползаем, выбегаем к избушке. И — накидываемся на чай, на хлеб, на мёд, на уху из хариусов, на сгущёнку… В избушке — приехавший на рыбалку главный лесничий района с сыном, послезавтра они обратно, еду не всю доели, отсюда и возможность пиршества. К сожалению, с собой нам практически ничего не обломилось, так, горсточка соли и полбуханки хлеба. Всё лишнее просто съели, не отходя от кассы. Но наконец мы сыты. И наконец, мы «из первых рук» услышали, что нам ждать дальше по реке, и теперь можем относительно точно планироваться. Начиналась новая жизнь.
* * *Прикидка времени показала, что идём притирку, но пока не опаздываем. Беспокоило состояние Ленки. Кровотечение не прекращалось, она становилась всё более и более нервной и всё более и более замкнутой. То, что с ней происходило, скорее походило не на названную ей проблему, а на выкидыш на раннем сроке. Регулярно стало доходить — не то чтобы до конфликтов, но до перебрасывания одной-двумя злыми фразами, как правило, на пустом месте. Немного спасала рыба, которой вдруг стало сколько угодно. Мне ещё в детстве мама рассказывала, как её выхаживали при тяжёлых болезнях диетой, состоящей исключительно из густейшей ухи из сигов и хариусов. А именно такая уха и стала основной, если не практически единственной нашей пищей на обозримое будущее. Думаю, что в немалой части из-за этой ухи физическое состояние Ленки стабилизировалось. Но психическое продолжало ухудшаться. Замыкалась. Постепенно теряла активный интерес к чему бы то ни было, лишь отстранённо смотрела и впитывала глазами происходящее вокруг. Даже с тем медведем — Ленка взяла фотоаппарат в руки только после моих слов, хотя смотрела на него с самого начала эпизода.
Через два дня мы проезжали мимо микродеревушки при метеостанции. Еды нам там не обломилось, но Ленка смогла позвонить матери. Та, судя по всему, наорала и повторила свой ультиматум. Во всяком случае, когда вечером вдруг зажгли полярное сияние — Ленка грустно посмотрела на него и сказала, что жаль… — Что жаль? – Я впервые его вижу. И жаль, что больше не увижу.
Ровно один раз Ленка немного воспряла. Наверное, это был последний раз, когда я её видел счастливой, за исключением отдельных редких и кратких проблесков спустя месяцы и годы… Последний раз, когда я видел весёлое и радостное сверкание её глаз, потом — только болезненное. А произошло это, когда на медленном участке реки нас догнал тот лесничий и предложил немного поддёрнуть своей моторкой. Много не получилось, километров двадцать всего, дальше он отцепился, выключил мотор и взялся за блесну. Но — как ехали! Пляжные пластиковые лодки и мощный мотор — вещи малосочетаемые. Вести подобную лодку на буксире –задача вообще головоломная. Через год сам попробовал, убедился. Вести две сразу — задача для виртуозов. И виртуозом должен быть не только ведущий, но и ведомые. В первые же пять минут Сева начерпал полную лодку и промочил всё своё и Антоново барахло. Дальше для получения хорошего настроения достаточно было оглянуться и посмотреть на мокрого как свежевыстиранный кот Севу, лежащего пузом в луже, философски смотрящего то вперёд, то на экранчик своей жэпээс и при том управляющего лодкой, идущей на глиссировании, при помощи самых обычных вожжей. Не надо было махать вёслами. Можно было всласть любоваться проплывающими берегами, тайгой, утёсами, столбами… Щёлкать фотоаппаратами, как те японцы на экскурсии… Задранный нос, натянутые вожжи, с шипением расходящийся от лодки вал воды – скорость всё же была раза в два больше предельной для водоизмещающего хода, поэтому лодки разгоняли преизрядное мини-цунами… Стартующие с воды стайки перепуганных молодых уток… Плюс – наличие какого-никакого перекуса и даже глотка денатуратовки! Целых полтора часа настоящего сибаритского блаженства!
Как думаете, сколько нужно рыбы, чтобы прокормить четырёх человек, если другой еды совсем нету? Я сам поразился, когда выяснилось, что пуд в сутки — это то количество, которое всего лишь позволяет не ощущать зверского голода. Уха выглядела примерно так. Налавливалось огромное количество хариуса… При том что он был преимущественно совсем мелкий. Тратился час на чистку… Дальше в котле варились плотно набитые туда рыбьи головы, штук сто в пяти кружках воды. Потом головы вытряхались в таз, а в оставшихся четырёх кружках крепчайшего бульона варилась одна луковица и килограмм шесть рыбьих тушек, упрессованных в котёл чуть ли не ногами. Когда собственно уха съедалась, традиционно остававшиеся полуголодными Сева с Антоном приступали к главной части действа. Головы. Вид двух кадавров, сноровисто жрущих в ночи селёдочные головы, наваленные горкой в тазике, был поразителен, ностальгичен и философичен одновременно. В отличие от того дубля профессора Выбегалло наши кадавры успевали обсосать каждую косточку, успевали чистить бороду от объедков и съедать их, успевали, извинившись, выхватывать друг у друга из-под носа головы покрупнее и посочнее, успевали комментировать ход трапезы… Зрелище!
Впрочем, уха, сколь бы хороша она ни была, — блюдо не только малосытное, но и быстро приедающееся. Как мы только ни упражнялись в попытках создать из тех хариусов что-либо отличное от! Жарили на жалких остатках масла… Пекли в глине, фольге и золе… Чищеными и нечищеными. Коптили во мху… Фаршировали ягодой. Комбинировали с солёными и жареными подосиновиками. Кстати, великая была идея — в начале сплава, пока ещё были соль и пряности, заготовить ведёрко рассола, поставить в лодку и ежедневно подсыпать в него пару-тройку мисок бланшированных грибов, а столько же съедать уже просолившимися.
С солью, кстати, вышел любопытный казус. Сева пару дней назад разжился парой горстей, выменял на блёсны у проплывавших мимо рыболовов, свои блёсны уже пообрывавших. И вдруг — подплывает к нашей стоянке рыбнадзор совместно с егерями заказника. Объясняют, что о нас уже слышали. Что плыть и рыбу ловить в рамках общих правил — разрешают. А напоследок просят нас больше не дарить блёсен местным браконьерам. Вот как таёжный телеграф работает!
