Виктор Притчетт - Птички в клетках (сборник рассказов)
— Дейзи! Я думал… А я вот стою, смотрю. Ты что тут делаешь?
Теперь, когда память все расставила по местам, он не мог скрыть прилив негодования: его взгляд был холоден и неподвижен. На нее это явно подействовало.
— То же, что и ты, — резко ответила она. — Жду. Жду, когда они слезут с карусели.
Она обиженно отвернулась от него и принялась размахивать руками с криками:
— Стивен! Вот дурачок!
Парень, оседлавший задом наперед корову, помахал ей и что-то крикнул в ответ.
Ужасно! Но в старости надо быть к этому готовым: карта, которую ты всегда носил в голове, — да-да, именно карта — стирается, контуры бледнеют, города исчезают, люди пропадают из виду. Оберегавшие тебя лица друзей уходят в небытие, и ты остаешься совсем один, голый и уязвимый. Все те, кто плотными рядами стоял между тобой и твоими врагами, куда-то испаряются, и вдруг враг смотрит тебе прямо в глаза. Дейзи Пайк!
Старику некуда было деваться. Он сказал вежливо, насколько мог:
— Я думал, вы уехали за границу. Как Джордж?
— А мы и уехали. Джордж умер в Испании, — ответила она. И тут же добавила: — Во время игры в гольф.
— Извини. Я не знал.
Она оглянулась на карусель и снова повернулась к нему.
— А я о тебе все знаю. У тебя новый дом в Кольфе. А я старый сохранила, только там сейчас жильцы.
От Кольфа до Дейзи Пайк — расстояние в сорок миль, но между ними — ни души! Карусель остановилась. Дети шумно слезали, новые пассажиры рассаживались по местам; толпа ожидающих подалась вперед.
— Я пойду за Ровеной, — безжалостно отрезал он. — Ровена! — крикнул он повелительным тоном.
Зная, что Дейзи Пайк смотрит на него, он подал Ровене руку, но она спрыгнула с карусели сама, как бы не замечая протянутой руки.
— Ровена, нам пора ехать.
— Разве? А было здорово. Ты видел этого смешного парня?
— Нет, Ровена. Какого парня?
— Да вон он, с этой девушкой в красном, ты еще с ней флиртовал. Я все видела, старый проказник! — Она рассмеялась и взяла его под руку. — Ты покраснел.
— Она не девушка, — сказал он. — Я был знаком с ней двадцать лет назад в Лондоне. Представляешь, какой ужас: я ее не узнал. Мы были дружны с ее мужем. Она была приятельницей Виолетты.
— Виолетты! — воскликнула Ровена. — Ты должен нас познакомить. — Она рвалась узнать каждого, с кем он когда-либо общался, — жаждала их всех, даже умерших, превратить в свою собственность. Особенно друзей Виолетты — его жены. Ровене страстно хотелось быть старой, как покойная Виолетта.
— Гарри, нельзя быть таким бирюком!
— Да знаешь… Это жуткая особа. Мы страшно поругались.
— Старая любовь! — поддразнивала Ровена.
— Мне пришлось указать ей на дверь. Она распространила заведомую ложь.
— Так познакомь нас скорее. Это же так интересно!
— По-моему, они ушли, — сказал он.
— Да нет же. Вон они. Пойдем.
Она потащила его к "волшебным кольцам", возле которых остановились Дейзи Пайк и молодой человек. В этом была неодолимая притягательность Ро-вены: она умела растопить застывшую скуку воспоминаний. Он знавал немало девушек, которые в такой ситуации лишь мысленно набирали бы очки для сцены ревности — ревности к его прошлому. Но Ровена не такая.
Молодой человек с кудрявыми желтыми волосами бросал кольца на стол с хитро расставленными мисками, кувшинами и игрушками, показывая Дейзи, как это делается, и поправляя ее руку, державшую кольцо.
— Выбери цель и держи кольцо горизонтально, плотно не сжимай, бросай плавно. Да нет, не так. Вот так.
С Дейзи слетела вся ее задиристость. Лицо ее было нежно-серьезным; перед каждым броском она смотрела на молодого человека.
— Дейзи, — сказал старик с неожиданной лощеной светскостью, как на званом обеде, — позволь представить тебе Ровену.
Ровена, сияя, сделала шаг вперед.
— Здравствуйте! Я как раз говорила Гарри о молодом человеке, который катался на корове.
— Вот он, — сухо произнесла Дейзи. — Стивен!
Парень повернулся и сказал: "Здрасьте!" — и стал дальше бросать кольца. — Вот так.
Ровена с издевкой наблюдала за ним.
— Мы, вообще-то, уже уезжаем, — сказал Гарри.
— Я много о вас слышала, — обратилась Дейзи к Ровене.
— Хотим пройтись вдоль утесов, — сказал Гарри.
— До Ивовой впадины, — вставила Ровена.
— Подумать, какая встреча! — сказал Гарри.
— Может, еще встретимся, — ответила Дейзи.
— Да знаешь… мы почти не бываем в обществе.
Дейзи нагло прошлась взглядом по Ровене и засмеялась, когда парень снова промахнулся.
— А я однажды выиграла золотую рыбку, — сказала Ровена, тоже смеясь, — только она сдохла по пути домой.
— Подумать только! — произнес старик, когда они с Ровеной шли к машине. — Это, значит, сын Джорджа. Он выше отца. Джордж был коротышка.
Она усадила его в машину и поняла по его каменному лицу, что разговор окончен. Что ж, она узнала еще одну его знакомую — это главное.
Холмы словно вырастали из-под земли, а море убегало все дальше и дальше, но вдруг, миновав последний длинный холм, они выскочили к кемпингу — пустынному в это время года и похожему на приземистые белые андалусские городишки, как они выглядят издалека. Старик продолжал говорить: "…но мы создали современную цивилизацию — голую, без корней, у нас анархия уживается с жесткими стандартами", и внезапно внизу, между дюнами, показалось море: не серое и холодное, но сочное, синее, свежее и наивное, как молодые губы, оно простерлось за дюнами гигантской сонной гладью. Теперь командовал старик: он суетился, искал место, где поставить машину, потом тяжело шагал по песку, минуя кучи прошлогоднего мусора, торопясь взобраться на утесы. Сверху открывался вид во всю ширь мелкого залива — на изменчивый рисунок неторопливо набегающего прибоя, похожего на губы, шепчущие слова, которые разлетаются, недосказанные и никем не услышанные. Вдалеке с десяток любителей серфинга решительно отдалялись от кромки прибоя, идя навстречу крупным волнам — так, словно навсегда покинули сушу и устремились к линии горизонта. Ровена остановилась, дожидаясь, когда первый из них заскользит на гребне волны, но старик велел ей идти дальше — туда, где утесы поросли густой травой. Вот что влекло его сюда: простор, беспредельность. В такой ясный майский день можно пройти, не встретив ни души, хоть тридцать миль, от края до края залива, сквозь вой ветра и крики мечущихся чаек, мимо несчетных мысов, плавно сползающих к песчаному дну, но все же режущих волны. Густые волосы старика оставались неподвижными на ветру, только его большие уши торчали сильнее обычного. Ровена повязала голову шарфом. С утеса на утес, по травяному ковру, испещренному мириадами гвоздик и маргариток, расцветивших милю за милей, старик вел ее, взрезая коленками воздух, жестикулируя, безостановочно говоря и показывая то на сокола в небе, то на черного, как сажа, баклана на скале, а она лениво брела сзади. Он нетерпеливо останавливался, чтобы отметить какой-нибудь особенный мох, или, стоя на краю утеса, как пророк, указывал рукой на обрывы, каньоны, пещеры и тоннели, куда врывалась — чернея — зеленая вода и — опять зеленея — выливалась водопадами в море. Шел старик энергично, нагнувшись вперед, но, ожидая ее, распрямлялся, и Ровена улыбалась его отрешенному взгляду, который скользил по просторам так, будто он знает, что там, вдали. В нем было что-то от языческого бога и от неутомимого зверя. После передышки на гребне черного утеса, где кожу обжигало солнцем, они продолжали путь.
— Отсюда не виден залив, — сказала Ровена. Ее мысли были о молодых людях, скользящих по волнам.
— Еще два утеса — и наша впадина, — ответил он, поднимая ее на ноги.
— Ах да, впадина.
Эта впадина стала для него навязчивой идеей. Из всех прогулок он предпочитал эту — впрочем, и Ровена любила бы здесь ходить, если б только не страшный омут в конце пути. В нескольких местах вдоль скалистого берега море вымыло тоннели под утесами, образовав гигантские темные кратеры ярдов пятьдесят в ширину, а эта впадина была к тому же сто восемьдесят футов в глубину. При спокойном море слышно было, как плещется внизу невидимая толща, а в непогоду вода бурлила, как в котле. Ровена в страхе остановилась, но он продрался сквозь высокую траву на самый край, выкрикивая через плечо какие-то сведения из геологии и кораблевождения, и, чтобы позабавить ее, рассказал, как контрабандисты дожидались отлива, прежде чем подойти к берегу.
Они снова смотрели на этот бессмысленный провал, похожий на рану. Стоя на краю, старик, казалось, слился с ним в единое целое. Ей вспомнился его рот, как она однажды его увидела (с ощущением ужаса, которое теперь пыталась стереть из памяти) до того, как он вставил свои зубы. И рот отца.
Что ж, цель достигнута. Найдя уступ со стороны моря, защищенный от ветра, они сели отдохнуть под обжигающим солнцем.
