Александр Белых - Сны Флобера
ВОСТОЧНАЯ КУХНЯ
На выходной она приезжала в гости по приглашению Исиды; та водила свою новую подругу теми же маршрутами, что и Ореста. Однажды в Йокогаме, они зашли в корейское заведение «Чхунхян» отведать экзотической пищи — похлёбки из собачьих потрохов. Помещения небольшого ресторана, разделённое ширмами на отдельные кабинеты, было драпировано красной материей. Когда женщины вошли внутрь, Марго вспомнила свою маленькую кухню на «Голгофе», залитую красным светом, и склонённого над столом голого Ореста, занимающегося проявлением фотографий. В груди у неё заныло. Перед глазами мелькнула чехарда картинок одного счастливого дня, проведенного на острове, цветущий шиповник…
Кроме этого воспоминания было ещё что‑то, не желающее проявиться в памяти. У неё на языке вертелось немое слово: стоило только его произнести, и тогда всё стало бы на свои места. Приступ удушья сковал Марго. Ей захотелось выскочить наружу, на воздух. И вдруг она физически почувствовала, как это тёмное слово, будто из земли, начало прорастать на губах:
— Вита, вита, жизнь.
Исиде послышалось, что её спутница захотела витаминовой воды.
— Не, нет, просто воды, — запротестовала Марго.
Ей не хватало жизни — той жизни, которую возбуждал в ней Орест. Наконец её осенило, в калейдоскопе памяти сложилась новая мозаика. По нейронам пробежал электрический ток: Моника Витти — Джулиана — «Красная пустыня» — Антониони. Она любила интеллектуальное кино шестидесятых. И всё‑таки еще не понимала, почему на ум ей пришёл этот старый фильм. Она сжала руки коленями. «Ах, ведь это Орест водил её на этот фильм в ретро — зал кинотеатра «Арс»!
Марго огляделась. Красная драпировка. Этот цвет угнетал женщину. Ещё чуть — чуть и она вскочила бы из‑за стола, чтобы порушить ширмы. Она с трудом взяла себя в руки: «Нет, я не сошла с ума! Я в своём уме!»
Перед глазами возникла прощальная сцена в порту: Джулиана провожает Коррадо в Буэнос — Айрес. Она не понимала, какими нитями связывались эти ассоциации с её собственной жизнью. В этом клубке всё спуталось.
— Я голодна, — призналась Исида.
— Я тоже.
В голове Марго прозвучал прощальный диалог Джулианы и Коррадо.
— А ты бы смог меня съесть?
— Смог бы, если бы любил.
Всё связалось. Картина восстановилась. Марго улыбнулась.
— Так давайте скорее что‑нибудь закажем, — сказала она.
Они заказали не какую‑нибудь дворняжку, а породистого благородного пса. На столе лежало меню с фотографиями собак. Среди них были европейские и азиатские породы. Вкус женщин совпал: обе выбрали лабрадора, синхронно ткнув пальцами в картинку. Чтобы подкожный жир впитался в мясо, и оно стало мягким и сочным, собаку забивали палками.
— У, пальчики оближешь! — приговаривала Марго.
Раньше она даже брезговала подумать о таком блюде. Этот суп с требухой кэдзян и сладкое тушёное мясо тангоки, приготовленное из лабрадора, запомнились Марго на всю
её долгую жизнь.
Вечером женщины, сытые и усталые, после ванны уединились в своих комнатах на разных этажах. Исида прослушивала записи на автоответчике с голосом Ореста, а Марго предавалась чтению его личных записок, найденных среди учебных материалов.
Эфемерный мужчина
Я лежу на футоне, без пижамы, жарко. Расковыриваю пальцем бумагу на раздвижных окнах. Сквозь рваное отверстие покорно светят фонари проспекта Сёва — дори. Я думаю о том, что происходит во дворце императора, что в пятнадцати минутах езды на велосипеде от моей резиденции.
Император укладывается спать в одиночестве. Императрица недовольна, но чувства свои скрывает. Она пожелала потомку богини солнца спокойной ночи, поклонилась в пояс, выпрямилась, вздёрнула подбородок, повернулась и засеменила в свою спальню, шурша белыми шёлковыми таби по чёрному полу императорской опочивальни. Император раскрыл французскую книгу и погрузился в чтение. «Gobineau», «высокие белокурые долихоцефалы», «длинноголовые», «брахицефалы», «короткоголовые», «краниальный индекс»…
По сырому асфальту проносятся автомобили. Вижу, как через дорогу перебежала женщина с банными принадлежностями в халате, голова повязана полотенцем. Я знаю, что сейчас вздрогнет телефон. Я услышу как всегда заботливый женский голос:
— Ты не спишь?
Я как всегда отвечу:
— Нет ещё. Вы хотели что‑то спросить?
Она скажет:
— Нет, просто хотела пожелать спокойной ночи, но вот подумала…
Что могла подумать женщина перед сном? Я хочу опередить её мысль и торопливо говорю:
— Вы, наверное, хотели спросить: «Не мешает ли мне спать шум проезжающих машин?»
Она ответит:
— Я об этом подумала только. Какой ты забавный! И вправду, у меня не шумно, если ты придёшь ко мне, то мог бы выспаться хотя бы на выходные… У меня есть холодное пиво… Ах, ты спутал меня. Я хотела спросить другое… Ну вот, уже забыла… Старая стала… Мне грустно… Я совсем не слышу добрых слов от тебя… Тебе как будто жалко сказать что‑то доброе…
— Ну, как же! Я ведь каждый вечер желаю вам доброй ночи.
— Я просто хотела услышать твой голос. Когда ты говорил по — русски с той женщиной по телефону, у тебя был такой нежный голос, которым ты никогда не говорил со мной…
— Хотите, чтобы я снова ей позвонил?
— Если ты позвонишь ей, я этого не выдержу.
— А давайте я буду вам звонить и говорить по — русски?
— Ты будешь говорить так же как с ней?
— Ну да!
— Как бы мне хотелось…
— Тогда кладите трубку, я перезвоню…
В телефонной трубке загудело. Я лежал, продолжая ковырять сёдзи. Отверстие становилось больше. Прошло уже несколько минут. Мысли были не о том, что бы сказать моей благодетельнице, этой тоскующей печальной деве у моста Удзи, а об императоре… Сам бы хотел понять, о чём он думал… Во рту был не язык, а войлок… В голове громыхало. Вы хотите послушать? Это бой барабана. Кто‑то стучал по моей груди. Я должен победить демонов моей госпожи своим словом. Слова, слова… Их никогда нет в нужный момент. Они, умные, появляются уже после того, как все сказано, но ничего не вернуть.
Императору не спалось. В его голове возникла танка, он встал, вынул из ящичка изящную японскую бумагу, сделанную ручным способом в северной провинции, инкрустированную травинками и цветами фиалок. Его величество написали стихотворение. Император вложил в конверт и отправил пневманической почтой в соседнюю спальню императрицы.
…Я придумал!
Был одиннадцатый час вечера.
Я набрал номер телефона моей госпожи.
— Моси — моси.
У меня в руках была книга Сэй — сёнагон «Записки у изголовья».
Я открыл девятую главу, стал пересказывать своими словами. На досуге я сличал этот отрывок, выписывая старые грамматические формы, чтобы потом уточнить их значение у своего университетского преподавателя. Это была история о горестной судьбе одной придворной собаки по имени Окинамаро. «Пёс вздохнул по — человечьи…»
В опочивальню императора пробралась кошка, титулованная госпожой Mёбу, любимица императрицы. Она улеглась на худую грудь императора, выпустила коготки, заурчала, и стала мять коготками его соски. Императору почудилось, что кошка что‑то прошептала голосом самой императрицы. Она как будто просила прощения. Детей у них не было, а стало быть, и наследников, и она, видимо, чувствовала себя виноватой перед императором и японским народом, и правительством, и премьер — министром, и перед священной историей, и перед богиней Аматэрасу.
На том конце провода слышались ахи, вздохи, причитания, всхлипы. Читая уже по — японски, я тоже стал плакать, молча. Жалко было этого полуживого пса Окинамаро.
— О чем ты мне рассказывал? — спросила моя госпожа.
— Я рассказывал о своей жизни.
— Так подробно!
— Да! Никогда ещё я не был так искренен, как с вами!
— Ты выдал мне свои тайны?
— Это произошло невольно, я освободил свою душу от печального гнёта.
— Как жаль, что я ничего не поняла! А потом, это ведь было что‑то неприличное, да?
— Я был с вами откровенен как перед Богом. Он услышал…
— Однако тебя слышал русский Бог, а не японский! Он же не понимает по — русски.
— Они как‑нибудь договорятся между собой на своём божественном языке.
— Ты знаешь, я всё — всё, до последнего слова, записала на автоответчик. Твой разговор с Богом. Я буду его слушать всякий раз, когда…
— Когда что?
— Когда тебя не будет, ты ведь должен скоро покинуть меня. Я буду тосковать без тебя, вот и буду слушать твой голос, записанный на автоответчик.
— А мои разговоры с той русской женщиной вы тоже записали?
— Да, это случилось нечаянно. Я подняла трубку, когда ты разговаривал, и я не стала прерывать вас, и случайно нажала на «запись». Другой раз, когда прослушивала автоответчик, то услышала ваш разговор. Я не стала стирать. Меня это так умиляет. Мне кажется, ты её любишь. Мне стало так одиноко. Я хотела бы оказаться на её месте. В той далёкой и холодной России, быть той женщиной, которой говорят все эти слова…
