Патрисия Вастведт - Немецкий мальчик

Кто-то коснулся его плеча, и Штефан разлепил веки. Рядом стоял мужчина в форме. «Вашбилетпожалста!» — сказал он, но Штефан понял не сразу, словно, пока спал, забыл весь английский. Кондуктор прокомпостировал билет и ушел.

Небо стало розовато-лиловым, холмы отбрасывали длинные синие тени. Пока Штефан спал, ветер бил ему в лицо. Штефан замерз. Он закрыл окно, вытянул онемевшие ноги и вытащил из кармана сигарету, мысленно благодаря Джорджа за то, что оставил в куртке целую пачку. Куртку Штефан позаимствовал, точнее, украл. Вот только спичек не оказалось. Можно пройтись по вагонам и попросить огоньку, но ведь он вор и беглец. «Фрицево отродье!» — скажут пассажиры. Штефан сунул сигарету в рот. Даже незажженная, она притупляла голод и успокаивала.

Кроме сигарет в куртке лежал кошелек, который украла Криспина. Купив билет в Лондон, Штефан спрятал в карман брюк оставшиеся деньги — четыре купюры по десять шиллингов, серебряные и бронзовые монеты в два шиллинга, шесть пенсов, одно пенни и один фартинг. Штефан не представлял, сколько это в немецких марках — все равно обесценились — и хватит ли, чтобы переправиться через Английский канал.

Старый кошелек пах затхлостью, шелковая подкладка расползалась. Штефан решил проверить, нет ли в нем чего ценного, а потом выбросить. На шелке темнело имя «Элизабет Мэри Оливер», в отделениях нашлись списки покупок, неоплаченные счета за уголь и продукты и старый конверт. Из конверта Штефан вытащил два выгоревших автобусных билета и пожелтевшую фотографию с надписью «Фолкстон 1932» на обороте.

Три молодые женщины обнявшись стоят на променаде. Штефан смотрит на маму, которая чуть старше, чем он сейчас. Она в длинной темной юбке и летней блузке. Штефан знает, что на ярком солнце ее волосы переливаются десятком оттенков бледного золота. Мама беззаботно улыбается и выглядит счастливой. Впереди у нее двенадцать лет.

Рядом с мамой — Элизабет и брюнетка, которая Штефану тоже знакома. Молодая Рейчел Сондерс мало похожа на нынешнюю фермершу. Она в обтягивающем светлом костюме и на каблуках. Тонкий нос с горбинкой, темные глаза — хороший немец без труда определит, что Рейчел Сондерс еврейка. Только, если верить фотографии, дружбе трех молодых женщин это ничуть не мешало.

Штефан откинулся на спинку сиденья и развернул фотографию к свету. В 1932 году он приезжал в Англию с родителями и Хеде, и было ему четыре года. Куда возил его в тот день отец? В ту пору мама уже знала Майкла Росса? А Элизабет и Рейчел Сондерс его знали? Чем они занимались на променаде?

Штефан еще раз вгляделся в лица молодых женщин, но не обнаружил больше ничего интересного и спрятал фотографию в нагрудный карман рубашки.

В соседнем отделении кошелька лежала старая захватанная визитка, хотя рваные края и надпись еще отливали золотом: «Миссис Франческа Бланш Маккарти Брайон».

Далее шел лондонский адрес — миссис Брайон жила в каком-то Риджентс-парке, — а на обороте карандашом черкнули пояснение:

Близкая знакомая М., американка.

Март 1929 г., обед.

Фицрой-стр., у студии М. Дала визитку.

Пригласила в гости.

Штефан убрал визитку в карман рубашки, где уже лежала фотография.

За окном почти стемнело. В доме Мэндеров, оставшемся далеко на юго-востоке, уже наверняка зажгли камин. Джордж вернулся с работы и вместе с Элизабет потягивает джин с тоником, Мод показывает, чему научилась в балетном классе, а Элис с Кристиной, усевшись на подлокотники дивана, аплодируют или насмехаются — по настроению.

Интересно, что Кристина сказала родителям? Может, Элизабет с Джорджем думают, что Штефан до сих пор бродит по Ромни-Марш? Он надеялся, что, когда настанет час, Кристина скажет, что ничего не знает об украденных деньгах.

Штефан открыл окно и выбросил кошелек в темноту.

Разрозненные огоньки собирались в гроздья и цепочками растягивались вдоль дороги. Поля и коттеджи сменились сперва домами с остроконечными крышами и длинными садами, потом частыми рядами почерневших кирпичных домов с трубами, — видимо, улиц между ними нет, только переулки. Глаза уже различали во мраке зияющие пустоты, силуэты полуразрушенных зданий и целые улицы-призраки, где остался тротуар и обочины, а дома полностью разобрали. Фундаменты заросли травой, о садах напоминали только одинокие зеленеющие деревья.

По сравнению с немецкими городами Лондон почти не пострадал и казался побитым войной, словно молью. Выходит, все попытки немцев защититься были напрасны. Хорошо хоть люди не знали, как мало достигнуто! Неужели фотоотчеты о блицкриге — фальшивка?

Улицы и дороги постепенно срослись в город. Лондон заглатывал поезд. Состав въехал на виадук, и вагоны оказались на одном уровне с верхними этажами домов. Мимо Штефана проплыла вереница английских кухонь и гостиных: вот мужчина в майке и спущенных подтяжках бреется у осколка зеркала; вот дети скачут на диване; вот девушка лежит на коврике перед камином; вот женщина в цветастом фартуке тянется, чтобы задернуть штору. Поезд пересек мост. На Темзе толпились буксиры и баржи. В темной воде мигали и дрожали отражения желтых фонарей.

На вокзале Чаринг-Кросс Штефан прошел через турникет и оказался на улице. В Лондоне было теплее, чем в Кенте, а в небе экзотичной синевы над яркими автомобильными фарами и витринами верещали птицы, и лондонский шум чем-то напоминал лесной. У поврежденных зданий стояли леса и подпорки — дома готовили к ремонту. Всюду чувствовались порядок и надежда.

Штефан миновал стоянку для велосипедов, лошадь, запряженную в телегу, мальчишку-газетчика и, не зная куда идти, влился в поток прохожих. Он пересек большую площадь с фонтанами, каменными львами и статуей на высокой колонне. Площадь казалась знакомой: Штефан словно попал на картину, которую видел сотни раз.

С трудом склеивая английские слова, Штефан спросил, как пройти в Риджентс-парк: впервые за много месяцев он думал по-немецки. Мужчина объяснил, показал на ружье и сделал замечание. Как превращаться в сжатую пружину, Штефан не забыл, — мужчина испуганно попятился и зашагал восвояси.

Штефан еще дважды расспрашивал прохожих, прежде чем отыскал дом миссис Брайон. Вилла с величественным подъездом спряталась среди запущенного сада, на неопрятной лужайке стояла непонятная фигура, похожая на изъеденную морем скалу, такая же мрачная и потерянная, как Штефан. Ее всю исписали, а кто-то мелом нарисовал на ней обнаженную девушку с большой грудью. Разве можно так издеваться над брошенной статуей? Штефан рукавом стер похабную картинку, но призрак обнаженной девицы остался.

У подъезда стоял добрый десяток урн, несколько велосипедов и колясок. На разбитой гравийной дорожке валялись игрушки. Выбитые окна изнутри заколотили досками, почти во всех уцелевших горел свет, а на двери поблескивали новенькие кнопки звонков. У каждой написали номер квартиры, с первой по восьмую, и имена жильцов. Имя миссис Брайон среди них не значилось.

Рядом со старым медным звонком на стене было написано: «П. Фейрхевен и О. Лейн», и Штефан позвонил. В глубине дома раздалась трель, через пару минут заскрипела дверь. Выглянула женщина в очках и с любопытством склонила голову набок, точно мышка.

— Слушаю вас, молодой человек.

— Мне нужна миссис Брайон, — медленно проговорил он, лихорадочно соскребая со дна памяти английские слова, и протянул женщине потрепанную визитку.

— Ох, вы сильно опоздали! Миссис Брайон в Вайоминге, она уже много лет здесь не живет. Могу я узнать ваше имя? — Судя по выговору, женщина была американкой. Ее жесткие рыжие волосы поредели, лоб блестел в безжалостном свете голой лампочки.

— Меня зовут Штефан Ландау.

— Пикси, дорогая, кто там? — выкрикнула другая женщина из-за раскрытой двери за большой прихожей с высоким сводчатым потолком.

— Милый юноша спрашивает Фрэнки Брайон, — прокричала в ответ Пикси.

— Фрэнки в Америке! — гаркнула невидимая женщина.

— Знаю, Олли, и уже сказала. Не ори, я веду гостя к нам. — Пикси повернулась к Штефану: — У меня где-то есть адрес Фрэнки, хотя мне он уже много лет без надобности. От Франчески весточки не дождешься, да и я сама не из писательниц! — Пикси усмехнулась, и ее пожелтевшие верхние резцы прикусили нижнюю губу.

Штефан проследовал за Пикси в комнату, забитую мебелью. Мужчина с бирюзовой сигаретой в зубах повернулся к ним, но пробраться к нему было невозможно.

— А вот и наш гость! — радостно объявила Пикси и повела Штефана по тропке, змеившейся между столами, скамеечками для ног, фарфоровыми фигурками животных, торшерами и магазинными полками к современным твидовым креслам, очевидно, для хозяина и хозяйки, по разные стороны от электрического камина. В комнате было очень светло и душно. Пахло позавчерашней говядиной.