Артур Хейли - На высотах твоих
Сегодня судья не позволил себе даже тени улыбки. Седовласая фигура застыла на помосте в непроницаемо-бесстрастной неподвижности.
После десятиминутного выступления Элан опустился на место, терзаемый мыслями о собственной жалкой беспомощности.
Над рядами стульев теперь воздвигалась широкоплечая фигура непоколебимо уверенного в себе А. Р. Батлера. С абсолютно естественным гордым величием – будто римский сенатор, мелькнуло в голове у Элана, – адвокат повернулся к помосту.
– Милорд, – хорошо поставленный низкий голос заполнил зал, – с интересом и восхищением я выслушал моего уважаемого коллегу мистера Мэйтлэнда.
Хорошо отрепетированная пауза, во время которой Том Льюис успел шепнуть Элану:
– Мерзавец исхитрился обвинить тебя в неопытности, даже не употребив этого слова.
Элан молча кивнул. У него создалось точно такое же впечатление.
Низкий голос продолжал рокотать:
– С интересом потому, что мистер Мэйтлэнд познакомил нас с новейшим толкованием одного – в общем-то очень простого – из положений закона. С восхищением потому, что он продемонстрировал замечательную способность творить кирпичи, или видимость кирпичей, из жалкой щепотки юридических, так сказать, соломинок.
Из уст любого другого это прозвучало бы грубостью и оскорблением. Однако произнесенные А. Р. Батлером с невероятно сердечной улыбкой слова, казалось, звучали лишь добродушной дружеской шпилькой.
Сзади Элана кто-то злорадно хихикнул.
– Весьма простая суть дела, как я намерен продемонстрировать, милорд, – заявил А. Р. Батлер, – заключается в том, что клиент моего друга, мистер Дюваль, чья своеобразная проблема нам всем хорошо известна и, могу сказать, к которой министерство по делам иммиграции относится чрезвычайно сочувственно… Суть дела заключается в том, что этот Дюваль задержан отнюдь не противозаконно, но, напротив, совершенно законно, на основании ордера, выданного с соблюдением всех должных и надлежащих процессуальных норм в соответствии с действующим в Канаде законом об иммиграции. Более того, ваша честь, я утверждаю, что капитан судна “Вастервик”, подвергая этого Дюваля задержанию, о чем информировал нас здесь мой ученый коллега, действовал абсолютно законно. Дело в том, что если бы капитан судна не сумел обеспечить выполнения распоряжения иммиграционных властей о задержании…
И так далее, и так далее катились округлые искусно составленные и любовно отточенные фразы. Там, где Элан запинался в поисках нужных слов, А. Р. Батлер без труда находил и выстраивал их с изящной ритмичной точностью. Там, где Элан кружил окольными путями, продираясь к главной сути каждого довода, то и дело теряя нить мысли и возвращаясь к уже сказанному, А. Р. Батлер мастерски поочередно начинал и закруглял один тезис, затем переходил к следующему.
Его аргументы звучали убедительно: задержание совершенно законно, все требования закона соблюдены, ни капитан судна, ни министерство по делам иммиграции не допустили никаких промахов либо ошибок, в качестве зайца Анри Дюваль не имеет никаких юридических прав, и потому требовать специального расследования со стороны иммиграционной службы нет оснований. Довод же Элана относительно гипотетического канадского гражданина, лишенного доступа в свою страну, настолько хлипок, что просто смешон… И в этом месте А. Р. Батлер действительно расхохотался, конечно же, крайне добродушно и снисходительно.
"Это было, – Элан признался про себя, – по-настоящему великолепное представление”.
А. Р. Батлер завершал свое выступление:
– Милорд, на основании вышеизложенного я прошу отклонить ходатайство и аннулировать ордер ниси.
После изысканно-церемонного поклона А. Р. Батлер с победным видом опустился в свое кресло.
В зале все застыли – так бывает после ухода со сцены звезды, потрясшей аудиторию. Кроме произнесенных в самом начале слов “В чем там у вас дело?”, судья Уиллис за все это время не издал более ни звука. “Да, эмоциям здесь не место, – подумал Элан, – но все же можно было ожидать со стороны судьи хотя бы какой-нибудь заинтересованности. Судя же по его поведению, можно было предположить, что мы здесь ведем речь о кирпичах и цементе, а не о человеческом существе”. Судья пошевелился в кресле с высокой спинкой, просматривая свои записи, потянулся за стаканом воды со льдом, неторопливо отхлебнул из него… Репортеры заерзали в нетерпении, некоторые демонстративно поглядывали на часы, и Элан догадался, что многих из них подпирают сроки сдачи материалов в редакцию. Хотя уже перевалило за одиннадцать часов, в зале было по-прежнему необычно многолюдно. Всего лишь несколько адвокатов, очевидно, занятых неотложными делами, покинули зал, однако на их месте появилось гораздо больше народу, в чем Элан убедился, оглядев заполненные ряды кресел позади себя.
Только сейчас Элан начал слышать доносившиеся снаружи звуки: завывание ветра, шум уличного движения, вибрирующий свист, похожий на тот, что издает пневматическая дрель, далекий звон колокола, медный всхлип буксира – вероятно, отплывает какое-нибудь судно, как вскоре отчалит и “Вастервик” с Анри Дювалем на борту или без него… Ну, это-то как раз станет известно буквально через минуту.
В тишине неожиданно громко скрипнуло кресло. Это поднялся на ноги Голлэнд, адвокат судоходной компании. Голосом, особенно неприятно скрипучим по контрасту с только что отзвучавшим богатым сочным баритональным басом А. Р. Батлера, он было начал:
– Если позволит ваша честь… Судья Уиллис резко поднял голову, оторвавшись от своих записей, и взглянул в зал.
– Нет, мистер Голлэнд, – остановил он адвоката. – Мне нет нужды вас беспокоить.
Адвокат поклонился и сел.
Вот и все.
Короткая фраза судьи могла означать только одно. Дело Элана провалилось, и никаких дополнительных доводов, чтобы довершить его крах, уже не требовалось.
– Что ж, – прошептал Том Льюис, – во всяком случае, мы пытались.
Элан кивнул. Он сознавал, что с самого начала подспудно ожидал провала. В конце концов, он же понимал, что вся его стратегия представляет собой весьма рискованную и сомнительную попытку. Но теперь, когда поражение стало явью, его охватило горькое чувство. Он допытывал сам себя, сколько здесь его собственной вины – его неопытности, его ораторской неуклюжести, проявленной в судебном заседании. Если бы он был более уверен в себе, если бы выступил столь же убедительно, как, скажем, А. Р. Батлер, мог бы он выиграть дело?
Или если бы ему повезло с судьей – попался бы, скажем, какой-нибудь более сочувствующий, нежели этот малопривлекательный сухарь там, на помосте, – повернулось бы дело по-другому?
Как оказалось, нет.
Еще до выступлений Элана и Батлера судья Стэнли Уиллис знал, что решение, которое он сейчас собирался вынести, неизбежно. Беззащитную уязвимость доводов Элана – равно как и их очевидную оригинальность, – он обнаружил уже через несколько секунд после того, как адвокат начал их излагать во время их первой встречи два дня назад.
Однако в то время у судьи были достаточные причины выдать адвокату ордер ниси. Сегодня же – к острому сожалению Уиллиса – никаких оснований вынести распоряжение о представлении задержанного в суд он не нашел.
Судья Уиллис считал А. Р. Батлера самовлюбленным позером. Пышная риторика и гладкая речь, назойливая демонстрация приветливости и доброжелательности были давно затасканными трюками из актерского арсенала адвокатов, которые могли произвести и, надо сказать, производили впечатление на присяжных, однако судьи к ним оказывались не столь восприимчивы. Тем не менее в доскональном знании законов А. Р. Батлеру отказать было нельзя, а аргументы, которые он только что привел, были буквально неопровержимы.
Судья Уиллис обязан – и через минуту он об этом объявит – отказать Элану в удовлетворении его ходатайства. Но он страстно желал найти какой-либо способ помочь молодому адвокату Элану Мэйтлэнду, а тем самым и Анри Дювалю.
В основе этого желания лежали две причины. Во-первых, как заядлый читатель газет судья Уиллис был убежден, что бездомному парню просто необходимо разрешить обосноваться в Канаде. С самого первого прочитанного сообщения он считал, что министерство по делам иммиграции должно сделать исключение из своих правил, как оно уже поступало до этого бессчетное число раз.
Судью Уиллиса неприятно удивило и возмутило, когда он узнал, что правительство не только не собирается делать для Дюваля исключение, но и заняло в лице иммиграционных властей негибкую и своевольную, на его взгляд, позицию.
Вторая причина заключалась в том, что Элан Мэйтлэнд понравился судье Уиллису с первого взгляда. Его неуклюжесть, не слишком бойкий язык и даже частые запинания не имели для судьи никакого значения. Настоящему адвокату – что Уиллису было доподлинно известно – не обязательно быть Демосфеном <Демосфен (около 384 – 322 гг. до н.э.) – афинский оратор.>.
