Мортен Рамсланд - Собачья голова
— Может, не сегодня? — ответил Нильс Джуниор Ушастый. У него не было никакого желания ни с кем общаться; гостиная покрашена лишь наполовину, все вокруг разбросано, и он прекрасно знал, что представить его хотят знакомой альпинистке Сливной Пробки. В последний год Сливная Пробка говорил только о ней. В кабинете партнера висела открытка, изображающая заснеженный Эверест, но, хотя она всегда напоминала Нильсу о Гренландии, он так и не удосужился разглядеть ее повнимательнее.
Он не стал переодеваться. Не подумал о том, что едет в один из самых фешенебельных ресторанов города. Ему даже в голову не пришло, как глупо он выглядит: старая одежда, в пятнах краски, даже лицо было запачкано. Каждый раз, когда он моргал, ему были видны белые бусинки на ресницах. Но ему было наплевать, он сказал себе, что на сомнительную знакомую Сливной Пробки потратит не более получаса, а потом вернется домой…
— Где она? — спросил Нильс, входя через некоторое время в ресторан и чувствуя раздражение от пристального взгляда официанта.
— Пудрит носик, ясное дело, — хихикнул партнер. — Что у тебя за вид? Ангина, значит? Да ладно тебе. Мы что, собираемся вкладывать деньги в малярное дело?
Но у Нильса не было никакого настроения шутить со Сливной Пробкой. Он сел и стал нетерпеливо барабанить пальцами по столу. Официант все еще пристально смотрел на него — не так ли чаще всего смотрят и на его отца? Официант прекрасно знал, кто он такой, и, чувствуя раздражение от того, что благосклонность официантов прежде всего связана с той одеждой, которая на тебе надета, Нильс так же пристально уставился на него, пока тот не отвел взгляд.
— Эта твоя альпинистка, как там ее зовут? — спросил Нильс, который уже достаточно наслушался о новой знакомой Сливной Пробки, хотя и слушал его вполуха. О ее браке с пожилым канадским богачом — тот умер несколько лет назад. Об ее экспедициях в молодости по гренландскому материковому льду, о ее мечте добраться до Северного полюса на собачьих упряжках — в первый раз не осуществившейся из-за снежной бури, но потом реализованной, несмотря на вывихнутую ногу и небольшую стычку с белым медведем. Она добралась до Северного полюса, но это было лишь начало, потому что теперь она одержима горами. На первых порах были так, мелочи, как она обычно говорила, снисходительно покачивая головой: Килиманджаро, Котопакси — а потом и более рискованные затеи: Монблан, Аконкагуа… Альпинистка никогда не забывала, как, раскачиваясь на ветру, словно мартышка, стояла на самой высокой ветке вяза позади дома на Нюбоверфтсвай в Ольборге. Она открыла для себя Гималаи: Ганеш Химал, Лангтанг Лирунг, Чо Ойу… все ближе и ближе к абсолютному вязу, крыше мира, самое рискованное из всего, финальная поездка на велосипеде с завязанными глазами, успешно осуществленная, когда вместе со своим старым другом Мак-Вальтером она в тридцать шесть лет покорила Эверест без кислородной маски. Они дошли до вершины. Они стояли наверху. Мир лежал у их ног, победа, победа, но кроме опьянения, которое ударило в голову, она чувствовала и какое-то неожиданное разочарование: выше ей уже не подняться. И спуск с горы — он стал также и спуском в переносном смысле. Но она постаралась выкинуть эти мысли из головы, и, спускаясь вниз, они постепенно развеселились, расшалились как щенки, дурачились как шестнадцатилетние, у которых в голове какие-то бесшабашные выходки, и Мак-Вальтер на третий день оступился и провалился в ледниковую трещину. Это была непростительная ошибка: глупо было так далеко от вершины проваливаться на тридцать метров, когда тебя невозможно вытащить наверх.
«Последний спуск Мак-Вальтера» — так называлась ее книга, которая стала довольно популярна в Канаде. Было что-то тревожное в том, как она писала о потере старого друга. Между строчек читалось не только горе: «Возможно, мы оба должны были оказаться там. Возможно, это была ошибка, что я пошла дальше в базовый лагерь. Почему не взять на себя ответственность? Окончательный спуск или окончательный подъем».
Да, она действительно была рисковым человеком, как все и думали. Но она нашла новые вязы. В мире были и другие горы, и ей было наплевать на то, что о ней говорили. Бабушка всегда это знала. Для нее Марианна Квист всегда была демоном.
* * *— Что? — переспросил Сливная Пробка, нетерпеливо поглядывая в сторону туалета. Больше он ничего не успел сказать, дверь распахнулась и появилась Марианна Квист со свежеприпудренным носиком. Она отбросила волосы в сторону, надула губки, взглянула на Сливную Пробку, который тут же вскочил и стал поправлять одежду, и без колебаний направилась к их столу. Черты ее прежде округлого лица стали более резкими, нос казался больше, сеть тонких морщинок окружила глаза, но, побывав совсем недавно на холодных вершинах Гималаев, она находилась в прекрасной форме, и от мороза, который за несколько недель до этого мог испортить ее кожу, у нее был прекрасный цвет лица.
— Привет, — сказала она, словно присутствие Нильса Джуниора за столом было для нее совершенно естественным. — Не с тобой ли мы когда-то собирались сбежать?
Отец ничего не ответил.
— Вы что, знакомы? — спросил Сливная Пробка.
— Ты поседел? А, это краска. Послушай, если бы Слотсхольм не рассказывал мне так много о тебе, я бы решила, что ты тут случайно — прямо настоящий маляр. Кстати, как там попугай? Ты шпионишь за голыми девицами? И как там твой отец — он еще не умер от пьянства? — выговорила Марианна Квист на одном дыхании — и вдруг закашлялась.
— Черт, я думаю, твой друг задался целью напоить меня. Он полагает, что если старушка выпьет парочку лишних бокалов, то будет готова тут же снять штаны, но я всегда говорила: руки прочь, Слотсхольм. После хорошего обеда я даже готова признать, что ты обладаешь некоторым обаянием, но штаны ты с меня не снимешь… А как ты? — продолжала слегка пьяная Марианна Квист, бросив на мужчин обворожительный взгляд, поразивший бизнесменов-махина-торов в самое сердце. — Счастливо женат? Дети и все прочее, как я слышала, и еще ты отпустил усы, похоже, что-то тут не так.
К этому моменту моего отца уже поразил второй серьезный приступ головокружения за эти сутки. Стены стали вращаться, пол закачался, а в центре этой вращающейся карусели сидела сорокадвухлетняя альпинистка.
— Ну что молчишь, а? Я так и думала. Знаешь, Слотсхольм — он все время о тебе говорит. Послушай, Слотсхольм, закажи-ка шампанского. Мне кажется, нашему дружку надо взбодриться. Не всегда бывает приятно, когда тебя вдруг настигает прошлое.
В этом Марианна Квист была права, потому что, пока она трещала без умолку, в голове у него вдруг возникли отдельные фрагменты второй половины его жизни: неиспользованные возможности, которые, однако, продолжали жить своей жизнью в подсознании и которые внезапно, как пузырьки, поднялись со дна в этом ресторане, при виде свежеприпудренного носика альпинистки. Увлекательная жизнь, наполненная настоящими приключениями, которая для него лично закончилась велосипедной поездкой с завязанными глазами, в то время как другие более жизнеспособные личности, она, например, жили этой жизнью… Но почему он так никуда и не уехал? Хорошо знакомая — но для Нильса всего суточной давности — версия подсказала ему ответ: он остался из-за Аскиля. Это Аскиль виноват в том, что Нильс Джуниор избрал надежный путь. Во всяком случае, так было в самом начале. Коммерческое училище вместо гренландских приключений, багетная мастерская вместо айсбергов. Да что же это такое, черт возьми, — подумал он, но внезапно на сетчатке его глаз возникло пронзительно четкое изображение: оттуда-то из глубин подсознания возник зеленый медвежонок и засмеялся.
— Цыганенок Ханс! — тут же произнес Нильс, глядя прямо перед собой. — Ведь его звали Цыганенок Ханс?
— Цыганенок Ханс? — переспросил Сливная Пробка.
— Цыганенок Ханс? — повторила Марианна Квист, улыбнувшись. — Ну и ну! Это единственное, о чем ты думаешь? Двадцать пять лет спустя?
— О чем это вы, черт возьми, толкуете? — недовольно проговорил Сливная Пробка, но тут подошел официант с шампанским. Сливной Пробке определенно не нравился взгляд Марианны. Ему не по душе было то, как она смотрит на его партнера. Он тут сидит, в своем дорогом костюме, мужчина в самом расцвете сил, который все в своей жизни держит под контролем, и вот неожиданно появляется Нильс в потертых джинсах, и что мы видим? Он произносит «Цыганенок Ханс» и тут же получает так много очков, что все остальные просто отдыхают. Переодевшись простым мастеровым, он сразу проник в ее сердце. Во всяком случае, он сразу же пробудил в Марианне что-то совершенно неведомое Сливной Пробке.
А потом, пока эти голубки беседовали за столом, не обращая на Сливную Пробку почти никакого внимания, ему показалось, что она стала как-то снисходительно вести себя по отношению к нему. Сливная Пробка, конечно же, привык к ее резкому тону, но тем не менее. К тому же она начала все больше и больше подливать в его бокал, и казалось, что она прямо-таки вызывает на какое-то детское соревнование, дескать, пей до дна, если ты не маменькин сынок… Бутылка шампанского стоила две тысячи крон. Хулиганство какое-то! Но он не мелочен, и вот прошло совсем немного времени, и он, человек, который держит под контролем все в своей жизни, начал все больше и больше хмелеть. В конце концов он, вставая из-за стола, чтобы сходить в туалет, опрокинул бокал, и тогда голубки решили отправить его домой на такси.
