Год Иова - Хансен Джозеф

Он ждёт, что ответит Джуит. Но Джуит слишком ошеломлён. Ривс кладёт руку ему на плечо.

— Возможно, вы захотите купить этот дом.

— Я не в состоянии этого сделать. У меня нет денег.

— Что ж, не расстраивайтесь, что дом остаётся ничьим. Полагаю, в доме найдутся семейные документы, которые вы могли бы использовать. В домах, где так долго живёт одна и та же семья, такие бумаги всегда есть. У вас есть время. Завещание ещё предстоит утвердить официально. Передача таких огромных особняков на благотворительные нужды — процесс юридически сложный и долгий.

— Он не огромный, — глупо возражает Джуит. — Всего три спальни, две из них маленькие. Ванная. Это не огромный особняк, мистер Ривс.

Ривс терпеливо улыбается.

— Я имел в виду, что у Сьюзан было большое состояние. Она заработала его продажей своих… гобеленов.

Джуит встаёт со скамьи. Он чувствует необыкновенную лёгкость, словно кости его полые, как у птицы.

— Она называла их пледами, — говорит он.

— Но это уму непостижимо, — говорит Акмазян.

Он закрывает верх маленькой тесной машины и каким-то образом умещается в кожаном кресле за рулём. Его руки в чёрных шофёрских крагах обхватили маленький руль, и тот стал почти незаметен. Либо покрышки слишком громоздкие, либо не всё в порядке с осями: Джуит подпрыгивает на каждом камне, который машина встречает на своём пути по мокрым от дождя улицам. Вытирая воду с лобового стекла, дворники вторят раздражённому голосу Акмазяна.

— Она не раз говорила мне, что наследником будете вы. Вы для неё были самым дорогим человеком, самым добрым, самым лучшим. Вы ни разу не заикнулись о себе. Вы ухаживали за ней, возили в больницу на эти ужасные курсы, оставались на ночь, готовили, убирали. Я всё об этом знаю. Старикашка, наверное, что-нибудь перепутал. Другого завещания не может не быть.

Джуит качает головой.

— Она виделась с ним всего несколько недель назад. По поводу медицинской страховки. И ни слова не сказала о завещании.

— Просто невероятно, — говорит Акмазян.

— Да не совсем. Она была нездорова. Она спешила закончить работу. О деньгах она никогда не думала. Как, впрочем, и ни один из нас — ни я, ни отец, ни мать и, конечно же, ни Сьюзан. Она была художником. Она просто забыла. Она не хотела, чтобы так получилось. Вы сами об этом сказали.

— Это правда.

Акмазян тормозит на светофоре на Главной улице. Вдоль неё поникшими мокрыми петлями висят новогодние гирлянды и искусственный дождь. Витрины магазинов украшены изображениями рождественских ёлок, Санта-Клаусов и снеговиков. Из колоколообразных громкоговорителей, что висят на фонарных столбах, звучат рождественские песни.

— Последний раз она говорила мне это в больнице. Мы возмущались тем, что вы потеряли роль в «Тимберлендз». Какая несправедливость.

Он хлопнул Джуита по коленке. Загорелся зелёный свет, и он отжимает короткий тормоз. Позади них нетерпеливо сигналит клаксон. Маленькая машина дёргается вперёд.

— Она говорила мне, что как только она умрёт, вы станете очень богатым человеком. Теперь она умерла. Она говорила это за неделю до смерти.

— Последнее время у неё не было ясности в голове, — говорит Джуит.

— В тот день её мысли были яснее ясного, — раздражённо говорит Акмазян. — Ну, надо же! Всё достаётся собакам! На вашем месте, я бы подал в суд. Как единственный родственник, вы имеете на это полное право. Я буду свидетелем. Суд непременно рассмотрит дело в вашу пользу. Отдать полмиллиона долларов своре побитых блохами пуделей, которые даром никому не нужны! Это уж слишком.

— Мне хватит часов, — говорит Джуит.

Ривс был прав. Хрупкие и покрытые толстым слоем пыли картонные коробки, забитые бумагами, которые либо просто лежали в них, либо были в папках или конвертах, стояли в дальнем углу полок шкафов в комнатах, на заднем крыльце, на верстаке и под верстаком в гараже. Большая часть бумаг не представляла никакой ценности — то были чеки, погашенные несколько десятилетий назад, банковские записи, квитанции, налоговые книжки, счета с пометками об оплате, сделанными рукой давно почивших людей. На всё это он едва взглянул. Коробку за коробкой, он вынес всё это на переднее крыльцо. В день, когда приедет мусоровоз, он снесёт все коробки вниз по лестнице на обочину, а потом их увезут и сожгут. Туда же отправились свёртки старых писем. Большинство прислано из Денвера сестрой его матери, некоторые — бабушкой по линии отца из Чула Виста в начале двадцатых годов. Джуит её никогда не видел. Нет-нет да и выпадет из конверта какой-нибудь снимок. На жёлтых фотографиях какие-то мужчины, женщины, дети, которых он вряд ли видел вживую.

Он находит альбомы с фотографиями. На чёрных страницах белыми чернилами сделаны подписи. Надписи стираются, даже когда он переворачивает страницы. Джуиты на пикнике под ощетинившейся кроной иудина дерева. Палит солнце. На заднем плане видна «модель А», с дверцы которой свисают фляжки с водой в холщовых чехлах. Джуиты на пляже. На заднем плане виднеется волнорез. Сьюзан стоит в джинсах, набросив на голову пляжное одеяло, а Оливер стоит рядом в вязаном купальном костюмчике с белым поясом. Он вспоминает, что в этом костюмчике он всегда очень чесался, но казался себе очень красивым. Он усмехается. Сколько ему было лет? Четырнадцать? Худенький — руки да ноги. А вот и маленький Оливер с удочкой в одной из тех прохудившихся лодок на маленьком озере в горах. А вот утеплённые Джуиты идут по сугробам между высоких сосен. Сьюзан держит высокие лыжные палки и гордо улыбается, позабыв о кривых беличьих зубах. Он откладывает альбомы сторону. Однажды кто-нибудь захочет написать книгу о Сьюзан. Он передаст их Акмазяну. Тот знает, в какой музей или университет их лучше отдать.

Джуит находит конверт из плотной бумаги. Его мать написала на нём аккуратным почерком школьной учительницы «Оливер», но он его не помнит. Швы конверта растрескались. Он был плотно заклеен, не намеренно, а скорее влагой минувших зим, вроде той, что стояла сейчас: и вчера, и сегодня шёл дождь, который, согласно прогнозам, продолжится завтра и послезавтра. Он открывает конверт и вспоминает эти фотографии размерами восемь на десять. Оливер вместе со всей остальной компанией на сцене в Средней Школе Хуниперо Серра. Это его первый спектакль. Оливер в смокинге и с бабочкой в Клубе Весёлых Ребят. Мать пометила его стрелкой, нацарапанной белыми чернилами. Лицо Ричи Коуэна, стоящего рядом, выглядит пятном. Здесь Оливер прикрепляет афишу о новом спектакле в школьной студии. Он стоит вместе с девочкой, имени которой сейчас уже не помнит. Здесь Оливер у микрофона с текстом в руках. В конверте лежат распечатанные на копировальной машине программы спектаклей и вырезки из «Курьера Кордовы». «Талантливый, красивый, искусный, большое будущее».

Большая картонная коробка, набитая тем, что он собирался выбросить, уже переполнена, однако, он засовывает туда и это, а затем неловко встаёт с пола, где сидел в позе лотоса, и приминает ногой верхний слой. Кряхтя, он поднимает коробку, подносит её ко входной двери, прислоняет к стене и подпирает коленом, открывает дверь и ставит коробку ко всему остальному, о чём уже никогда не пожалеет. Он выпрямляется, и чувствует напряжение в пояснице. Он устал. Ничего удивительного. Он — последний из Могикан. Потому и приходится вкалывать. С раннего утра он сортирует, выбрасывает, откладывает. То, что он всё ещё здесь — попустительство юристов. Думая об этом с отвращением, он стремится быстрее покинуть дом. Но сегодня его ни на что больше не хватит.

Он закуривает сигарету, прислоняется к стене и наблюдает за тем, как сквозь тёмные ветви гималайских кедров льётся дождь, прислушивается к шёпоту дождя. Он «переболевает» из-за Сьюзан. Именно «переболевает». Не из-за денег. Не из-за дома. Дом полон привидениями, и он уже не может здесь спать. Он ни за что не остался бы здесь. Однако, мысль о том, что дом достанется чужим людям, ему противна. Однако, это всего лишь сентиментальность, которая ему столь же противна. Этот дом, как и все остальные, состоит из гвоздей и досок, перекладин и кирпичей, проволоки и труб. Если он и несёт в себе нечто большее, это нечто большее Джуит может забрать с собой. Вместе со всем остальным? Он состраивает гримасу. Ему лучше забыть об этом как можно скорее. Если он сможет.