Игорь Губерман - Путеводитель по стране сионских мудрецов
Орден госпитальеров вскоре перенес свой штаб на остров Родос, а потом на Мальту. Многие отважные члены ордена занялись морским пиратством, и вскоре их резиденция превратилась в огромный невольничий рынок: людей, захваченных на море, продавали в рабство или требовали выкупа. Особенно много пленных евреев выкупала община Венеции, с ней у пиратов наладились прочные торговые отношения: после каждого набега прежде всего в Венецию шел список подлежащих выкупу евреев.
Эта эпоха подарила истории два громких имени, прославленных во множестве легенд, романов, даже песнопений и поэм. Король Ричард Львиное Сердце и султан Саладин.
Английский король Ричард приобрел свое прозвище благодаря выдающейся военной храбрости. Когда он возвращался после битвы в лагерь, гласит легенда, щит его был утыкан стрелами, как подушка — булавками. Его именем матери пугали детей. «Сейчас позову короля Ричарда!» — кричала арабская мать расшалившемуся ребенку. «Ты что, увидел Ричарда?» — спрашивал погонщик остановившегося осла. И жестокость короля была вполне в духе времени. Когда после двух лет осады сдался город Акко, за освобождение двух тысяч защитников крепости Саладин обязался выплатить двести тысяч золотых монет и отпустить всех христианских пленников. Но за назначенные сорок дней он сделать это не успел. По истечении срока Ричард распорядился вывести две тысячи заложников за стены города и обезглавить. А когда он только еще вербовал в Англии свое ополчение, продавая за бесценок замки, деревни и епископские престолы, довелось ему усмирять прямо на месте собранное им воинство. Ибо и в Англии паломники, собравшись, повели себя немедля так же, как везде. «Свое выступление с родины они посрамили ужасным избиением евреев», — меланхолически замечает хронист. Порядок удалось восстановить с большим трудом, уже пролилось много крови.
Про Саладина сложено не меньшее количество легенд, чем про Ричарда Львиное Сердце. И, в частности, одна — о благородстве и великодушии: услышав от своих шпионов, что в бою под Ричардом пал конь, Саладин прислал ему великолепного арабского жеребца. До Саладина все арабские владыки предавались распрям друг с другом с тем же упоением, что и крестоносцы. Став султаном Египта, мудрый Саладин оживил идею мусульманского джихада — священной войны с неверными, и прилив воодушевления в его войске сразу же сказался на победах. Битва при Карней-Хиттин (возле Тверии) принесла Саладину славу великого защитника ислама.
В ночь перед битвой Саладин распорядился поджечь кустарник, проложив его соломой, и от этого угара (ветер дул на лагерь крестоносцев) рыцари и пехотинцы были в состоянии совсем не боевом. Нет ничего проще, чем наглядно представить себе ощущения рыцарей в этот печальный день 4 июля 1187 года. Для этого следует, напустив дыма в хорошо натопленную парную, забраться на верхний полок, навесив на себя бронежилет образца Второй мировой войны, ноги поставить в сковородку, а на голову напялить железное (можно эмалированное) ведро с двумя дырками для глаз (чтобы дым легче проходил внутрь). Через пять, максимум десять минут вам обеспечен персональный Карней-Хиттин в облегченном варианте. А когда первая атака конных рыцарей довольно быстро захлебнулась и они отступили, превратившись в растерянное скопление всадников среди пехотинцев, — исход сражения уже был предрешен. В плен попали иерусалимский король и гроссмейстер ордена тамплиеров. А заодно — и тот зловредный рыцарь Рейнальд, который грабил караваны. Ему Саладин отрубил голову лично.
Говорили, что в день битвы при Карней-Хиттин над рядами европейцев пролетел орел, громко крича: «Горе, горе Иерусалиму!» Судя по тому, что разноязыкие рыцари отлично поняли его слова, этот орел принадлежал к ныне исчезнувшему виду орлов-полиглотов. В этой битве был утрачен Крест Господень, начисто растоптанный лошадьми и разошедшийся потом по миру в виде щепок.
Вскоре войску Саладина сдался Иерусалим — девяносто лет без малого продержались в нем крестоносцы. После город еще несколько раз переходил из рук в руки, но надолго европейцы уже в нем не задерживались.
А имя Саладина стало нарицательным в Европе. Изыскивая средства на очередной поход, церковь обязала каждого христианина уплачивать десятую часть своего дохода на борьбу с неверными, и подать эту окрестил парод «Саладиновой десятиной». Но глупо было бы таким поборам подвергать одних лишь христиан. И вновь историк замечает: «И к этому присоединились еще ужасные мучительства над евреями, из которых выжимали несметные суммы».
Пламенное воодушевление первых лет испарялось из поколения в поколение. Это очень быстро почувствовали крестовые проповедники, которые не только призывали население в поход, но также собирали средства на него. И вскоре те, кто дали крестовый обет сгоряча и повинуясь духу толпы, теперь могли выкупить свой обет за сравнительно небольшие деньги. Воинское счастье крестоносных рыцарей немало состояло еще в том, что и арабские правители непрерывно дрались друг с другом — часто привлекая к этим битвам своих вчерашних врагов. Смертельно враждовали на Святой земле даже купцы — до кровавых стычек доходила торговая ревность мирных негоциантов Генуи и Венеции.
Все это кончилось в 1291 году. Из пылавшего Акко отошел последний корабль с уцелевшими после штурма крестоносцами.
Впрочем, кое-что от Акко осталось, и невозможно не сказать о нем несколько слов, тем более что город этот внесен ЮНЕСКО в список городов-памятников, и скажем сразу — не зря. В финикийские времена (это, если кто не знает, очень давно) здесь уже был порт. Впервые Акко упомянут аж в 1800 году до н. э. Кто только не захватывал этот город! Какие имена, какие люди! Александр Македонский, Александр Янай, Юлий Цезарь, Помпеи, Саладин… А вот Наполеон, наш обожаемый император, взять город не смог. Его сюда не пустил жестокий турок Джаззар-паша. Оставив раненых в Хайфе (их перебили турки), император двинулся дальше. Однако же осталась некая мистическая связь Бонапарта с городом на Кармеле. Начало этой связи относится к 1812 году. Поздней осенью, уже при отступлении, недалеко от Могилева конвой Наполеона был атакован казаками. В ходе боя император остался один. Шпоря коня, несся он по улицам Могилева. Цокот погони становился все громче и громче, и тогда со свойственной ему стремительностью император принял решение. Соскочив с коня, он хлестнул его плеткой и, когда обезумевшее животное исчезло за поворотом, бросился в стоявший рядом дом. В небольшой комнате раскачивался человек с головой, покрытой белой с черными полосами тканью. «Monseur», — прошептал император. Повернувшись, человек приложил палец ко рту… «Monseur…» Человек снова приложил палец ко рту, открыл шкаф, достал такую же накидку, покрыл ею голову Наполеона и жестом указал ему на место рядом с собой. С грохотом распахнулась дверь. «Жиды…» — разочарованно протянул казачий есаул, глядя, как молчаливо раскачиваются две закутанные в талесы фигуры.
Наутро уважаемый могилевский купец Лурье осторожно вывел Бонапарта на дорогу. Слуга купца подвел императору лошадь. «Mersi, cher ami, — с чувством сказал император купцу Лурье и стряхнул перчаткой набежавшую на ресницу слезу. — Мне нечем тебя отблагодарить как следует за твое мужество и благородство. Ты, подобно святому Мартину, спас меня своим плащом. Позволь мне отдать взамен свой…» И с этими словами Бонапарт накинул свой расшитый императорскими фиалками плащ на плечи купца Лурье. «Zai gezund, mein Kaizer, — с чувством промолвил еврей, — Zai gezund und shtark». Император обнял его, а затем вскочил в седло и помчался навстречу Лейпцигу, Фонтенбло, Ватерлоо и острову Святой Елены. Вот такая приключилась некогда история. Внук означенного Лурье, приехав на Святую землю, привез с собой наполеоновский плащ, из которого сделал занавес — парохат к арон кодешу — ящику, где в синагогах хранятся свитки Торы. Сперва императорская шинель украшала арон кодеш синагоги в Старом городе Иерусалима, затем синагоги в квартале Ямин Моше, а затем попала в Хайфу, где сегодня ее можно видеть в хайфском музее… В общем, это было там, но висит это здесь!
Хайфа вообще — отменный живописный город, чем-то отдаленно напоминающий Ниццу: море, порт, Старый город, горы. Помимо шинели императора и музеев, часть которых мы упоминали ранее, его украшают Бахайские сады. Бахай — это, если кто не знает, религия, у которой насчитывается по миру миллионов пять приверженцев, а центр — именно что здесь. Зародилась она в XIX веке в иранском городе Шираз, где некий человек по имени Сеид Али-Мухаммад получил Божественное откровение и, назвавшись Бабом (посредником), основал новую религию единобожия и взаимной веротерпимости. Место он выбрал для этого неудачное, ибо персидские шииты, как сейчас, так и тогда, веротерпимость понимали совершенно однозначно, что и не замедлили доказать, расстреляв бедного Баба на центральной площади Тебриза.
