Джеймс Баллард - Суперканны
Я прощупывал вены у себя под коленкой, Мандельбротово множество{83} хрупких сосудов — географическую карту, наглядно показывающую мою личную разновидность наркомании. Я снова подумал об умненькой Алисе, о том, как она глотнула из бутылочки с надписью «выпей меня», и посмотрел ампулу на свет. На бирочке было напечатано мое имя — с таким же успехом жирным шрифтом можно было написать: «уколись мной».
Моя коленка ждала облегчения, но на сей раз я отложил шприц и закрыл кожаный чехол. Чтобы не быть обвиненным в убийстве Цандера и не попасться в расставленные силки (ведь скоро будут и другие убийства), мне нужна свежая голова. Нужно, чтобы инфицированные связки и железные штыри терзали мою коленную чашечку. Мне нужно думать, и мне нужна боль.
Глава 35
Анализ
Супермаркет на главной дороге в Антиб-ле-Пен был полон множества заманчивых товаров — мясные закуски, оливковые приправы, пирамиды новых моющих суперсредств, солнечники и морские петухи такой свежести, что в их чешую вполне можно смотреться, как в зеркало. Вот только покупателей не было. Обитатели жилого комплекса повышенной безопасности, вероятно, так глубоко отступили в свое оборонительное пространство, что у них и потребности-то не возникало ни в еде, ни в приправах, ни в вине. Рекламные щиты офиса по продаже недвижимости на кольцевой развязке «эр-эн-семь» имели вид музейных экспонатов, а представление создавшего их художника о городском торжище, не продвинувшееся дальше Елисейских Полей с их бутиками и богатыми клиентами, казалось, реанимировало забытый мир двадцатого века.
Только в киберкафе по соседству были хоть какие-то клиенты. Бездействующие компьютерные терминалы были повернуты мониторами к стойке бара, но за столиком на улице сидели три байкера в подбитых железом ботинках, затянутые в кожу а-ля Безумный Макс{84}. Они являли собой зловещую часть сверхсовременного комплекса — аналог восседающих на карнизе небоскреба грифов-падальщиков, заполнивших непредусмотренную нишу в экологии будущего.
Меня мало волновало, что супермаркет пуст, удивительным было воздействие этих пустых проходов на мой зрительный нерв. За те недели, что прошли со дня моего отказа от болеутоляющего, мое восприятие окружающего мира обострилось, словно прежде замороженный анестетиками мир теперь очнулся и стиснул меня в своих объятиях. Недавно расфокусированный объектив, сквозь который я воспринимал реальность, внезапно стал давать резкое изображение, и впервые за много месяцев я сумел задействовать те уровни моего разума, которые были закрыты, как этажи опустевшей телефонной станции. Каждое утро после отъезда Джейн в клинику я вытягивал из ампулы приготовленную мне дозу, а потом спускал бледную жидкость в унитаз. Странно, но я не только стал мыслить яснее, но и боли в коленке у меня прекратились. На сей раз пример Алисы оказался отнюдь не лучшим…
Я увидел Изабель Дюваль, как только она вошла в супермаркет. Облачившись в головную косынку и солнцезащитные очки, она бродила у полок с деликатесной кошачьей едой, как начинающий магазинный воришка. Она была бледна и хорошо владела собой, но настороженно поглядывала через плечо, словно чувствуя у себя за спиной преследователя; правда, оглянувшись, она понимала, что испугалась собственного отражения в зеркале.
Я был рад снова увидеть ее. Поговорив с ней по телефону, я отправил ей маленькую посылочку из почтового отделения в Ле-Канне и предполагал, что ей потребуется не меньше месяца, чтобы разобраться. Но она позвонила мне уже через неделю.
— Мадам Дюваль… вы прекрасно выглядите. — Я ухватил ее за руку, прежде чем она успела ее отдернуть. — Спасибо, что помогли мне.
— Не за что… — Она посмотрела на меня поверх своих солнцезащитных очков — мои навязчивые и нетерпеливые манеры выводили ее из равновесия. — Я рада сделать все, что в моих силах. Вы были другом Дэвида.
— Именно. И он все еще не выходит у меня из головы. Поэтому-то я и вспомнил о вас. Тут рядом есть кафе — там мы будем меньше привлекать внимание.
Мы прошли мимо мелкого контейнера, полного омаров, которые толкались и теснили друг дружку, как самолеты, ищущие взлетную полосу. Я взял мадам Дюваль под руку и повел ее к выходной двери. Она нахмурилась, посмотрев на байкеров, бездельничающих на солнышке, — их близость раздражала ее.
— Мистер Синклер, эти молодые люди — они не посыльные?
— Надеюсь, что нет. Даже думать не хочется о том, с каким известием их могли бы послать. — Мы сели за пустой столик, и я заказал официантке минеральной воды. — Мадам Дюваль, нет никаких причин, почему нам нельзя было бы встречаться.
— Никаких? — в ее голосе слышалось сомнение.
— Моя жена была коллегой Дэвида, а вы — из числа последних людей, которые его хорошо знали. Так вы принесли анализ?
— Как и обещала. — Она сняла очки, и я увидел, что взгляд ее обращен куда-то в себя — как всегда при разговоре о Гринвуде. — Когда мы познакомились, вы исследовали обстоятельства смерти Дэвида. Позвольте узнать, вы нашли что-нибудь?
— Если откровенно, то ничего. Его все любили.
— Это хорошо. Он был замечательный доктор. — Она отважилась сделать глоток воды. — Время в Антиб-ле-Пен не двигается. Но мертвецы продолжают открывать нам глаза.
— Изабель, пожалуйста, анализ…
— Извините. — Она вытащила из сумочки конверт и достала листок с печатным текстом. — Позвольте сначала узнать, почему вы обратились ко мне.
— Я не хотел связываться с клиникой. Никогда не знаешь, какие могут последовать осложнения.
— Это можно было сделать в любой аптеке. Таких в Каннах полсотни как минимум.
— Верно. Но я понятия не имел, что было в этом образце. Обычная аптека может сообщить в полицию. Мне пришло в голову, что вы, вероятно, знаете какую-нибудь лабораторию, где не…
— Не будут задавать лишних вопросов? — Мадам Дюваль покачала головой, сочтя, что конспиратор из меня никудышный. — А что это за ампула?
— Я нашел ее дома. — Чтобы ложь выглядела убедительной, я добавил: — Среди вещей Дэвида. Ее содержимое могло объяснить настроение, в котором он пребывал. Если у него был диабет…
— У него не было диабета. Я обратилась в маленькую лабораторию в Ницце. Дэвид пользовался их услугами, пока в клинике не появилось такое же оборудование. Должна вам сказать, что главный провизор был удивлен.
— Почему?
— Это какой-то необычный коктейль. — Она надела очки для чтения и пробежала листок. — Там были витамины группы B и E, противовоспалительный состав и послеоперационное болеутоляющее.
— Отлично. — Я подумал о том, как Джейн колдует над этим зельем, отмеряя ингредиенты, словно мать, готовящая кашку ребенку. — Значит, с этим все в порядке?
— Не совсем. — Мадам Дюваль положила листок на стол, подозрительно наблюдая, как я кручу в руках стакан с минералкой. — Все эти вещества были в очень низкой концентрации и составляли всего пятнадцать процентов от общего объема. Остальные восемьдесят пять процентов — это мощный транквилизатор, амитриптилин. Его используют в клиниках для душевнобольных как успокоительное длительного действия.
Я взял у нее листок и принялся изучать французский текст и цифры с их скачущими десятичными дробями.
— Похоже, довольно большая доза.
— Очень. Если принимать по пять кубиков в день, то пациент будет жить как в тумане. Его ничто не будет трогать — ни его собственное состояние, ни события, происходящие вокруг.
— Похоже, полезная вещь.
— Для тех, у кого стресс или душевный кризис, который они не хотят разрешать. — Мадам Дюваль сделала глубокомысленную паузу. — Такие мощные транквилизаторы обычно не прописывают послеоперационным больным. Им рекомендуют двигаться, а не сидеть целыми днями на одном месте.
— Могут быть и другие причины… — Я взял листок и сунул его к себе в карман. — Благодарю вас, мадам Дюваль. Вы очень мне помогли.
— Не думаю, — Она положила руку на столешницу, которую сотрясала моя дрожащая левая коленка. — Вы по-прежнему счастливы в «Эдем-Олимпии»?
— В целом — да.
— Жизнь там нелегкая. Кажется, что все ясно, но… по крайней мере, боль обостряет ум.
Я тепло пожал ей руку, радуясь тому, что мне нет нужды рассказывать этой умной женщине обо всем.
Когда мы выходили из кафе, байкеры меняли позы за своим уличным столиком. Мадам Дюваль перешагнула через вытянутую ногу в ботинке, а я дождался, когда его владелец отобьет об асфальт расшатавшуюся подковку. Прислонясь к двери, я заметил русоволосого человека с соломенной шляпой в руке — он стоял у припаркованного «рено». Листок, прикрепленный к внутренней стороне лобового стекла (для умиротворения дорожной полиции), извещал, что за рулем доктор или ветеринар, спешащий по срочному вызову. Он повернулся спиной к кафе и принялся изучать карту Лазурного берега.
