Джоан Барк - Хризантема
Прошел час, а Тэйсина все еще не было. Мисако бродила по храму, заглядывая в самые потаенные уголки. Крайняя ветхость здания, а особенно плачевное состояние татами и сёдзи заставили молодую женщину с осуждением покачать головой. Даже дверь в ванную была вся в трещинах, а на полу не хватало чуть ли не половины кафельных плиток. Старинная деревянная ванна, судя по всему, доживала свои последние недели. Мисако вернулась к главному залу и вошла в комнату, где стоял семейный алтарь. Там она села на татами и, глядя на улыбающееся лицо деда, погрузилась в печальные размышления. В памяти всплыл дзэнский храм в Камакуре, еще более древний, но поддерживаемый в идеальном порядке и первозданной чистоте.
Когда наконец явился Тэйсин, свежий, улыбающийся и помолодевший, Мисако не стала портить ему настроение грустными мыслями. Разговор касался только предстоящей поездки. Монах развернул карту, показывая отмеченную дорогу до Нэйи. После возвращения Конэна Мисако глянула на часы и заторопилась домой. Тэйсин пошел провожать ее. Когда он включил свет в кухне, раздался неприятный шорох и от стола в угол кинулась большая крыса. Мисако вскрикнула от ужаса.
— Это крыса, она тут живет постоянно, — как ни в чем не бывало объяснил Тэйсин. — Храм очень старый, рядом рисовое поле… Ничего не поделаешь.
— Почему у вас нет кошки? — возмущенно спросила Мисако.
— Кошки? — удивился Тэйсин. — Учитель никогда не держал в храме кошек… — Он растерянно почесал бритую голову.
— Надо срочно завести, — заявила Мисако тоном, не терпящим возражений. В этот момент она была очень похожа на мать.
31
Первую серьезную поправку в план пришлось внести, когда Кэнсё не успел вовремя выехать в Ниигату. Утром третьего мая состоялось общее собрание, посвященное обсуждению учебной программы для иностранных студентов.
Присутствовало почти все дзэнское сообщество. Монахи сидели рядами на циновках в большом лекционном зале храма. Первым выступил настоятель, который выразил общее недовольство поведением американцев. Он настаивал на прекращении подобных программ в будущем, поскольку они нарушают мирную жизнь храма, однако собрание неожиданно затянулось. Другой монах почтительно согласился со старшим, заметив при этом, что визит, о котором идет речь, пока только лишь пробный и если внести в учебный курс соответствующие изменения, а также ограничить посещения двумя-тремя в год, можно добиться некоторых успехов. Сотрудничество с храмом в Сан-Франциско имело большие преимущества, не говоря уже о приобщении иностранцев к дзэнской практике. Один из монахов рискнул напомнить о материальной выгоде от подобных программ, хотя это противоречило дзэнской философии. Именно ему принадлежало предложение отправить Кэнсё, так хорошо проявившего себя в работе с американцами, в Сан-Франциско для изучения английского языка.
Кэнсё не мог не присутствовать на совещании, более того, был вынужден остаться до самого конца, поскольку речь зашла о нем. В результате он приехал на вокзал Уэно на целых три часа позже и пропустил свой поезд в Ниигату, а на следующие два скорых билетов уже не осталось. Пришлось ехать во втором классе на медленном ночном поезде, который отправлялся в девять вечера. Кэнсё позвонил Тэйсину и сообщил, что приедет лишь на следующее утро в семь.
— Ничего, Кэнсё-сан, — постарался успокоить его Тэйсин. — Если Мисако-сан не сможет вас встретить, я что-нибудь придумаю. Сиката га наи. Ничего не поделаешь.
Раздосадованный тем, что внес сумятицу в общие планы, монах-великан подхватил сумки и в ожидании поезда пошел прогуляться в окрестностях вокзала, возвышаясь над толпой, как пожарная каланча. Чтобы убить время и заодно подзаправиться в дорогу, он решил поесть горячей лапши. Будни большого города, а в особенности убогие привокзальные улочки вызывали у него отвращение. В крошечном, наполненном паром заведении, где кормили лапшой, у стойки сидели уже пять или шесть посетителей.
— Ба, неужели монах пожаловал? — осклабился хозяин, изображая крайнее удивление.
— Хай, хай, — добродушно ответил Кэнсё. — И бьюсь об заклад, что в вашей лавке не найдется лапши длиннее, чем этот монах.
Хозяин так расхохотался, что был вынужден поставить обратно огромную кастрюлю с лапшой, которую только что поднял с плиты. Он снял с лысой головы полотенце, защищавшее глаза от пота, и отвесил почтительный поклон.
— Обо-сан, а вы поглядите-ка на эту! Если растянуть как следует, думаю, выйдет и подлиннее. Ну и ну, как это вам удалось так вымахать?
— Лапши много ел, — серьезно ответил Кэнсё, с трудом помещаясь за стойку рядом с подвыпившим посетителем, по виду поденщиком.
— Обо-сан, как насчет пивка? — улыбнулся тот щербатой улыбкой.
— Спасибо, только немного, — монах неожиданно скорчил гримасу, — а то расти перестану!
Стены заведения затряслись от общего хохота. Прохожие на улице заглядывали в окна, пытаясь понять причину столь буйного веселья.
Съев две большие чашки лапши и запив ее пивом, Кэнсё вновь отправился на вокзал. Лицо его раскраснелось и лоснилось, но на сердце лежала тяжесть. Сказывалась неделя утомительной работы со студентами, а кроме того, монах переживал из-за своего опоздания и вдобавок волновался за безопасность урны в его сумке. Но больше всего его утомило представление, устроенное для посетителей в лавке. Несмотря на всю свою самодисциплину и навыки медитации, Кэнсё никогда не мог понять, почему начинает вести себя как клоун, почувствовав хотя бы тень насмешки со стороны окружающих.
— Сиката га наи, — повторил он, тяжело вздохнув. Нет, такому человеку глупо надеяться на нормальную жизнь. — Это моя судьба.
В глубине души таилась надежда, что поездка в Америку, в далекую Калифорнию, что-то изменит. Хотя бы поможет забыть Мисако. На самом деле ехать не очень хотелось, но пойти против воли старших было просто немыслимо. С другой стороны, год пролетит быстро, и уже следующей весной здесь, в Камакуре, ему снова придется учить студентов — если, конечно, его сочтут достойным.
Ночь прошла тяжело. Умывальник в вагоне находился так низко, что священнику пришлось встать на колени, чтобы умыться. Потом, скорчившись на узкой третьей полке, он долго не мог устроить ноги, поворачивался то так, то эдак, но все равно почти не спал. Постоянные пробуждения от боли в затекших мышцах перемежались кошмарами. В конце концов, приняв позу младенца в утробе матери, он ухитрился задремать, но лишь до тех пор, пока поезд с резким толчком не остановился у следующей станции. Тогда монах сел в позу лотоса, согнув плечи и упершись бритой макушкой в железный потолок. Он пытался отрешиться от окружающего мира, от своих мыслей, от всего… Резкая боль в спине вернула его к действительности. Вздохнув, он снова лег на полку и наконец отключился, не просыпаясь, даже когда кондуктор, проходя по вагону, задевал свисавшие ноги.
Дождь в Сибате начался ночью, как раз в тот момент, когда дедушка Сугимото умер во сне. Новость достигла храма в шесть утра, когда Тэйсин мыл и выскребал деревянную ванну, чтобы успеть наполнить ее горячей водой к приезду священника из Камакуры. Ванну действительно пора чинить, думал он, Кэйко права. Мысли его прервал Конэн, прибежавший с печальной вестью из дома Сугимото.
Небо было темным, как дно закопченной кастрюли. Мисако вела машину по дороге, ведущей к станции Ниицу. Унылый дождь смыл и размазал чудесные краски весны, пройдя словно грубой щеткой по непросохшей акварели. В семь часов Кэнсё уже ждал на платформе, растрепанный и помятый, с опущенной головой и черными сумками в обеих руках. Мисако увидела его первая и была потрясена, насколько уязвим, оказывается, ее друг и мудрый наставник. Увидев ее, он улыбнулся, но провалившиеся глаза как-то не вязались с этой улыбкой.
Мисако попыталась подбодрить монаха.
— Вы, наверное, очень устали, — заметила она, — но ничего страшного, Тэйсин уже готовит в храме горячую ванну и завтрак. Может, и дождь скоро кончится… — Она с недоверием взглянула на небо. — Все будет хорошо, вот увидите.
Однако в храме их ждало разочарование. Тэйсин объявил, что ехать не может. Смерть одного из прихожан означала для настоятеля храма несколько дней, заполненных разнообразными хлопотами. Пренебречь своими обязанностями толстяк никак не мог.
— Тогда и мы останемся, — насупилась Мисако.
— Ничего страшного, поедем в другой раз, — поддержал ее Кэнсё.
— Нет, — покачал головой Тэйсин. — Ничто не случается просто так. Видно, я уже сделал все, что мог. Теперь вы должны исполнить свой долг, а я — свой. — Было ясно, что отступать монах не намерен. — Кэнсё-сан, ванна вас ждет, — поклонился он. — Мисако-сан, если вас не затруднит помочь мне с завтраком, все будет готово через двадцать минут.
