Н. Денисов - Арктический экзамен
— Начало монолога в стиле Сокола! — сказал Виктор, глянув на Пятницу.
— Пить не буду, — брезгливо передернулся Иван, косясь на змею в бутылке.
— Я подарю тебе сюжетец, Сапунов, — не обратил внимания Коля, — только завари кофейку.
— Сейчас принесу.
— Бесхозяйственно живешь, Сапунов. У кока должно быть в каюте как у премьер — министра. Впрочем… Впрочем, ты помнишь окончание «Морского волка»?
Виктор обернулся в дверях:
— «Они спаслись и ликовали! Они увидели приближающийся пароход и прильнули друг к другу…»
— Прильнули. Не то… Он прошептал: «Еще поцелуй, любовь моя… Еще один поцелуй, прежде чем они подойдут…» Она ответила: «И спасут нас от нас самих…»
— Слащаво и выспренно.
— Старик, я понимаю… Но тогда я бросил все и кинулся искать свой «Призрак». Я расскажу…
Когда Виктор принес кипятку и банку кофе, бутылка была открыта, змея исчезла.
— Он уговорил выбросить чукотским чайкам, — сказал Сокол. — Чего для друга не сделаешь!
— Разве можно портить вино какими-то кобрами, да разорви меня на части! — Ваня чувствовал себя неско* лько скованно и, кажется, томился. — Вы как хотите, а я начислю.
— Я бросил все, — продолжал Сокол разговор, прерванный уходом Виктора. — Бросил первый курс Московского нефтяного института и пошел в мореходку на радиста.
Радисты, радисты…
Пусть путь будет чистым,
И я из тумана к тебе появлюсь…
— Один корешок сочинил. Где-то на Дальнем Востоке на танкере ходит, Н — да… А все из-за них, красавиц, — Коля кивнул на «Неизвестную» Крамского — над ложем Виктора. — Она одна скрашивала твое трехмесячное мужское одиночество, а, Сапунов?
— Об этом молчу даже в мужской компании…
— А я расскажу. История старины далекой. Неважны имена, фамилии. А появилась у меня в Москве знакомая, назовем ее Тоня, Тоня как Тоня, тоненькая, на ракете не облетишь. Н — да! Работала в каком-то расфасовочном цехе. Но дело пока не в ней, а в ее бате. Я как-то случайно помог занести ему мебель на четвертый этаж. Мебели — гардеробишко, платяной шкаф, а мужик, гляжу, один мается у подъезда. Подняли, занесли, поставили. Он меня — к столу, пиво поставил. Не отказываюсь, пьем пиво. Мужик простой, работяга из работяг, а потолковать о смысле жизни любитель. Засиделись. А тут и Тоня пришла, тоже за стол. Не скажу, старики, что понравилась, нет — не в моем вкусе. С батей мы сошлись душа в душу. А у меня в столице — никого. Стал я забегать к ним, когда один, когда с корешами нашего курса. Пиво прихватим — и к бате, — Сокол вздохнул, положил руку на плечо Виктору, продолжал: — Тоня даже как-то призналась: отлучили батю от забегаловок, а то он, бывало, с работы и где-нибудь «соображает на троих», пьют из горла… Словом, подтягивали батю до интеллигентного уровня. Он нам про революционный рабочий класс, мы ему о романтике таежных троп, о нефтяной твоей Тюменщине, Сапунов… Вот качал бы я сейчас земную кровь где-нибудь под Сургутом, да своя забурлила… К черту! Начисли, Иван!..
Старпом откусил морщинистый помидор, продолжал:
— Встречи наши с батей кончились неожиданно и глупо. Подходит как-то ко мне азербайджанец, тоже первокурсник. По — русски говорит: без толмача не разберешь. Но я понял: у тебя, мол, красавица есть знакомая, познакомь, дорогой! Ты что, говорю, Курбан — заде? У самого, что ль, тыковка не работает? Сколько красавиц по Москве? Джигит! Понимаешь, дорогой, говорит, только заговорю, все думают, что я им абрикосы купить предлагаю. А я совсем бедный джигит из горского селения. Но шибко уважаю русских девушек… Разжалобил! Позвонил я Тоне, с тобой один красавец — джигит жаждет познакомиться. Приходите, отвечает Тоня, проведем вечер у подруги. Я к джигиту: приглашает тебя красавица, поедем на чашку чая. Почему чая, не понимает мой Заде, у меня деньги есть. И показывает два червонца… Сам я тоже наскреб немного, поехали. Встретились с Тоней на «Новослободской», сели в трамвай, гремим, качаемся. Вышли. Вот, говорит Тоня, подруга живет. Глянул я на дом: куда занесло! Старый клоповник времен очаковских и покоренья Крыма. Ну ладно, думаю, все равно — только полный вперед!..
— А я в Москве ни разу не был, — перебил Пятница.
— Слушай, Ваня… Потом, потом про столицу… Ну Тоня — в дом, а нам в гастроном подсказала забежать. Взяли еще пару «сухачей», шампанского уже припасли, стучимся. А у подруги еще одна подруга, коллега по работе. Уселись впятером за стол, музыку слушаем, разговоры ведем. Джигит поддакивает, усы в шампанском мочит. И на хозяйкину подругу смотрит, о Тоне забыл. Хозяйка, жгучая татарочка, на меня, гляжу, глаз кладет. Она — на меня, я — на нее. Потанцевали.
И тут в самый лирический момент — грохот в дверь и подзаборная матерщина. Девушки наши кинулись в прихожую, джигит за ними, а хозяйка остановила меня и шепчет ласково: «Скажи, что ты мой муж, из Казани приехал!» В мужьях я еще не бывал по молодости, но усвоил.
Вваливается парняга, морда шире самовара, в крови. «Ты хахалей навела! — кричит. — Всех попластаю!» Девушки наши еле его успокоили, на кухню повели, умыли. Пока они там замешкались, парняга заходит в комнату: «Здорово!» Садись, говорю. Налил ему. Разговор ложится на мирные рельсы. Я уж проникся доверием к парняге. И тут он возьми да спроси: «Ты как сюда попал?» А я, лапоть пензенский, ляпни ему: «Познакомился, пригласили!..» Что тут стало, парень такой хай поднял: «Проститутка, кричит, ты кобелей принимаешь, пока я пару дней не заглядывал!» Хозяйка улучила момент, шепнула: «Лучше разойтись, приходи завтра днем один, я — выходная!»
Гляжу, Тоня уцепилась за моего джигита, тянет на улицу. Ушли, а через три минуты Тоня возвращается: «Не пойду я с ним… у него денег нет!» Ах, думаю, Тоня — тоненькая, в два обхвата… Тут подруга хозяйкина не растерялась: «Я, говорит, пойду с ним». И увела.
— Ушлая баба! — кивнул Пятница.
— Ну вот… Вышли мы с Тоней под мат и крики парняги. Что же, спрашиваю, Тоня? Такое отвращение к ней, но куда денешься, надо проводить до дома, неловко бросать женщину одну среди ночи. Идем пешочком, каблуками постукиваем. И она мне плачется, что нужно по квитанции в милицию заплатить. По какой квитанции? А вот по какой! Возвращалась позавчера из гостей, день рождения у одной работницы отмечали. В метро не пустили, а завели в отделение. Поскандалила там. А они квитанцию в руки и говорят: не заплатите штраф через три дня, на работу сообщим! До получки далеко, а у бати просить совестно, вот и… Что-то не верилось мне. Ах, Тоня — тоненькая! Но я чуть не заплакал от жалости. Пацан был!
— Ну — у, — недоверчиво выдохнул Пятница.
— Выскреб я последнюю мелочь из карманов, поймал такси, отвез ее до дома. На площадке она — «спасибо и до свидания». И захлопнула перед носом дверь. До общаги я уже топал пешком через всю золотую столицу. В одном кармане — вошь на аркане, в другом — блоха на цепи. Блоха, ха — ха, как говорит Витя! Что, Витя?
— А как джигит?
— Джигит, понятное дело, на коне… Так я познакомился с оборотной стороной… Ну ладно! Только теперь уж столько стран повидал, на красивых женщин насмотрелся в Таиланде и на Филиппинах, а все чувствую себя должником перед этой Тоней… Дарю, Сапунов, сюжетец. Можешь досочинить, как наутро я пошел разгружать вагоны и заработал для Тони четвертную и она спасла свою честь. Только ничего этого не было, вот так…
Сокол примолк, задумался. Виктор с Пятницей тоже сидели в каком-то оцепенении, ждали продолжения рассказа, но старпом молчал, теребил узел галстука.
Виктор разливал кофе и думал о неисповедимости человеческих судеб: вот и у этих парней не так-то все просто в жизни!
Пятница поднялся, отвинтил иллюминатор. Колкий, ядреный морозец хлынул в каюту, качнул атласную занавеску.
— Прижимает север! — сказал Иван. Никто не ответил.
Виктор подумал о Свете. За три месяца получил от нее одно письмо, и то еще в Тобольске. Может быть, письма лежат на почте, в поселке? Хотелось еще верить в это, хотя..»
— А женился я по любви! — прервал его думы Коля, отхлебнув крепкий глоток кофе. — На последнем курсе мореходки. Только она проспала меня.
— Как проспала? — удивился Пятница.
— Никогда не предполагал, что взрослый человек может каждые сутки спать по десять часов. Прихожу вечером домой, ее уже развезло, в подушке — носом. Ты, говорит, меня не трогай, устала… Теперь спит с учителем географии. Не знаю, какие они континенты видят во сне, но уж, во всяком случае, характерами сошлись. А то я, бывало, привожу в пример самого Петра Первого, Наполеона, Чапаева — вот, мол, по четыре часа в сутки спали люди, и то хватало. Не убедил!
— Детей не нажили? — спросил Пятница.
— Умудрились. Проснулась на четвертом месяце — у нас, кажется, ребеночек будет!.. Вот я ему и вез попугайчика…
Медленно погас свет. Иван чертыхнулся и побежал выяснить. Виктор разыскал огарок свечи в рундуке, запалил, водрузив в пепельницу.