Александр Мишарин - Белый, белый день...
Он снова почувствовал себя сильным, молодым и смелым.
Ничего не было жалко! Ничто не смущало его! Все ещё было возможно!
Все…
Корсаков встал, подошел к столику молодых и, кивком извинившись перед мужчиной, наклонился к удивленно поднявшей на него глаза плачущей женщине.
– Дорогая моя! – тихо, но внятно проговорил Сергей Александрович. – Разрешите поцеловать вам руку! Вы оба прекрасны… – Он улыбнулся молодому человеку. – И ничто в жизни… абсолютно ничто не заслуживает ваших слез!
Женщина с растерянно-улыбающимся лицом протянула ему руку, и Корсаков галантно, осторожно – в поклоне – поцеловал ее.
– Спасибо вам, – тихо произнесла она. Хотела еще что-то сказать, пригласить его за их столик, но Сергей Александрович, понимающе и благодарно улыбнувшись, жестом остановил ее.
– Счастья! Фортуны!.. Вам желаю… И, кивнув, пошел к двери из кафе. Почему-то счастливый!
IX
Он словно боялся встречи с дочерью. Вот и сейчас, будучи рядом с ее домом, у него не хватало решимости отворить ее дверь, увидеть встревоженно-легкие глаза, обнять своих любимых внучек.
Чего, казалось бы, проще? Навестить свою родную дочь, которую не видел месяца полтора?!
Но не мог он этого позволить себе. Не мог начать разговор о Саяпине, об их отношениях.
То ли они были уже слишком взрослые… То ли Сергей Александрович уже не чувствовал себя хозяином своей семьи – «как скажу, так и будет!».
Нет, не было у него уже той уверенности, с какой он раньше распоряжался судьбами своей семьи. Или не готов он был к этому разговору – слишком много неясного, неразрешенного было в собственной душе.
Не было покоя. Его душа сама искала выхода из собственных трудностей… Все остальное отступало на второй план, казалось несущественным и только добавляло тяжести в его уставшей душе.
Он вынул мобильный телефон и неожиданно для себя набрал номер дочери.
– Можно я зайду? Я рядом.
– А что-нибудь случилось? – услышал он встревоженный голос дочери.
– Да нет, нет! Нет! Я просто спрашиваю – не поздно?
– Нет, конечно… Я жду.
Сергей Александрович отключился и несколько минут стоял, раздумывая. Потом зашел в кондитерскую, купил огромный торт и быстрым шагом, почти бегом, устремился к знакомому парадному.
– Я почему-то так испугалась! – Дочь повисла у него на шее и прильнула всем телом к нему. – Па? Ничего не случилось? Нет?
Ее золотистые легкие глаза в густых ресницах были так близко, что Корсаков не мог не расцеловать их.
– Все в порядке, доченька! Прости, захотелось к вам! Понимаешь, к тебе захотелось! К девчонкам…
И он прижал дочь к себе крепко-крепко, как хватаются за что-то неожиданно-надежное, издавна любимое и знакомое.
– Ну, слава богу, – расцеловав отца, наконец выдохнула она и прижала пальцы к сердцу. – А то у меня целый день было такое состояние… встревоженное! Я все время что-то плохое ждала. Еще этот звонок – от Гены…
Она вздрогнула – проговорилась! И только повторила, стараясь сделать это известие обычным:
– Ну, от Геннадия Васильевича Евгеньевича! От Саяпина. – И вдруг с какой-то шалой смелостью спросила отца: – Ну ты же наверняка все знаешь? Тебе ведь уже донесли?
Она зарделась и чуть не заплакала от смущения. Это выглядело так отчаянно по-детски, что Корсакову стало жаль Леру.
– Да, да… Я знаю. Мы потом об этом поговорим.
– Ну, проходи, проходи… Девчонки уже легли, но ты иди поздоровайся с ними! А я пока быстренько соберу ужин.
Лера еще раз потянулась к отцу и поцеловала его в щеку. Благодарно, по-женски… Они всегда понимали друг друга.
Сергею Александровичу всегда было хорошо в доме дочери. Вот и сейчас он сидел с чашкой чая – после ужина – в глубоком кресле, вытянув длинные ноги. На нем была теплая, вязаная кофта – из Лериных запасов, – уютные меховые тапочки, и ему хотелось так сидеть, забыв обо всем на свете, в блаженстве и тепле, как можно дольше.
Лера устроилась в кресле напротив, поджав под себя ноги и набросив мягкий плед.
– Какой ты у меня все-таки красивый! А дед! – улыбнулась дочь.
– А почему «дед»?
– Так тебя девчонки называют. Вот и я с ними привыкла…
– Старый, значит… Если «дед»?
– Ну, какой уж есть, – развела руками Лера. – Да я и сама не девочка. Скоро сорок стукнет!
– Не сорок, а тридцать пять! Зачем ты старишь себя? – громко произнес Корсаков.
– А чтобы не лезли разные мысли в голову! – отвернулась дочь.
– Какие такие мысли?
– Разные… – Она махнула рукой. – Но ты не бери к сердцу…
Она улыбнулась, глядя в чашку, а потом искоса посмотрела на него.
Корсаков пожал плечами и отвернулся. Лера вздохнула и тихо сказала:
– Замуж меня хочешь выдать?! Я тебя знаю… Во всем должен быть порядок. Если встречаются – значит, должен быть законный брак. Если расстались – то развод…
– А ты, кстати, развелась? Со своим тренером? Сергей Александрович отставил чашку чая.
– Да, развелась! Развелась…. Успокойся, – неожиданно резко ответила Лера. А потом добавила тише: – Полгода назад.
– Всего? – Корсаков догадался. – Это когда Саяпин у тебя появился?
– Тогда. Тогда!
Она закуталась в плед и исподлобья посмотрела на отца:
– Значит, ты ничего не знал о нас? Уже полгода?! И мать тебе ничего не сказала?
Корсаков покачал головой.
– Конспираторша! – буркнул Корсаков. – Все вы… меня за нос водите. Что твой Генка… Васильевич! Что мать! Что ты… – Голос у него был обиженный и растерянный. – Значит, я для тебя – не отец? Не близкий человек?
Лера потянулась к нему и положила руку на его руку:
– Близкий, такой близкий… Ближе – некуда!
– А что же ты молчала? – вскинулся Корсаков. – Я ведь совсем случайно узнал… Ну когда позвонил.
Лера поднялась, подошла к отцу и, обняв его за плечи, поцеловала в затылок…
– У тебя и так проблем… выше крыши! Я просто не представляю себе, как ты еще держишься?
– Это Саяпин тебе наговорил? – с вызовом отрывисто бросил Корсаков.
– И он… И мать! Да я и сама знаю.
– Что ты знаешь?! – вскинулся Сергей Александрович… Но тут же осекся. Здесь он был разоружен – перед внучками, дочерью, лаской, откровенной любовью и старой нежностью, что затопила сейчас его сердце.
– Ты не пыли! Не нервничай… Ты же дома… У меня… – Лера обхватила обеими руками голову отца, и он тотчас же почувствовал такое облегчение… Какую-то нежную слабость, покой непонятного прощения… то ли себя, то ли дочери, то ли этого проклятого Саяпина.
Корсаков невольно закрыл глаза и, осторожно взяв руки Леры в свои, начал их целовать, продравшись сквозь оцепенелое сознание.
– «Вышел месяц из-за туч…»
– Я так боюсь за тебя…
Он почувствовал на лице влагу от слез дочери.
– Я тебя так люблю! Так жалею тебя…
Голос Леры прерывался, но она говорила, говорила:
– Ну, будем мы с Геной или не будем… Сейчас это случится или позже… Когда его жена выздоровеет… А она может болеть… и десять, и пятнадцать лет. А может, и завтра умереть… Все это не должно тебя волновать. Это наши с ним заботы. Мы здоровые люди, в расцвете сил. Легкомысленные, завистливые, тщеславные.
Нам нужны и деньги, и положение в обществе. И перспективы. И как детей вырастить. И самим чего-то добиться. Обычные мы люди – со своими удовольствиями, страстишками, гонором.
Лера прижалась к отцу щекой и продолжала тише:
– А ты ведь, дед… совсем другой! У тебя другая жизнь. Только твоя! Ты понимаешь, что все, чего мы хотим, ты уже добился. И давно! Ты это уже все видел! Все пережил! И положение, и победы, и звезды большие… И задача твоя – не удержаться самому… а удержать все, что тебе ныне подвластно, тебе-то лично уже ничего не нужно… Ни орденов, ни денег, ни чинов… Ты, как король Лир, добрался до высшей точки… И тебе, должно быть, холодно от этого одиночества на вершине… Ты должен…
– Что я должен? – тихо спросил Корсаков. – Умереть? Уйти…
– Уйти ты не сможешь… – серьезно ответила дочь. – А умереть? Это не в твоей власти.
– Так что же… – голос Корсакова стал тих и прерывист.
Она осторожно поцеловала его и добавила вполголоса:
– Позволить близким любить тебя! Не замыкаться в себе. Не бежать от всех нас. В том числе и от своих сотрудников.
– От Саяпина? – резко спросил он.
– И от него – тоже, – мягко, но властно проговорила Лера.
– Слушаюсь – «не бежать», – покорно, шутейски склонив голову, ответил Сергей Александрович. Он встал и вдруг спросил дочь: – Можно я сегодня у тебя останусь?
Лера подошла к нему, тихо поцеловала, но покачала головой.
– Нет… Мама ждет! Пожалей ее… И вообще вам надо как-то понять друг друга…
– На старости лет? Понять? – Корсаков отвернулся. – Если за жизнь не поняли… то теперь уже поздно… – И добавил тише: – Наверно…
– Никогда ничего не поздно, – ласково, настойчиво проговорила Лера. – Тебе будет лучше, если ты войдешь… как-то раз… в пустую квартиру?
