Павел Загребельный - Южный комфорт
- Вот! Видите этого человека? Нет дороже для меня! Он для меня...
- А я?.. - выкрикнул Сателлит. - А я?
- А ты сиди и помалкивай! Кто б еще так за мое здоровье и за мою жизнь, как наш добрый Пиетет? Никто, и вы это знаете. Так что давайте выпьем за него. Дай я тебя поцелую, мой дорогой...
- Вря! Вря! Вря! - закричал Сателлит.
Где-то за полночь, когда уже было выпито достаточно и переговорено все, что только можно сказать, Корифей, который за это время пережил несколько стадий опьянений и полнейшей трезвости, неожиданно возвратился вдруг к истокам этого баламутного вечера (теперь уже ночи) и позвал к себе Пиетета.
- Где то самое? - спросил он сурово.
- Что? Что вы имеете в виду?
- Сам знаешь! Письмо! Письмо с подписями. Где оно?
Письмо было снова положено пред его ясные очи, Корифей желтолицо уставился в него, долго читал, еще дольше изучал, затем, пройдясь взглядом по всем доверенным и допущенным, тихо спросил:
- Кто это выдумал?
Сателлит встрепенулся первым и первым же все уловил:
- Кто? Да ясно же кто - Пиетет! Я ему говорил, а он: трепетно - хоть режь его!
- Ага! Пиетет? Ну-ка, где ты там? Подойди! Бери читай! Что ты здесь понаписывал? Что я чуть не сгорел? А почему? Был пьян? Ты этого хотел? Молчи! Я тебя знаю! Я вас всех знаю! Хотели послать эту дурацкую петицию, чтобы меня опозорить. И все подписали!
- Я не подписывал! - вскочил Сателлит. - Такая придебенция. Что ж тут подписывать?
- Гони его в три шеи. И всех, кто подписал. Хотели меня... Кого? Меня? И кто?
Сателлит стал всех выталкивать из "люкса", надувал щеки, горел румянцами бесстыдства, увидел Твердохлеба.
- А вы? Не подписали?
- Я не подписываю вообще, - улыбнулся кротко Твердохлеб. - Мне подписывают, а не я. Мне, понимаете? Вам это что-то говорит?
Сателлит, как баран, надувал свои румяные щеки. Не знал, как себя повести. Не имел соответствующего опыта.
- Так вы как? Хотите остаться?
- Ни малейшего желания!
- Тогда как же?
- Я уйду, но без выталкивания. Понятно?
- Все ясно! Вас не было и нет! И никто ничего... Вы - великий юрист! Это я вам говорю! Знаете что? Я вам одну придыбенцию...
- Только не сейчас, - предостерегающе поднял руку Твердохлеб.
- А кто говорит - сейчас? При случае! Только при случае! Позволите?
- Ну, если будет подходящий случай...
Он еще не знал, с кем имеет дело. Сателлит раскопал его уже на следующий день. Корифей отдыхал после обеда, каждый из его паладинов мог делать что угодно, Сателлит налетел на Твердохлеба.
- Вы не удите рыбу?
- Не люблю воды.
- Я тоже. Жабы, рыбы, придыбенции... Посидим на лавочке?
- Отдаю предпочтение ходьбе.
- Думаете, я бы не ходил! А нужно сидеть возле Корифея. Корифей такой человек - в бараний рог кого угодно! Я вам обещал одну придыбенцию, так это как раз оно. Придыбенция с кабинетом.
- Здесь еще и кабинеты?
- Да не здесь, не здесь! В нашем ДОЛ. Там же у нас целый департамент. Президентик развел. Курьеры, секретари, референты, правые руки, левые руки. И каждому кабинет, и каждый сидит и надувается. Ну, мы и подговорили Корифея. Мол, как же это так, чтобы у вас да не было в ДОЛ своего кабинета? И не какого-нибудь, а большего, чем у Президентика, то есть такого кабинета, чтобы всем кабинетам кабинет! Чтобы музей, храм, пиетет и дрожание в коленях у недопущенных! А Корифею только скажи. Сразу надевает самый желтый свой костюм, идет в ДОЛ, ходит, смотрит и говорит: вот этот! Президентик - на дыбы! Собирает весь свой синклит и начинает разводить пары. Дескать, помещение не позволяет, дескать, нарушится ритм, дескать, негде будет работать референтам, консультантам, советникам и советчикам. И в протокольчик решение: считать нецелесообразным. А мы у Корифея выпиваем по рюмочке - и нам такой подарочек на именины! Что - рвать и метать? Вы не знаете нашего Корифея. Он терпеливый, как все прогрессивное человечество. День молчит, вечер молчит, а ночью... Ночью - телефончик к Президентику. Что там и как там? Тот: считать, принимая во внимание, потому что превыше всего интересы коллектива. Ах, превыше всего? Ах, принимая во внимание? Так, может, и вы меня превозносите и уже считаете там? Вы зазнались, вы заелись, вы закомфортились! Так я вас раскомфортую. Президентик - наповал! Придыбенция!..
Твердохлеб не знал: удивляться или расхохотаться.
- Слушайте, неужели вы это серьезно: какие-то кабинеты, какие-то слова?
- Не какие-то! Вся придыбенция в этом! Вы же слышали: закомфортились и раскомфортую. Здесь весь ключ! Код и шифр!
- Ничего не понимаю.
- Вы человек посторонний - объясним. Все объясним. Значит, так. Перед этим Президентик месяц сидел тут, в "Южном комфорте". Сидел, как все. В такой, как ваша, комнате, а не в "люксе", где Корифей. И за путевочку платил, а не бесплатно, как Корифей. Трусливый - вот и живет, как все.
- Может быть, честный?
- У нас это - трусливый. А уважают кого? Смелых. Боятся кого? Наглецов. Трусливых же только пугают, как зайцев. Когда ему Корифей это "закомфортились", он уже знает, что назавтра слух: полгода сидел в "Южном комфорте" в трехкомнатном "люксе", выпихнув оттуда самого Корифея, и жил там бесплатно. А если еще и "раскомфортую" - то это означает, что слух распустим так, что по всем материкам пролетит!
- Это же клевета! - возмутилась юридическая Твердохлебова душа.
- А кто будет проверять? И кого - Корифея? У нас Корифею верят. На том держимся. Зная это, президентик вмиг сник. Будьте любезны, вам кабинетик. И не просто кабинетик, а кабинетище! И мебель - импорт, валюта, и ковры ручной работы, и картины кисти заслуженных и народных, и кондиционер не харьковский, а тот, что за долларчики, и бар с разноцветными бутылками. Корифей там бывает сколько? Раз в год! Вот вам и придыбенция!..
Они нарочно морочат мне голову, подумал Твердохлеб. Узнали, что юрист, и решили поиздеваться. Наверное, у всех у них колоссальное чувство юмора, а я начисто его лишен. Тогда что же? Нужно терпеть и не подавать виду. Но как это сделать, когда душа горит от возмущения? Привыкший к жизни деятельной, до предела переполненной хлопотами, нервозностью и неприятностями, Твердохлеб внезапно очутился в положении Фауста, которому угрожал черт: "Ты затеряешься в дали пустой. Достаточно ль знаком ты с пустотой?"
Эти люди были сплошной пустотой. Что-то они вроде защищали, что-то оберегали, от чего-то отступались, еще на что-то закрывали глаза, там поднимали руки, там затыкали уши, там отворачивались, в ответ на наглость улыбались, от угроз съеживались, жалобы отбрасывали, просьбы не слышали, при необходимости отсутствовали, вместо настойчивости напускали на себя наивность, шелестели словами, шуршали одеждой и фигурами и зевали, зевали до хруста в челюстях, так что в этих зевках могли бы утонуть все заботы мира. Когда-то они вышли из народа, потом оказались над и вне народа, но не замечали и не хотели замечать. А что им, действительно? Кого-то снимут, кого-то переставят. Этого возвысят, а того спустят в ад, а ДОЛ останется, потому что есть устав, есть незыблемость, есть традиция, есть история. Они ничего не охватывают, ничего не обобщают, ни за что не отвечают, у них только протяженность от макушки до стоп, и песок под подошвами, и суесловие, и пустословие. Они нашли комфорт для души, избавившись от обязанностей, а комфорт для тела - в этом приюте покоя и лености. "Южный комфорт" славился кроме лесов и вод еще белыми песками, лежащими здесь, пожалуй, пластом километровой толщины. Все шло в песок. Пусть где-то там глины и экскаваторы, пусть черноземы и пшеницы, кукурузы, пятьдесят миллионов тонн буряков ежегодно, пусть разверзаются бездны небесные, и грязища течет к самой Африке, и гумус со степей выносится могучими реками в океаны, а здесь тихо шуршит под подошвами песок всех возможных фракций, ибо над ним тоже фракции, модификации, корифейность и деекомфортность.
Ох, провести бы генеральное, всегосударственное, планетарное следствие, чтобы разоблачить, заклеймить, пролить гнев праведный! А кто проведет? Кто и от кого может получить такие полномочия?
В "Южном комфорте" целое крыло отводилось для помещений, так сказать, культурного назначения. Большая библиотека и читальный зал, бильярдная (два бильярда чуть ли не из Англии или из Швеции), спортивный комплекс, кинозал. Где-то на третий или четвертый по прибытии день Твердохлеба пригласили на просмотр кинофильма. Какая-то старая лента о морской катастрофе. В тумане столкнулись два пассажирских судна. Один капитан все командовал "право руля", поскольку так велит морской закон, и протаранил борт встречного судна, которое оказалось у него как раз по правому борту. Ясное дело, процесс, прокуроры, адвокаты, судьи в мантиях, дамы с платочками у глаз, скука даже для Твердохлеба. Члены ДОЛ смотрели не так на экран, как на Корифея. Следили за его реакцией, чтобы соответственно реагировать самим.
