Валентин Черных - Женская собственность. Сборник
Не было привычного гнева начальника, когда кричат и выговаривают, вспоминая все прошлые прегрешения. Просто появился приказ с выговором. Умница и Красавица пошла к начальнице выяснять отношения, но из ее кабинета выскочила почти мгновенно непривычно бледной, вылила в стакан половину пузырька валокордина, минимум десять успокаивающих доз, выпила и пригрозила:
— Я этой суке покажу!
Я был почти уверен, что Умница и Красавица останется в управлении после работы, чтобы звонить своим покровителям. Большие начальники раньше приходят на работу и позже уходят. При нас звонить она явно не хотела, а звонить вечером домой, когда рядом жена, тоже неразумно. Так и произошло. Мы ушли, а она осталась в управлении.
Я знал, что любой руководитель вначале проверит поступившую информацию через одного из своих заместителей, и, вероятнее всего, выйдут на меня. В тот вечер мне никто не позвонил. А когда не позвонили и в следующие три дня, я понял, что Умницу и Красавицу никто защищать не будет.
Пока женщина молода и соблазнительна, за нее борются и ее защищают. После пятидесяти — защищает только муж, но у Красавицы и Умницы мужа не было.
На следующий день она сообщила по телефону, что заболела. Значит, начала искать новую работу. Вскоре она написала заявление об увольнении по собственному желанию и ушла, никому не сказав куда.
— Что же вы ее не защищали? — спросила меня начальница.
— К сожалению, ее трудно защищать. Она была плохим работником.
— Но вы даже не сделали попытки защищать!
— В следующий раз обязательно сделаю.
— Этого вам долго ждать не придется.
Я тогда не понял двусмысленности ее реплики. Она проверяла мою реакцию: где я раскроюсь, вступлю в открытую борьбу или начну оказывать скрытое сопротивление? Она меня за что-то возненавидела почти сразу и даже не скрывала этого.
Сотрудники коммунальных служб могли купить абонемент в плавательный бассейн со значительной скидкой.
Я приехал в бассейн, как всегда, до работы. Стоял на бортике и разминал мышцы. С противоположного бортика в бассейн не прыгнула, а почти бесшумно вклинилась в воду женщина и начала стремительно пересекать бассейн. Я отметил высокий класс подготовки. Я все еще готовился к прыжку, а она несколько раз пересекла бассейн, набрав не меньше сотни метров и не снижая темпа.
Она вышла на моей стороне. Идеальная фигура молодой женщины, тренированная, но не деформированная, как у профессиональных пловцов, когда расширяются плечи и уменьшаются бедра. Нагрузки и сопротивление воды увеличивают необходимые мышцы и сглаживают все лишнее, что тормозит движение.
Женщина сняла шапочку, встряхнула волосы особенным и, как мне показалось, знакомым движением головы, подняла очки на лоб, и я узнал свою новую начальницу. Я рассматривал ее, она рассматривала меня.
— А вы неплохо сохранились, — сказала она.
— Мне показалось, что вы это сказали с явным сожалением, — сказал я, ожидая ответа типа: «Ну что вы! Вам показалось!» или «Вы замечательно выглядите!».
— Да. Вы правильно меня поняли. По-видимому, вы догадливый, — ответила она и пошла к душевым кабинкам.
Сейчас уже не очень помню, но, вероятнее всего, я растерялся. Более обидчивый обозвал бы ее хамкой, сукой, дешевкой. Но я тогда подумал, что она могла и неточно выразиться. Бывает же, что хочешь сказать приятное, а получается двусмысленность.
Раньше я мгновенно чувствовал опасность — по взгляду, по случайным репликам, по умолчанию. Я накапливал предчувствия и выстраивал их в систему оповещения опасности. Но пока было только несколько реплик, я не насторожился и даже постарался их забыть, как все неприятное. Может, это уже и возрастное. Старики помнят только о приятном, выбрасывая из памяти унижения и оскорбления. Как будто они всегда были мудрыми, уважаемыми и неприкасаемыми.
После того как она вынесла мне первый выговор, я стал осторожнее, осмотрительнее, я перепроверял, уточнял, напоминал исполнителям. И только один раз дал себе послабление и не поехал разбираться с поступившей жалобой. Через день поступила вторичная жалоба, и я получил второй выговор.
Когда я рассказал об этом своему еще школьному другу, он ответил мне прямо и грубо:
— Пойми же, ты для нее старый идиот! Вспомни себя тридцатилетним — тебе пятидесятилетние казались глубокими стариками.
— Она меня ненавидит. Но я не могу понять за что.
— Сходи к психоаналитику, сегодня это модно.
Но после второго выговора у меня не оставалось времени на аналитика, у меня вообще оставалось совсем немного времени до того дня, когда она вызовет меня в свой кабинет и в лучшем случае предложит уйти по собственному желанию, в худшем — я однажды утром увижу приказ о своем увольнении.
Внешне ее неприязнь ко мне ни в чем не проявлялась, она просто меня перестала замечать. И я понял, это уже больше чем неприязнь, она меня ненавидела. Неприязнь проходит, ненависть только усиливается. Но ненависть из ничего не произрастает, особенно у женщин. И я начал искать. Ее фамилия Краевская была по мужу, за которого она вышла в институте. Ни с какими Краевскими я никогда не ссорился, не подставлял, не закладывал. Через отдел кадров института я узнал, что девичья ее фамилия Кузнецова.
Я достал свою электронную записную книжку, которой пользовался пять лет. В нее я перенес фамилии, должности, телефоны из старой записной книжки. Следовательно, у меня были данные о всех Кузнецовых, с которыми я контактировал за последние десять лет. Автомеханики, автоинспекторы, продавцы, врачи, аптекари, снабженцы, работники министерств, мэрии, милиционеры, дилеры, портные, мастера по ремонту холодильников, телевизоров, компьютеров…
Я никогда не думал, что фамилия Кузнецов — одна из самых распространенных в России, как, впрочем, и Шмидты в Германии.
С начальницей я нигде не пересекался. Я не бывал в институте, в котором она училась, и практически не имел дел с департаментом, где она работала. Следовательно, надо было искать через Кузнецовых, которым я отказал, оскорбил сознательно или бессознательно. Это могли быть и ее родители, и родственники.
Из сорока Кузнецовых я выбрал тех, с кем у меня были конфликты. Таких оказалось всего пятеро. Но их имена не подходили под отчество начальницы. Я с ними со всеми созвонился, никто из них начальницу не знал.
И тогда я достал из архива свою самую старую записную книжку, которую начал заполнять почти двадцать пять лет назад.
Третьей из списка Кузнецовых была Анна с номером телефона и адресом, но без указания должности. Я вспомнил все сразу. Даже не подсчитывая годы, все сходилось.
Тогда мы укладывали асфальт во дворе школы. Был конец августа. Учителя после ремонта, как и сейчас, мыли окна, уборщицы всегда требовали дополнительную оплату, а учителя хотели начать учебный год в чистой школе и поэтому мыли бесплатно. Я сидел на скамейке, заполняя наряды за выполненную работу асфальтоукладчикам, а напротив в проеме окна стояла женщина и мыла стекла. Я время от времени поглядывал на ее крепкую попку, ожидая, когда она повернется, чтобы увидеть лицо.
Она повернулась. Было ей под тридцать, как и мне в ту пору. Ладненькая, блондинистая, светлоглазая. Мне такие всегда нравились. Я помахал ей, она улыбнулась и помахала мне. Я тогда соображал быстро.
К концу работы учительницы уже резали помидоры и огурцы для салатов, мои асфальтоукладчики открывали консервные банки с килькой и кабачковой икрой, в те годы в наших магазинах становилось все меньше деликатесов и все больше консервов.
Анюта сидела рядом со мной. Я уже знал, что у нее семилетняя дочь, но она у родственников в деревне и что у нее двухкомнатная квартира. Я не суетился, зная, что отвезу ее домой и останусь.
Так и случилось. Следующий раз она приехала ко мне в коммунальную квартиру, не забыв прихватить с собой халат и тапочки.
Она шла по коридору в ванную, двери комнат открывались, чтобы посмотреть на мою новую невесту. Мои любовницы обычно старались как можно быстрее и тише проскочить коридор. Она же не торопилась и, увидев приоткрывшуюся дверь, говорила:
— Здравствуйте! Меня зовут Анна Петровна!
Пришло мое время знакомиться с дочерью. Я знал, что у девочки способности к рисованию, поэтому в свой первый приход принес ей набор фломастеров, коробку чешских карандашей «Кохинор», жвачку и яркие клипсы, которые привез своей любовнице из Болгарии, но она их отвергла.
— Слишком яркие. Подари школьнице.
Теперь школьница радовалась фломастерам, карандашам и особенно клипсам.
Обычно я оставался у них на субботу и воскресенье. Я поменял старый «Москвич» на новые «Жигули». Мы выезжали в лес, я жарил шашлыки, и вообще мы много ездили в Суздаль, Владимир, Рязань, в подмосковные музеи-усадьбы.
