Александр Проханов - Надпись
- Вся моя жизнь - абсурд, отвратительная бессмыслица!… Тупиковый вариант развития!… Болезненное заблуждение человечества!… Мое стремление к совершенству обернулось уродством!… Любовь превратилась в ненависть!… Коммунистическое будущее, в которое я религиозно верил, привело к неандертальскому прошлому!… Я должен исправить ошибку и уничтожить себя… Я болен проказой, туберкулезом, сибирской язвой… Меня надо сжечь вместе с Городом Будущего, закопать в могильник, оградить колючей проволокой… Я должен повеситься на макете Города, как Иуда… Я убил в ней ребенка и должен убить себя!… Я - детоубийца, царь Ирод!… По ту сторону смерти меня встретит сын, страшно изрезанный эмбрион с окровавленным лицом…
Они шли по Котельнической набережной. Безумное лицо Шмелева было обращено в дождливое небо, в котором расплывался шпиль высотного здания. Коробейников, сопереживая другу, вдруг увидел, как высоко, из-за шпиля, словно жуткая красная планета, выплывает огромный эмбрион, перевитый пуповиной, с обрезанными ручками, отсеченными ножками. Лицо эмбриона повторяло узким разрезом глаз, выпуклыми скулами, твердым, с ямочкой, подбородком лицо Шмелева.
- Костя, не смей сдаваться!… Не смей отступать!… Ты один страдаешь за все человечество!…
Они шли сырыми бульварами с искривленными, ищущими и не находящими неба деревьями. На ветвях, словно черные продолговатые плоды, сидели спящие вороны. Мимо прошел трамвай, скрипучий, с озаренной, мертвенной сердцевиной. Проскрежетал на повороте колесами, уронил на рельсы длинную зеленую искру.
- Миша, ты настоящий друг. Выдерживаешь мой страшный натиск, мою истерику. Я должен выстоять. Если погибнет мой Город Будущего, может погибнуть вся советская цивилизация, весь вектор развития, куда устремилось человечество. Назревают новые великие открытия - биоинженерия, генетика, глобальная коммуникация, связывающая воедино все человечество, искусственный интеллект, синтезированная жизнь, биомашины. Либо все это станет служить гармоничному человечеству, строящему мировой коммунизм, либо превратит человечество в управляемую антропомассу, подчиненную фашистскому меньшинству. Мой проект придает нашей остановившейся цивилизации новый динамизм, спасает социализм от застоя. Я должен, должен выстоять…
Коробейников страшно устал. Шмелев вампирически выпил его живую энергию. У Коробейникова было чувство, что из него извлекли живые органы, пересадили другому, а он с пустой грудью, лишенный сердца и печени, вяло колыхался в зыбких сумерках. Так выкапывают дерево, пересаживают на другую почву, оставляя пустую яму. «За други своя…» - повторял он беспомощно, чувствуя яму в груди.
Мимо, с тяжелым урчанием, прошла колонна военных грузовиков. В зачехленном кузове мелькнули лица солдат, пахнуло сырым брезентом и ружейной смазкой.
- Либо страна совершит небывалый рывок, продолжит проект, именуемый «СССР», либо рассыплется. Советский Союз был задуман как огромное конструкторское бюро, в котором непрерывно идет проектирование. Наша страна как самолет, который постоянно усложняется во время полета, меняет двигатель, виды топлива, совершает дозаправку в воздухе. Сотворяет себя и небо, в котором летит. Лишь на минуту прекратится творчество, как небо исчезнет и самолет упадет. Мой Город Будущего - очередной этап грандиозного проекта. Тот объем, куда переместится жизнь, которой тесно в изношенной оболочке, как созревшей бабочке тесно в коконе. Либо после сонного созревания кокон раскроется и из него вылетит прекрасная бабочка, либо куколка сдохнет, наполнит кокон смердящей гнилью…
Коробейников устал от метафор друга, которыми тот обгладывал любое живое чувство. Устал от его мышления, работающего как камнедробилка, перетирающая любую живую мысль. «За други своя…» - повторял Коробейников, испытывая не волнение от этих заповедных слов, исполненных любви, а только усталость. Ибо сердце, призванное любить, было извлечено из груди и, пересаженное, билось в Шмелеве.
Вверх по бульварам, разбрасывая безумные фиолетовые вспышки, промчалась «скорая помощь», огласила ночь истошной сиреной и канула, словно обморок.
- Миша, я должен выстоять любой Ценой. Должен выиграть социальное время, завершить Город Будущего и спасти страну от крушения. Я использую мою драму как мощный ускоритесь, как рывок вперед. Энергия моего страдания превратится в энергию творчества. Ты поддержал меня в ужасную минуту, напоил своими силами, и я твой вечный должник. Ты должен знать, что служишь не просто мне, не просто Городу Будущего, но идее бессмертия, к которой устремлен мой проект. В моей лаборатории есть банк данных, куда занесены все, кто участвовал в этом проекте. Там есть Аристотель, Эйнштейн, Циолковский. Есть русский космист Федоров, святые Борис и Глеб, Ленин и скульптор Цаплин. Там есть и ты. Когда новое человечество, заселившее Город Будущего, приступит к воскрешению мертвых, ты будешь воскрешен. Так я верну мой долг…
Коробейников понимал, что это была гордыня, безумная мечта, неосуществимое дерзновение. В своем эгоизме и ослеплении друг был беззащитен.
Мимо проехал медлительный хлебный фургон с ночной выпечкой. Пахнуло теплыми ржаными буханками. Изнемогая, без сил, Коробейников тянулся на этот чудесный исчезающий дух.
- Твой друг Рудольф Саблин совершенно прав. Он требует исключить из проекта «человеческий фактор» как несовершенный элемент конструкции. Как непредсказуемую, внесенную в проект составляющую, способную разрушить великое целое. Женщина - источник предательства. Несет не рождение, а смерть. Не красоту, а уродство. Одинокий мужчина, освобожденный от женщины, творящий подвиг, и есть античный герой.
- Ты сказал - Саблин? - Коробейников изумленно глядел на друга, полагая, что ослышался. - Ты виделся с Саблиным?
- Он был у меня вчера в мастерской, и я ему благодарен. Он понимает мой замысел как проявление высшей свободы, которая избавит человека от извечных пут бытия. Исправит ошибку природы, разделившей человечество на два противоположных пола, что создает великое напряжение, бессмысленную трату сил, отвлекает человека от творчества. Бессмертный человек не имеет нужды размножаться, а значит, избавит себя от женщины. Женщина - признак смертного человечества, воспроизводящая в своем чреве не жизнь, а грядущую смерть. Саблин считает, что женское чрево - источник всех зол и всех преступлений. Скальпель, вторгающийся в женское лоно, вычищает из него скверну. По его словам, я не убийца ребенка, а человек, выбирающий вечную жизнь, не нуждающийся в продолжении рода. Скопцы кастрировали себя, чтобы не отвлекаться на женщин и всецело служить Богу. Я кастрирую себя, чтобы служить Городу Будущего.
- Извини, все это бред. Не слушай Саблина. Он сам - жертва неведомой мне катастрофы. Он купается в твоем страдании, чтобы забыть свое собственное. Иногда мне кажется, что он сумасшедший.
- Я тоже кажусь сумасшедшим? Сам себе не кажешься сумасшедшим. Все художники и творцы - сумасшедшие.
Они приблизились к помпезному дому, выходившему на бульвар. На уступах фасада высились алебастровые фигуры, олицетворяющие волю и молодость. Они охраняли несуществующую эпоху, как два стража, забытые на посту. В этом доме, в коммунальной квартире, в комнатушке жили Шмелев и Шурочка. Впервые после измены жены Шмелев возвращался домой.
- Ну что, я пойду? - спросил он неуверенно, боясь расстаться с Коробейниковым и оказаться вдвоем со своей мучительницей.
- Ступай, - отпускал его Коробейников. - Собери всю свою мудрость, благородство, любовь и прости ее. Она тебя ждет. Ждет твоего прощения.
Шмелев обнял Коробейникова:
- Благородство, любовь… Меня ждет… - и пошел в туманную арку.
А Коробейников, изведенный, измученный, остался один, чувствуя в душе глубокую пустоту, И эта пустота стала вдруг наполняться, как овраг наполняется талыми водами, над которыми зацветает черемуха, и в белых душистых кущах начинает свистать соловей. Он думал, как опишет в романе эту ночную прогулку, а также возвращение Шмелева домой, его свидание с Шурочкой.
29
Под вечер, когда рука устала колотить в кнопки и клавиши портативной машинки, а с темного резинового валика соскользнул очередной лист бумаги, Коробейникову позвонил Саблин:
- Мишель, у меня к вам неотложное дело. Мой любезный родственник Марк Солим хочет видеть вас у себя. Я гонец, передающий высочайшее приглашение.
- Он выбрал для этого вас?
- Не мог же он послать к вам Елену. Он не знает, что вы общаетесь.
- Зачем я понадобился Марку?
- Мишель, я совсем недалеко от вас. Позвольте, я зайду. По телефону не совсем удобно.
- Заходите, я жду.
Саблин говорил так дружелюбно и весело, с такой любезной, но неодолимой настойчивостью, что Коробейников не мог отказать. Испытывая раздражение перед этой простодушно-бесцеремонной навязчивостью, допустил к себе Саблина.
