Такое короткое лето - Вторушин Станислав Васильевич
— А что бы ты сделал с ним, если бы поймал? — спросила Татьяна. Она раскачивалась на стуле, положив ногу на ногу и сцепив пальцы на колене. — Убил бы?
— Мы бы с Витьком отвезли его в Буденовск. Там бы его прямо на площади разорвали на куски родственники тех, кого он убивал.
— Хороший у нас сегодня получился междусобойчик, — сказал Гена, оглядывая стол. После всего случившегося ему явно захотелось выпить.
Все замолчали, думая каждый о своем. Тишина, возникшая в такой большой компании, казалась неестественной. И вдруг Маша, откинув голову и полуприкрыв глаза, тихо запела:
Хазбулат удалой, бедна сакля твоя. Золотою казной я осыплю тебя. Дам коня, дам седло. Дам винтовку свою, А за это за все ты отдай мне жену.Ее густой грудной голос разорвал тишину и поднял и без того висевшее в комнате напряжение до предела. Костя дернулся всем телом и, резко рубанув рукой воздух, сказал:
— Перестань! Еще не хватало нам про хазбулатов.
— А чего мы скисли, как на поминках, — сказала Маша. — Все равно этот чеченец сдохнет под каким-нибудь забором. Не хотите эту песню, давайте другую. Она кашлянула и запела:
Калина красная, калина вызрела, Я у залеточки характер вызнала. Характер вызнала, характер ой какой. Я не уважила, а он ушел к другой.У нее был чудный голос. В нем отражалась душа и звучала печаль. Пение подхватила сначала Татьяна, затем остальные девчонки.
А он ушел к другой, а мне не верится. Я подошла к нему удостовериться.Девчонки пели негромко, но с таким чувством, что скребло по сердцу. Напевные русские песни всегда задевают душу.
— Эх, балалайку бы, — тихо произнес Гена и посмотрел на Татьяну. Я знал, что он хорошо играет на балалайке, но ее в общежитии не нашлось.
— А хотите, я прочитаю стихи? — сказал Гена, когда песня закончилась и девушки замолкли. — О медсестре.
— Свои, что ли? — спросила Татьяна.
— Нет. Одного художника. Он живет в Барнауле. Пишет прекрасные картины и хорошие стихи.
— Если о медсестре, то давай, — согласилась Татьяна.
Гена сосредоточенно помолчал и, кашлянув в кулак, начал читать.
Гремел военных маршей гром Сквозь стон гитарного романса, Сквозь кокаиновый излом И угасанье декаданса. Она без боли бросит свет, Сменив уют семьи дворянской На офицерский лазарет В окопном омуте германской. Потом беда пошла по кругу. Азартно, будто игроки, Рубили весело друг друга Вчерашние фронтовики. Она в нетопленных вагонах Молилась и таскала впрок На станциях и перегонах Для полумертвых кипяток. Мы не сорвемся, не согнемся. Клинками выбив в три строки Три слова «Мы еще вернемся!» Молились тихо казаки. Страна ждала и воевала И вместе с нею налегке Она ждала и вышивала Багровый крестик на платке. И крест, расшитый русской кровью, Светился от войны к войне В сырых окопах Приднестровья И в обезумевшей Чечне. И шли солдаты, чуть сутулясь, И улыбались ей в глаза — «Мы обещали, мы вернулись». Крест и поклон на образа.— Да, — сказала Маша, — где только нашему брату не довелось побывать. И в медсанбатах, и в полевых госпиталях. И все выносили.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— И детей еще рожаем, — подхватила Татьяна.
— Милые вы мои, — расчувствовался Гена, притянул Татьяну за шею и поцеловал в щеку. Мне показалось, что у него даже увлажнились глаза.
На лестничной площадке хлопнули двери лифта и в комнату вошел Виктор в сопровождении Ольги и Валеры. Татьяна сорвалась со стула, кинулась к нему и спросила:
— Ну как?
Виктор качнул забинтованной рукой, висевшей на перевязи, и сказал чуть улыбнувшись:
— Жить буду.
— Правильно сделали, что поехали, — сказал Валера. — У него порезана вена. Слава Богу, что все обошлось.
Татьяна обхватила Виктора рукой за шею, прижалась щекой к его груди и заплакала:
— Когда ты зашел сюда весь в крови, мне стало так страшно, Витенька. — Она поднялась на цыпочках, поцеловала его в щеку. — Садись, пожалуйста.
— Есть у вас водка? — неожиданно спросил Валера и тоже шагнул к столу. — После всего, что случилось, нужно выпить.
Ольга кинулась на кухню и тут же вернулась с двумя бутылками водки. Татьяна открыла одну, стуча горлышком о край стакана налила Валере и Виктору. Валера поднес стакан к губам, понюхал, сморщился и, зажмурившись, выпил все разом. Тряхнул головой и сказал:
— В милицию заявлять надо. Иначе эти чеченцы натворят в Москве жутких дел.
Гена усмехнулся и заметил:
— Ты слышал, чтобы милиция поймала хотя бы одного чеченца? То-то. В Москве все куплено и перекуплено. А вот главврачу больницы попадет за то, что чеченцы оказались в его общежитии. И тебя на допросы затаскают.
— Мы сами с чеченцами разберемся, — сказал Виктор. — Никуда они не уйдут. — Кивнул на бутылки с водкой и добавил: — Садитесь за стол. Не будем же мы пить вдвоем.
Маша спустила ноги с кровати, сунула их в туфли. Встала, кончиками пальцев одернула подол юбки и, стуча каблучками, направилась к столу. Ее ноги в колготках цвета южного загара, были длинными и красивыми. Отбросив левой рукой спадавшие на лицо темно-каштановые волосы, она села рядом со мной.
Я смотрел на нее и чувствовал, что у меня замирает сердце. Мне казалось, что таких красивых девушек я еще не видел.
Гена, взявший на себя роль тамады, наполнил рюмки. Все выпили, только Маша, поднеся свою рюмку к губам, поставила ее обратно. Но продолжить застолье не удалось. Все молчали, не находя темы для общего разговора. Молчание прервал Виктор, попросивший у Ольги чистую мужскую рубашку.
— Откуда она у меня? — сказала Ольга. — Чтобы иметь рубашку, надо завести сначала мужика.
— Моя вся в крови, — пояснил Виктор. — В ней на улице не покажешься.
— Ночуйте с Костей у нас, — сказала Татьяна. — Я постираю тебе рубашку. К утру высохнет.
Мы с Геной переглянулись, поняв, что оказались в этой компании лишними. Может быть виной всему была драка. Она сломала застолье и сделала людей другими. Я попытался бросить сам себе спасательный круг, переключив внимание на Машу. Наклонившись так, что мое лицо коснулось ее волос, я тихо произнес:
— Может прогуляемся по свежему воздуху? Зайдем в какое-нибудь кафе, выпьем по чашечке кофе?
Она втянула голову в плечи, словно защищаясь от самого звука моего голоса, и сказала:
— Приходите на следующий день рождения. Я вам приготовлю самый замечательный кофе.
— С удовольствием, — тут же согласился я. — Когда?
— Через год.
— Вы не слишком любезны, — заметил я, не скрывая откровенного разочарования.
— Простите, я сегодня какая-то злая. — Она положила ладонь на мою руку и тут же убрала ее. Наши взгляды встретились и мне показалось, что впервые за весь вечер она по-настоящему обратила на меня внимание. Мне снова захотелось утонуть в ее глазах.
