Человек в движении - Хансен Рик

Такая жизнь была не для меня. Должна была в ней быть какая-то цель, а мне казалось, что люди, заправлявшие этим заведением, не позволяли мне в полной мере работать для ее достижения. По крайней мере так энергично, как мне того хотелось.

Мой реабилитационный курс состоял из трех основных предметов: трудотерапии, физиотерапии и лечебной гимнастики. Два последних предмета мне нравились. Именно ради того, чтобы стать сильнее физически и лучше владеть своим телом, я здесь и находился. Но начальники отделения хотели прогнать меня еще и через курс трудотерапии. Они назойливо требовали, чтобы я занимался в столярной мастерской, выпекал печенье и занимался прочей ерундой. Все это я воспринимал с присущей мне «выдержкой».

Когда я был здоров, я никогда не помышлял о резьбе по дереву или выпечке из теста! Это напрасная потеря времени. Я же спортсмен! Да вы с ума сошли! Я этого не потерплю!

Конфликт разгорался. Они настаивали на своей ТТ (трудотерапии), а я упирался: «Не буду, и все. И не надейтесь! Я здесь, чтобы выкарабкаться! Я здесь, чтобы научиться управлять своим телом. Я не намерен тратить время на какие-то коробочки и печь печенье, и все тут!»

А через несколько лет, во время турне «Человек в движении», еще на отрезке маршрута в Канаде, мне вновь пришлось вспомнить об этой стычке из-за печенья. Автор какой-то газетной заметки процитировал меня (правда, я не помню, чтобы делал подобное заявление, а впрочем, все возможно) — и посыпались возмущенные письма от физиотерапевтов. И они имели на это основания. Но это было высказывание взрослого человека, вспоминавшего впечатления своей шестнадцатилетней юности. Ты взрослеешь, а возмужание отчасти в том и заключается, что начинаешь понимать: взрослые не такие уж глупые люди, за каких ты их принимал в юности. Теперь я понимаю, насколько важную роль играют все стадии реабилитационного процесса, осуществляемого как целостная программа. Я тогда знал только одно: наикратчайший путь домой лежал через восстановление формы, а эти люди мне лишь мешали.

И я победил. Они отступили, вероятно, и я им так же надоел, как и врачам в Королевском Колумбийском госпитале, которым пришлось вытащить шланг у меня из носа. Хорошо, хорошо, Рик! Только, пожалуйста, заткнись! Я полностью сосредоточился на физиотерапии и гимнастике. Но первое время толку было мало — все равно что биться головой о стену. Притом что намерения медиков были самые наилучшие, они ну просто никак не могли поверить, что подобный подход к делу является правильным, и, поскольку менять свою точку зрения они не собирались, их участие было не особенно вдохновляющим. Вот что, однако, забавно: месяца через три я действительно мог испечь печенье. Шоколадное. Пошел на кухню и сделал. Вся суть в том, что я его испек потому, что сам того захотел. Вот этой-то сути они так никогда и не поняли.

А уж как я с ними воевал из-за скоб на ноги! Дело в том, что эти скобы лишают вас возможности ходить. Представляют они из себя нечто вроде очень жестких пластмассовых башмаков, привинченных к двум металлическим штырям, которые крепятся к наружным сторонам голени. На уровне коленей находятся шарниры, которые защелкиваются, когда встаешь, а сверху — кожаные ремни: на них вся эта штуковина крепится к верхней части бедер. В результате ноги обретают необходимую жесткость, что позволяет человеку стоять, если он, конечно, опирается на костыли. Люди с травмой верхней части позвоночника пользоваться ими не могут. Тот, кто их носит, должен применить усилие, чтобы поднять и вытолкнуть вперед совершенно беспомощную нижнюю половину своего туловища. И дело тут не в силе, хотя и она вам потребуется. Дело в технике. Скобы эти неудобны, поскольку приходится все время таскать с собой костыли, а как средство передвижения они не идут ни в какое сравнение с коляской ни по скорости, ни по легкости в обращении.

Однако, научившись пользоваться ими, я мог бы вставать. С ними я мог бы подниматься по лестнице. И вместо того, чтобы смотреть на окружающий мир снизу вверх, я мог бы смотреть ему в глаза, как равный. С той минуты, как я услышал о том, что такая штука существует, я решил ею овладеть.

Кое-кто в госпитале Дж. Ф. Стронга пытался меня отговорить, но, как только я попал в гимнастический зал, тамошние физиотерапевты раскрыли мне все преимущества этого приспособления. Врача, которая «вела» меня, звали Авриль Корбе — она была выше всяких похвал, а в гимнастическом зале со мною занимался Тадеуш Каспржак — он безошибочно чувствовал мои настроения и никогда не позволял мне надолго впадать в уныние. Тэд перебрался в Канаду из Польши пару лет назад, и, как я узнал позднее, я был первым пациентом на его новой работе. Начальство отделения решило, что, поскольку в прошлом он был волейболистом, это поможет нам сблизиться. И они не ошиблись. Дело у нас пошло сразу, и Тэд оказал мне неоценимую помощь в технике владения скобами, особенно когда стало ясно, что я взялся за дело всерьез.

На это ушло определенное время. У меня сложилось впечатление, что у администрации на этот счет была собственная политика: поскольку скобы явно не лучший способ передвижения, ни к чему особенно приучать к ним больных. Лучшее свидетельство тому — слова Авриль.

— В госпитале Дж. Ф. Стронга, — говорит она, — от вас требуют подчинения тамошней методике. Сначала вас держат в кресле от трех до шести месяцев, а потом, как конфетку на сладкое, дают попробовать скобы.

Ну, а я хотел сцапать эту «конфетку» без промедления.

— Забудь об этом, — говорили врачи. — Скобы — вещь непрактичная. С ними слишком много хлопот. Ты никогда ими не овладеешь.

А я слушал да посмеивался: ведь уже много месяцев кряду я пользовался ими.

Все началось еще в Королевском Колумбийском госпитале, когда я впервые сел в кресло-каталку. Подвижность означала дополнительную возможность добиваться улучшения моего состояния в целом, и я работал не покладая рук — подтягивался на брусьях в гимнастическом зале, развивая силу мускулов, накручивая мили на каталке по коридорам больницы, или просто у себя в палате сидел, уставившись взглядом в пальцы ног, по-прежнему отказывающихся шевелиться. Врачи понимали, что я взялся за дело серьезно и отступать не намерен. А потом кто-то заметил, что когда меня переведут в госпиталь Дж. Ф. Стронга, то, наверное, позволят подняться на следующую ступеньку и дадут попробовать скобы.

— Скобы? Мне на ноги скобы? И что, я смогу в них встать?

— С костылями сможешь. Но если честно, это вовсе не…

Слова не доходили до меня. Зачем тянуть время, если мне все равно предстоит овладеть скобами? Ведь пока меня туда переведут, целые месяцы могут пройти. К чему терять столько времени? Почему бы не взяться за дело сразу же?

У них не оказалось в наличии скоб. Не проблема, мы их сделаем! Я пустился на самую бессовестную лесть, и, кажется, это подействовало. Вскоре обе мои ноги закатали в гипс, затем эти гипсовые башмаки разрезали на две половинки — сложенные вместе, они плотно «сидели» у меня на ногах. А закрепляли мы их при помощи бинтов и перевязочных лент. Вот так нежданно-негаданно у меня появились собственные «заказные» башмаки-скобы.

Первым делом нужно решить, что делать с пальцами ног. Ими я совершенно не владел. Мне удавалось оторвать ногу от земли — напряжением мышц рук я приподнимался на костылях, но ступни при этом утыкались вниз и тащились по полу, так что я то и дело рисковал их поранить. Тогда с помощью бинтов мы придали моим ступням положение, как у футболиста, бьющего по мячу. Когда я был босиком, мы привязывали к большому пальцу веревку, подтягивая ее вверх, пока не приподнимутся все остальные пальцы, и привязывали другой конец чуть ниже колена. Если я носил кроссовки, то же самое проделывал с носком туфли.

Может быть, мои импровизированные башмаки особого вида и не имели. Но в один прекрасный день я забрался между параллельных брусьев и встал. Мои руки дрожали, и не помню, как долго я там простоял, но я-таки стоял на собственных ногах, и никто при этом меня не поддерживал. Для меня это было все равно что стоять на пьедестале победителя Олимпийских игр. Словно я только что выиграл золото.