Екатерина Минорская - Женского рода
У сторожки Рэй остановилась и заглянула в окошко. Сторож заметил ее и поставил стакан.
— Чего, навестила? — сказал он уже с порога.
— Да ерунда все это!.. — Рэй отмахнулась как человек, которого спросили о чем-то недостойном даже формального обсуждения.
Рэй протянула сторожу котенка. Он обреченно вздохнул, взял его и закрыл за собой дверь, Уже из-за нее Рэй услышала: «Эй, Матильда, блудника твоего доставили!»
Сторож вышел и молча открыл ворота. Оказавшись по ту сторону, Рэй быстро пошла к остановке. К милиционерше ехать не хотелось: не было желания говорить, не было сил для игры. С отцом можно не общаться: он теперь просто сосед по коммуналке. Главное — скорее очутиться в своей комнате. Хорошо было бы выпить с Кирш. Но у той своя жизнь, и у Лизы, кажется, именно сегодня день рождения; Рэй ведь даже приглашена, но какое уж тут: прийти на праздник с кладбища продрогшей и заплаканной и сказать: «Желаю тебе, Лиза, чтобы тебе не поставили надгробный памятник при жизни!»
3
Ей звонила бывшая однокурсница,
— Алис, ты все время с Андреем своим, или тебя можно вытащить? Тут местечко одно открылось; работает с двадцати трех — можно и в рабочие дин!
— Спасибо, я вообще-то ночную жизнь — не очень.,. — Алиса поморщилась, будто собеседница на том конце провода могла видеть ее гримасу.
— Не дури: дети появятся — успеешь домоседкой побыть! — настаивала звонившая. — А пока отрывайся по полной.
— Не думаю, что это необходимо!
Если кому-нибудь вздумалось бы нарисовать человека, абсолютно отличного от Кирш, то неизбежно получилась бы девушка, похожая на Алису.
Кирш мерила землю аршинными шагами, Алиса ступала павой.
Кирш и ее маму забирала из роддома бабушка, измотанная поиском подержанной детской кроватки. Новорожденную Алису встречал полный комплект родственников на нескольких «Чайках», и дома ее ждали новенькие игрушки.
Кирш играла на помойках московской окраины с детьми рабочих шарикоподшипникового завода и прятала тетрадки с двойками на дно бабушкиного сундука. Алиса ходила в английскую спецшколу и играла в красивые куклы с внуками ученых и дипломатов.
Когда Кирш наблюдала, как кто-то из компании варит «винт» или уже сходит с ума от «прихода», Алиса посещала с бабушкой Эрмитаж или Мариинку.
Когда Кирш боролась с кем-то на ринге, Алиса выкраивала себе новое платье.
Но Кирш могла нанести на лицо питательную маску, включить Вивальди и лечь на кровать, прижав к простыне татуировку с оскалившимся драконом. А Алиса могла заплетать свою длинную русую косу, прыгая по комнате под зловещее пение Rammstein.
Кирш была красива бесполой красотой поколения нового века, Алиса могла бы позировать портретистам далекого прошлого.
В теории Кирш Алиса была бы названа «актером главного театра»: общепринятое было ей близко и ясно, а понять свою роль в спектакле и означало для нее постичь смысл бытия. Не то чтобы Алиса игнорировала мир за стенами театра, но что-то подсказывало ей, что эти стены любовно установила для ее комфорта мистическая сила Созидания, а там, за его пределами, бушуют уничтожающие все страсти Разрушения, и в этом противоборстве Эроса и Тонатоса и заключается вечный двигатель жизни, и лучше не оказываться по ту сторону стен…
Кирш одновременно смущали и восхищали такие женщины, как Алиса; Алиса никогда не общалась с людьми, подобными Кирш.
Они не были знакомы.
Sms: «Ну и дрянь же ты! Могла бы выкроить пару часов для старой подруги! Ненавижу тебя! Или по-прежнему люблю! Задушила бы тебя собственными руками!»
Алиса шла по набережной с почты, находящейся совсем недалеко, в угловом доме. Она повернула вместе с Фонтанкой и решила зайти в булочную, где они с бабушкой всегда покупали к чаю «что-нибудь вкусненькое». Алиса любила эти свои походы на почту, это ощущение отправленных писем. Следующий ход был за адресатами. Мама должна была, как всегда, прислать новые фотографии своих американских детей, а в папином письме из Голландии, скорее всего, будут переживания по поводу заканчивающегося контракта с тамошним большим симфоническим оркестром. Папа Алисы был романтиком с заразительной страстью к путешествиям; видясь с дочкой пару раз в год, он смог привить ей заочную любовь к уютной небрежности парижских улиц и задумчивости лондонских туманов,
Бабушка двадцатипятилетней Алисы, Анна Михайловна, была теперь ее единственным близким родственником.
За вечерним чаем они обходили вопросы быта и с упоением обсуждали прочитанные книги.
Алиса родилась и жила в Питере — в городе, где Кирш не была ни разу.
— …Аля, ты в последнее время читаешь только то, что модно, а ведь кроме Кундеры и Мураками есть масса других достойных авторов… Слава богу, ты еще не скатилась до Коэльо!
— Угу… — Алиса допивала чай второпях и готова была соглашаться с бабушкой во всем. Она посматривала то на часы, то на телефон и отвечала Анне Михайловне внимательной улыбкой и рассеянным взглядом.
«Здорово, если в старости ты будешь похожа на свою бабушку! Женщина, сохранившая лицо до старости, — настоящая женщина», — сказал как-то Алисе Андрей.
Когда человек рассуждает о вере, о слове, о смыслах и абсурде, о жизни и смерти, сидя при этом в засаленных рейтузах и дырявых носках на грязной кухне, все, о чем он говорит, становится ничтожным, как обглоданная вобла на смятой газете,
Алисе всегда казалось, что ее бабушка постоянно озадачена тем, чтобы иметь право рассуждать о «возвышенном». Она не позволяла себе ходить по дому в халате, садилась за стол «прибранная», благоухающая и с неизменной брошкой, приколотой к блузке с аристократической небрежностью. Она любила дорогие, но не броские драгоценности и красивые вязаные вещи. Она сама их вязала и перевязывала— только из ниток, купленных ею много лет назад в Париже, где они с Алисиным дедушкой прожили несколько счастливых лет. Тогда таких ниток в России не было, и эти пропахшие дедушкиным табаком клубки олицетворяли теперь для Анны Михайловны присланное из прошлого волшебство.
Маленькая Алиса уныло тащит в школу ранец: вчера у нее не получилось аккуратно написать пропись и она в сердцах вырвала страницу, потом, испугавшись собственного поступка, расплакалась и теперь, когда учительница остановилась рядом и ждет, когда Алиса развернет пропись, она готова расплакаться снова.
— Давай– давай, Алис, не задерживай меня! Ты же сделала домашнее задание? — строго спрашивает массивная женщина в очках, и Алисе страшно признаться в обратном.
Еще мгновение — и она будет опозорена.
— Ты меня слышишь?! Я с кем разговариваю?
Учительница рывком открывает тетрадь, в глазах у Алисы туман. Когда он рассеивается, она видит аккуратные буквы, заполнившие строчки — одна к одной. Волшебство!
— Молодец, старалась! — Учительница, улыбаясь, проходит дальше.
Накануне бабушка ругалась за вырванную страницу и сказала:
— Пусть тебе будет стыдно!
Алиса засыпала, плача в подушку, а бабушка сидела, склонившись за письменным столом, и старательно что-то выводила.
Правильно Андрей сказал, подумалось сейчас Алисе, слово «волшебство» должно быть ключевым к слову «бабушка»: родители ответственны за то, чтобы их ребенок ел, спал, учился и был здоров, на бабушке же лежит высокая миссия заронить в душу внука зернышко волшебства. Бабушка должна хранить шкатулки с запахом прошлого, воспоминания, отретушированные сказочностью, милые семенные условности, вроде обязательной шарлотки на новогоднем столе и старое слово «опрятность» вместо «аккуратность». Несмотря на некоторую чопорность, бабушка Алисы была именно такой.
Обычно Анна Михайловна носила прямые строгие кофты, но иногда позволяла себе баловство и надевала пестрое вязаное пончо, в котором дедушка давным-давно почему-то называл ее «балериной». Сейчас бабушка сидела в этом пончо и даже в обрамлении аккуратно уложенных седых кудрей выглядела моложе своих семидесяти шести. Она не любила ворчать и, видя, как небрежно ее слушает торопящаяся на свидание Алиса, высказала с небрежностью дамы, но не старухи:
— Алиса, суетиться во время обеда или чаепития — это неуважение не только к собеседнику, но и к самой себе! Не покупай больше грильяж…
Алиса посмотрела на коробку: исчезло ровно столько конфет, сколько съела она сама. Ну конечно, она была так поглощена собой, что забыла о бабушкиных зубах. Алиса виновато пожала плечами и снова посмотрела на телефон, Бабушка вздохнула: Алисина зависимость от эмоций и чувств беспокоила ее так же, как независимость от всего этого ее мамы — дочки Анны Михайловны.
Телефон зазвонил, Алиса, схватив трубку, вскочила и чмокнула бабушку в затылок.
