Яков Цивьян - Специальность – хирург
Ранение всякого крупного кровеносного сосуда сопровождается кровотечением. Чем больше калибр раненого сосуда, чем ближе этот сосуд расположен к сердцу, тем кровотечение более значительное, более массивное. Ранение сердечной мышцы тем более опасно. Помимо того, что ранение сердечной мышцы – это повреждение мотора, который осуществляет продвижение крови во все органы и ткани человека и возврат ее в сердце, ранение сердца, если оно проникает в полость, всегда реальность значительного кровотечения, которое может быстро обескровить человека и привести его к гибели. Степень и темп кровотечения при ранениях сердца во многом определяются величиной раны в области сердечной сорочки. Если эта рана значительная, то изливающаяся из раненого сердца с каждым его сокращением кровь вытекает из сердечной сорочки наружу… И так всякий раз с каждым новым сокращением сердечной мышцы. Если же рана в сердечной сорочке не велика и не зияет, то изливающаяся из раненого сердца кровь скапливается в полости сердечной сорочки, а образующийся при этом кровяной сгусток как бы тампонирует рану в сердечной мышце и не дает возможности новым порциям крови свободно вытекать наружу. Этот кровяной сгусток можно сравнивать с пластырем, которым моряки затыкают пробоину в днище корабля при кораблекрушениях… Только этот пластырь не дает возможности морской воде проникнуть в трюм корабля, а кровяной сгусток при ранении сердца ограничивает возможность истечения крови из раненого сердца, но слишком большой сгусток может сдавить ослабленное ранением сердце и привести к остановке его!
Необходима была операция, в процессе которой следовало обнажить сердце, найти рану и ушить ее.
И это на живом, сокращающемся, работающем сердце… Но иначе Митя может погибнуть!
Ранения сердца в наше время не редки.
Каждый хирург, работающий на неотложной хирургии, имеет на своем счету большее или меньшее количество пациентов с ранением сердца. В мировой хирургической литературе описаны сотни благоприятных исходов у пострадавших с ранением сердца. И я уже сделал теперь не одну такую операцию. Но Митя был первым…
Из книг и руководств я знал ход этих операций, технику осуществления, возможные осложнения. Кроме меня около Мити не было никого, кто мог бы ему помочь. Не было времени для долгих размышлений. Только активное действие могло спасти мальчика.
Противоречивые чувства владели мной. Были сомнения. Был страх за Митю. Была тревога – справлюсь ли?
…Эта тревога всегда со мной. Вот уже много лет я хирург. Хирургия, рукодействие стали моей повседневностью. И сколько бы раз ни делал операцию, как бы свободно ни владел ее техникой, беспокойство о том, справлюсь ли с этой операцией именно у этого пациента, овладевает мною. И так каждый раз…
Митя уже в операционной. На лицо наброшена наркозная маска. Ловлю себя на том, что даже завидую мальчику. Он «безмятежно» спит. Ему нет нужды беспокоиться о чем-то… Вокруг торчащей рукоятки ножичка смазана кожа, да и сама рукоятка тщательнейшим образом обеззаражена йодной настойкой. Грудная стенка закрыта стерильной простыней. В обе стороны от торчащего ножа рассекаю ткани, пересекаю ребра у места их прикрепления к грудине, вхожу руками в грудную клетку и только после этого вытаскиваю лезвие ножа из сердца. Ранее сделать этого я не смел, боялся. Боялся, что извлечением лезвия нарушу «равновесие», возникшее в месте ранения, что хлынет струя крови, с которой не справлюсь. Ну, а теперь сердце обнажено, доступно моим рукам…
Сердечная сорочка увеличена в размерах. Она напряжена и едва передает сокращение сердечной мышцы. Ее плотная, крепкая серебристо-серая ткань, очень прочная и надежная, предельно растянута и приобрела фиолетово-синюшный оттенок. Это просвечивает скопившаяся в ней кровь. Из полуторасантиметровой раны с ровными и гладкими краями, как будто бы она не случайно нанесена ножом, а сделана аккуратным и опытным хирургом, подтекает струйка крови. Продолжая рану сердечной сорочки кверху, быстро рассекаю ее. Из полости сердечной сорочки вываливается большой вишневый сгусток крови, по форме напоминающий чайное блюдце. Этот сгусток сдерживал истечение крови из раненого сердца. До поры до времени он был полезен.
А вот и рана в сердце. Она расположена в области левого желудочка – самого мощного отдела сердца, который нагнетает кровь в аорту – основную магистраль артериальной системы человеческого тела. С каждым сокращением сердечной мышцы из раны мощной струей выбрасывается струя крови. Она бьет мне в лицо. Осторожно и бережно тонкой круглой хирургической иглой прошиваю края раны в сердечной мышце. Каждое сокращение сердца будто бы хочет вырвать из моих рук нить, которая должна сблизить края сердечной раны и восстановить герметичность поврежденного сердца. Вот завязана одна нить – наложен первый шов. Вновь прошиваю края раны, сближаю их наложенным швом и завязываю концы нити прочным хирургическим узлом. Рана в сердечной мышце уменьшилась наполовину. Еще один последний, пятый, шов, и рана в сердце ушита. Кровь больше не поступает из полости левого желудочка. Сердце работает ритмично. К счастью, его ритмичная работа не нарушилась ни разу! Смотрю на него с восхищением и признательностью за то, что оно не остановилось.
Тщательно удаляю сгустки кропи из сердечной сорочки. Накладываю швы на края рассеченной сердечной сорочки и прочно завязываю их. Последнее усилие – и ушита рапа грудной стенки. А я вое еще прислушиваюсь к работе сердца: сокращается ли оно? Нормален ли ритм этих сокращений? Достаточна ли величина их? Боюсь остановки сердца!
К счастью, все благополучно. Сердце работает ритмично, спокойно, непрерывно. Как же я благодарен ему!
Митя поправлялся ровно, без осложнений. Через три недели его забрали домой. Я часто навещал его. Потребность видеть его долго была необходима мне…
Мальчик Митя стал взрослым и здоровым человеком…
Почти целый год я напряженно работал в районной больнице. Этот год дал мне многое. Я приобрел самостоятельность как врач-хирург, умеющий принимать решения и отвечать за свои поступки, поверил в свои силы.
Этот год был для меня хорошей жизненной школой, и я всегда с удовольствием и признательностью вспоминаю его.
* * *
Ранней весной тысяча девятьсот сорок шестого года я был отозван в областную клиническую больницу на должность ординатора ортопедо-травматологического отделения, на базе которого работала кафедра ортопедии и травматологии Новосибирского государственного института усовершенствования врачей, возглавлявшаяся в то время профессором Симоном Леонтьевичем Шнейдером.
Попав в клинику, я претерпел тяжелую психологическую ломку; вместо действенной и, как мне казалось, нужной людям неотложной хирургии я был вынужден заниматься лечением пациентов, раненных на фронтах Отечественной войны, с огнестрельными повреждениями рук, ног, таза. Оперативные вмешательства по поводу гнойных процессов в костях и суставах, осложнивших открытые переломы, казались мне скучными, шаблонными, «столярными» вмешательствами, не требующими знаний, ловкости, хирургического мастерства…
Пройдет время, и я пойму, сколь трудны и ответственны операции на органах опорно-двигательного аппарата. Пойму, что они сложнее и труднее вмешательств на других органах, в том числе и на органах брюшной полости. Но это будет потом…
…А тогда я был под влиянием романтики самостоятельной хирургической деятельности на ниве неотложной хирургии с ночными вызовами и ответственными решениями. И вот, чтобы утолить свой «голод» по полостной хирургии, которую я полюбил и по которой очень скучал, я стал ходить на дежурства в больницу скорой помощи. В дежурных бригадах я вначале не занимал никакого официального положения. Приходил и дежурил. Дежурил и ходил за ответственным хирургом. Слушал и смотрел. И если вдруг мне удавалось даже переливать кровь, а тем более участвовать в операции в качестве второго или даже третьего ассистента, я был счастлив. Материально эти дежурства никак не компенсировались…
И сейчас считаю, что каждый молодой врач-хирург, независимо от того, в какой области он специализируется, обязан пройти школу неотложной хирургии, так много дающую, столь широко раздвигающую перед ним хирургические горизонты, играющую такую большую роль в становлении хирурга. По этой причине всех своих молодых помощников обязываю дежурить в больницах неотложной хирургии и порой с удивлением и грустью вижу, как неохотно некоторые из них выполняют это требование.
Несколько раз я попадал в дежурные бригады, старшим хирургом в которых был Вениамин Захарович Котляр. Он подкупал своим добрым отношением, вниманием. Я стал искать встреч с ним и приходил на дежурства только в те дни, когда дежурил он. Он приметил меня. Вскоре как-то само собой получилось, что я вошел в состав его бригады и стал официальным дежурным. Я следил за каждым жестом Котляра, не упускал ни одного его слова. Он терпеливо и бережно учил меня искусству хирургии. Именно искусству. Его владение хирургией нельзя было назвать иначе.
