Денис Осокин - Осокин Д.С. Небесные жены луговых мари

марта моя марта — куда ты запропастилась? — я утонула мой милый гжегож — вот меня поднимают вынимают пареньки. марта моя марта — а в какой воде? — в озере у мышинца в болотце у квидзыня. марта моя марта — как же это вышло? — мне приснилось ты умер гжегожик — ехал-ехал и вдруг соскользнул с моста: жить не захотела — забежала в воду — а оказалось что увидела неверный сон. марта моя марта — очнись очнись! — нет гжегожик — прощай: нет — лисенок: нет — мокричка: нет — рубашечка моя. и марта теперь одна: ходит по краю двойки — всех привечает — всем все рассказывает. марта ответит на любой вопрос — это лучший провожатый по миру миру раздевается — одевается — машет руками как будто плывет — не улыбается никогда. что делать если в мире где оставался гжегож так по-досадному сложилась жизнь?

все ли знают что такое элеш? это такая здоровенная татарская титька начиненная картошкой и курицей — стоит 20 рублей. вкусная и добрая. купишь такую титьку на вокзале или в подземном переходе — съешь и мигом наешься. а если два элеша купить и приложить к груди — превратишься в вику: невероятно округлишься и потолстеешь. и вот ты вика — виктория: идешь по улице и даришь радость. мужчины глазеют — и женщины улыбаются по-хорошему. все говорят здравствуй добрая примитивистская бабища с волосатыми подмышками и огромной жопой из города шарья или шахунья. и ты киваешь подмигиваешь людям. а на самом-то деле ведь ты никакая не вика — а хулиган. стыдно становится всех обманывать — и ты отнимаешь элеши от груди — и превращаешься в хулигана с мадерой в сумке. а все вокруг бегают — вику ищут — хотят обрадоваться-посмотреть. переполох в городе. а ты элеши вместе с мадерой сожрешь и пойдешь домой спать. ну спокойной ночи — нетрезвый обманщик-паскуда. но боже! — пускай же действительно большущая вика с титьками из элешей однажды явится в нашу угрюмую жизнь.

тамара с соседями не говорит: мечтает завести цирковую пони и с ней сидеть у себя в комнате за овальным столом покрытым грязной немецкой скатертью, тамара сама из цирка — но цирк этот весь невеселый полуразрушенный. тамара — старинная: дом у нее — бывшая чья-то усадьба. тамара носит сорочку — синюю и несвежую — у нее умирающий голубь живет — все время сидит неподвижно в темном уголочке. голубь умрет — умрет и тамара — но голубь не умирает очень много лет. городок шахунья совсем недалеко от ветлуги — там поезда на горький и москву. тамара ездит в шахунью на автобусе каждые выходные и ищет там свою пони. очень обижается если слышит как все вокруг говорят что она сошла с ума. тамара вообще очень обидчива. она себя директором цирка считала из которого все животные неожиданно разбрелись — убежали зачем-то. тамара тогда по всем городам ездила куда из ветлуги автобусы идут — животных собирать. потом как-то на них плюнула — и вот теперь одну только пони ищет в шахунье. в сумке тамара носит с собой всегда завернутую в газету фотографию где она маленькой девочкой на пони с нарядной челкой и с мартышкой в каком-то уличном цирке. на том свете будет именно так: так будет выглядеть тамара: только страшно-страшно обидчивой будет — злопамятной — мстительной даже — лучше с ней не связываться. сидит крепко сжав губы в утреннем автобусе ветлуга-шахунья. сидит и сжимает губы в вечернем автобусе шахунья-ветлуга. а девы в шахунье величавые — длиннокосые девы в шарье — а в урени у ворот стоят — в арье ласково на вас смотрят. тамара видит их из заляпанного окна. с неба спускается март месяц. на земле его ожидает невыносимо больная жизнь.

у зинаиды имя конечно очень дурацкое — но фаршированных кальмаров она здорово готовит: сварит глупые розовые мешочки и натолкает туда грибов и овощей. потом зина варит суп из чечевицы и красной рыбы — добавляет туда зелени, маслин — покупает кекс ‘свердловский’ и ожидает гостей. гости у зинаиды кто? — я да мешкожаберный сом, чучело-козодой да долгопят-привидение с медленным толстым лори все мы собрались в маленькой зининой квартирке в городе шарья — что от ветлуги в часе езды. бутылок с собой нанесли. сидим едим кальмаров — ложкой черпаем чечевицу. наевшись принимаемся танцевать под пение козодоя. затем долгопят-привидение с медленным лори волокут зину в спальню — оставшиеся в комнате мы слышим как скрипит кровать: индокитайские пучеглазы урчат — а зина повизгивает. зина бойкая — немолодая — все у нее не висит а торчит и ходит ходуном — чавкает и стреляет. мы с мешкожаберником говорим козодою: пошли что ли по домам — здесь и без нас весело. и расходимся: я прихватив сома возвращаюсь в ветлугу. козодой — в краеведческий музей города шарьи — идет по весенним лужам — чуть не попадает в милицию. на полпути наш автобус проезжает мост через ветлугу-реку и мешкожаберник вываливается из окна отпустив пару веселых матов по адресу зинаиды, уже вечером зина мне звонит — извиняется что неловко вышло. а лори и долгопят сидят в шарьинском вытрезвителе — мы раньше ушли и оказались на высоте. зиночка нам в следующий раз даст бузи-бузи — а не даст так мы других на это дело найдем — вон пойдем к медянке — она тоже в шарье живет — и подруг у нее много. зина если надумает волосы кое-где остричь — собирает полный дом разного народу — усаживается с ножницами на круглый стул — и начинается!.. от чего она умирает? — от сифилисов конечно — хотя мы с коллегами всячески стараемся зину беречь: если сами чего-нибудь ждем и боимся — не тыкать. один кологривский поползень раз нам зину здорово подзаразил — так мы сами его потом чуть не заразили — а зине носили фрукты — гранаты с яблоками — и виноградный сок. зинаида развратная хозяюшка и искусная повариха — всегда рада нас приютить по вечерам и разрывающим души воскресным дням — а мы ее за то очень любим и просим шарьинского императора баяна баяновича баяна приумножить зиночкину жизнь.

геля звонит и рассказывает что ездила в яранск и купила себе на тамошнем рынке куртку и брюки. интересуется — хочешь посмотреть? зачем тебе понадобился яранск — у нас что ли нет одежды или рынок хуже? — думаем — а сами геле говорим: приходи на пляж под такой-то гриб в четыре часа утра и захвати что-нибудь поесть но ведь будет темно и ты не оценишь моих обновок.. — возражает геля и обещает прийти. геля моя ненормальная старинная подруга — парафиновая жена. мы с ней когда-то вместе работали в детском лагере — ненавистничались — обзывались психами — а наши отряды друг с другом враждовали. я тогда учился на зоолога в Казани — а геля на лесного инженера в йошкар-оле. в ветлуге когда случайно встретились — посмотрели друг на друга с недовольством ну самым крайним: я лично в себе этот город выносил — выстрадал — вырастил — и поселился как в долгожданном построенном доме: никаких придурошных гель из прошлых жизней мне здесь на дух не надо. а геля похоже так же обо мне подумала. мы не общались. потом как-то на прозрачной весенней улице я наткнувшись на ангелину сказал что у нее веселые ботинки. она меня как-то там обозвала. и мы наконец сошлись. но любовниками не стали. стали друг дружке как личными парикмахерами или косметологами. что это такое до конца я не знаю — но имеются в виду отношения доверительного абсурда. то она мне позвонит и попросит купить ей посылочный ящик, прокладки и хлеб: мне смешно — я иду сначала на почту — потом в магазин. то просит натереть ей поясницу жутко оранжевой мазью — то откровенно высказаться по поводу своих сосков. или я говорю ангелине что моей жизни угрожает опасность — что я должен совершить над собой обряд — а среди прочих колдовских атрибутов мне нужна голая геля — чтобы стояла со мной в одной комнате на двух табуретках и дула в утиный манок. то мы с ангелиной примемся сначала лениво целоваться а после лениво засовываться — и не верим потом себе ни на грош — не верим — ничего не было! какие-либо физические отношения не оставляют следа: хотя формально если разобраться — всякое бывало. мы когда вместе — как два картонных жителя мира номер два: наше поведение похоже на музыкально-фарсовое поведение мертвых — и мы дорожим этим. никогда друг к другу не стремимся — но если вдруг встретимся: нам хорошо. нам с гелей друг против друга ничего не страшно — вот ночью на безлюдный берег пришли. геля рассказывает про свои куртку и брюки — а я их ощупываю и хвалю. мы перекусываем чем-то что геля принесла — запиваем чем-то что я принес — мерзнем от холода октября и принимаем решение как-нибудь вместе съездить в яранск — прожить там в гостинице день или два дня — и не говорить за все это время друг другу ни слова — только молчать и жить. у гели неровные зубы — волосы светлые и волнистые — непонятно какие глаза. вся она — не моя эстетика. очков нет — носит контактные линзы. грудь есть — довольно большая и висит — бесформенными пятнами размазаны соски — концы грудей как будто в какао обмакнуты — а мне лучше бы чтобы не было ничего. не картавит — не шипит шипящие на мой любимый манер. всегда громко и много говорит под каждым кустом мочится (впрочем как и я). вроде не за что зацепиться. мы с гелей друг другу — мертвые муж и жена. они очень любят друг друга — но общаются иначе потому что умерли. мы с гелей — веселая репетиция жизни на том свете. мы не знаем что с нами будет когда мы взаправду умрем. и мы не боимся — не просим ни у кого прощения: мы не играем — а живем очень значимую и нужную жизнь. (у меня кстати есть семья — а у гели время от времени появляется всегда один и тот же сомнительный муж. с моей парафиновой женой ангелиной мы видимся очень редко.)