Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи
— Не двигайся, грязная шлюха!
Он бил меня, сдавливал грудь, а затем, задрав платье и зажав мои руки, резко в меня вошел.
Я никогда этого не забуду. Он осквернил мое тело и пронзил мою душу кинжалом. И клинок никогда не выйдет.
Я была морально убита, у меня больше не осталось сил, я даже не шевелилась, просто плакала. Он выпрямился, взял небольшое красное полотенце, провел им у меня между ног и исчез в ванной комнате. Позже я узна́ю, что эта кровь была необходима ему для ритуалов черной магии.
Три дня я кровоточила. К моему изголовью приходила похлопотать Галина. Она гладила меня по лбу, сказала, что у меня были внутренние раны. Я больше не жаловалась. Не задавала вопросов.
— Как вы можете делать это с ребенком? Это ужасно! — сказала она Мабруке, когда та привела меня к ней. Но Мабруке было наплевать. Я едва касалась еды, которую мне приносили в комнату. Я была ни живая, ни мертвая. Фарида меня игнорировала.
На четвертый день за мной пришла Сальма: «Тебя хочет хозяин». Мабрука завела меня в его комнату. И он снова сделал это, с той же жестокостью и с теми же унизительными словами. Я стала еще больше кровоточить, и Галина предупредила Мабруку:
— Пусть ее не трогают! В данном случае это очень опасно.
На пятый день меня отвели в его комнату рано утром. Он завтракал: зубцы чеснока и арбузный сок, бисквиты к чаю с верблюжьим молоком. Он вложил кассету в старый магнитофон, зазвучали старинные бедуинские песни, и он бросил мне:
— Давай, танцуй, шлюха! Танцуй! — Я не решалась. — Давай! Давай!
Он хлопал в ладоши. Я немного пошевелилась и потом тихонько продолжила. Звук был отвратительный, песни старомодные, он похотливо на меня смотрел. Заходили сменить приборы женщины, безразличные к моему присутствию.
— Продолжай, потаскуха! — говорил он, не отводя от меня взгляд.
Его половой член напрягся; он встал, чтобы схватить меня, хлопнул меня по ляжкам: «Какая шлюшка!», потом навалился на меня. В тот же вечер он заставил меня курить. Как он говорил, ему нравилось, когда женщина втягивала дым. Я не хотела. Он прикурил сигарету и всунул мне в рот.
— Затягивайся! Глотай дым! Заглатывай!
Я кашляла, а ему было весело.
— Давай! Еще одну!
На шестой день он встретил меня с виски.
— Пора тебе научиться пить, моя шлюшка!
Это был «Блэк лейбл», бутылка с черной полосой, которую я везде узнаю. Я всегда слышала, что Коран запрещает употребление алкоголя и что Каддафи чрезвычайно религиозен. В школе и по телевизору его представляли как самого ярого защитника ислама, он постоянно ссылался на Коран, проводил публичные молебны. Казалось невероятным увидеть его пьющим виски. Такой шок, какого вы себе даже не представляете. Тот, кого нам представляли как отца Ливии, основателя права, юстиции и обладателя абсолютного авторитета, оказывается, нарушал все правила, которые сам проповедовал! Все было фальшью. Все, чему учили меня преподаватели. Все, во что верили мои родители. «Ох! — говорила я себе. — Если бы они знали!» Он подал мне стакан.
— Пей, дрянь!
Я намочила губы, почувствовала жжение, и мне не понравился вкус.
— Давай, пей! Как лекарство!
В тот же вечер мы всем составом отправились в Триполи. Десяток машин, огромный автофургон и грузовики, груженные в основном палатками. Все девушки снова были одеты в униформы. И все радовались отъезду. Я же пребывала в отчаянии. Покинуть Сирт означало еще больше отдалиться от родителей, потерять всякий шанс вернуться домой. Я пыталась разработать план побега, но в этом не было никакого смысла. Не существовало такого уголка в Ливии, где можно было спрятаться от Каддафи. Повсюду его полиция, армия, шпионы. Соседи шпионили за соседями. Даже члены семьи писали друг на друга доносы. Я стала его пленницей. Я находилась в его власти. Девочка, сидящая рядом со мной, заметила мои слезы:
— Ох, моя маленькая! Мне сказали, что тебя забрали прямо из школы…
Я не ответила. Смотрела в окно на удаляющийся Сирт и не могла говорить.
— Ой, да ладно! — закричала девушка, сидевшая рядом с шофером. — Мы здесь все в одной лодке.
3 Баб-аль-Азизия
«Ах! Наконец-то Триполи!» Моя соседка так обрадовалась при виде первых домов, что я даже немного успокоилась. «Хватит уже!» — бросила другая девушка. Я не знала, какие выводы делать из их замечаний, но все запоминала, жадная и настороженная, поглощала малейшую информацию. Мы ехали около четырех часов на огромной скорости, наводя ужас на водителей и пассажиров: все расступались в стороны, давая дорогу конвою. Наступила ночь, и издалека город виделся как сплетение улиц с россыпью фонарей. Вдруг мы сбавили скорость, чтобы проехать в ворота широкого кольца укреплений. Солдаты стояли по стойке «смирно», но беззаботность девушек в машине свидетельствовала о том, что они возвращались домой. Одна из них сказала мне: «Вот и Баб-аль-Азизия».
Я хорошо знала это название. А кто в Ливии его не знал? Это был центр абсолютной власти, символ авторитета и всемогущества: укрепленная резиденция полковника Каддафи. В переводе с арабского это название означает «дверь в Азизию», регион, простирающийся на запад от Триполи; но в сознании ливийцев оно было синонимом террора. Однажды папа показал мне огромные ворота, над которыми висел гигантский плакат с изображением Вождя, а также укрепленную стену длиной в несколько километров. Ни одному человеку даже в голову не приходила мысль пройтись вдоль этой стены. Его сразу бы задержали по обвинению в шпионаже и расстреляли бы при малейшем подозрении. Нам даже рассказали, что один несчастный шофер такси, который на свою беду пробил колесо прямо у подножия стены, погиб при взрыве своей машины, не успев даже вынуть запасное колесо из багажника. И во всем квартале вокруг резиденции не работали мобильные телефоны.
Мы пересекли главный вход, проникнув во владения, которые мне показались невероятно огромными. Ряд суровых строений с узкими отверстиями, похожими на щели, вместо окон — тут, по всей видимости, жили солдаты. Лужайки, пальмы, сады, верблюды, строгие здания… Многочисленные наружные двери, через которые мы проходили, глухие стены, расположение которых было мне непонятно, — место показалось мне не очень гостеприимным. Наконец машина остановилась перед большим домом. И сразу же появилась Мабрука, словно здешняя хозяйка.
— Заходи! И отнеси свои вещи в комнату.
Я двинулась за девушками, которые прошли через вход, миновали бетонный пологий склон, спустились на несколько ступенек вниз и вошли в железную дверь с детектором. Воздух был холодным и очень влажным. Таким образом, мы оказались в подвале. Моя соседка по машине, Амаль, показала мне маленькую комнату без окон: «Это будет твоя комната». Я толкнула дверь. Стены были покрыты зеркалами, так что невозможно было скрыться от своего отражения. В углах стояли две небольшие кровати, еще здесь был стол, мини-телевизор и прилегающая ванная комната. Я разделась, приняла душ и легла спать. Но заснуть не смогла. Включила телевизор и тихо плакала под египетские песни.
Среди ночи в комнату вошла Амаль.
— Быстро натягивай красивую рубашку! Мы обе поднимаемся к Вождю.
Амаль была настоящей красавицей. Она действительно хорошо выглядела в шортах и маленькой сатиновой майке; даже я была впечатлена. Я надела красную ночную рубашку, на которую она мне указала; мы поднялись по небольшой лестнице, которую я раньше не заметила, справа от моей комнаты, и оказались перед комнатой хозяина, находящейся прямо над моей. Просторное помещение, украшенное зеркалами, с широкой кроватью с балдахином, обрамленным прозрачным красным тюлем, таким же, как у султанов в книге «Тысяча и одна ночь», круглый стол, этажерки с несколькими книгами, ДВД-проигрыватель и целая коллекция флаконов с восточными духами, которыми он часто пользовался, письменный стол, на котором стоял большой компьютер. Напротив кровати виднелась дверь, выходящая в ванную комнату с огромной джакузи. Ой, совсем забыла! Рядом с письменным столом располагался угол для молитв с некоторыми ценными изданиями Корана. Я специально на это указываю, потому что меня это заинтриговало, ведь я никогда не видела, как молится Каддафи. Никогда. Только один раз в Африке, когда он произносил публичную молитву. Я об этом подумала: какое кино!
Когда мы вошли в комнату, он сидел на кровати, одетый в красный спортивный костюм.
— Ах! — воскликнул он. — Идите же танцевать, мои шлюшки! Давайте! Оп! Оп!
Он поставил ту самую старую кассету и стал щелкать пальцами, покачиваясь в такт.
— У тебя острые глазки, которые могут даже убить…
Сколько раз я слышала эту глупую песню! А ему она не надоедала. Амаль старалась изо всех сил, полностью войдя в свою роль, чертовски соблазнительно стреляла глазами. А я не могла. Она изгибалась, трясла бедрами и грудью, закрывала глаза, медленно поднимала волосы, они ниспадали ей на плечи, и, запрокинув голову, она трясла ими. Я же была начеку, прямая как палка, с враждебным взглядом. Тогда она подошла ко мне, чтобы завлечь в свой танец, слегка касаясь моего бедра, скользнув своей ляжкой у меня между ног, побуждая двигаться вместе с ней.
